Обратная сторона жизни
Шрифт:
Там было темно и тихо, плохие звуки почти не слышались и были настолько глухими, что он не считал их страшными. Стало уютно и тепло, а он радовался, что спрятался и перестал быстро лететь, чего сильно боялся. Где он сейчас находился, кто он — все это было неважно, самое главное, что здесь хорошо. Лучше быть внутри монстра, чем снаружи, ведь здесь его никто не найдет. Он поуютней подогнул малюсенькие ручки и ножки, не задумываясь, откуда они взялись и уснул.
Дмитрий очнулся, быстро вынырнув из бессознательного положения, но глаза не открывал, ибо так подсказывало некое чувство, возможно, то самое шестое. Он ощущал, что куда-то летит, крепко прикованный к холодной горизонтальной поверхности, а еще чувствовал, как нестерпимо болит тело, по теории давно должное
Его полет происходил на чем-то мягко движущемся, таком, что он не ощущал вибрации, зато прекрасно чувствовал, как крепко держат ноги с руками крепкие кандалы… Последний сон приоткрыл еще одну занавесу в огромном театре воспоминаний, но полной картины он все равно не видел и даже представить не мог, ибо такого не ожидал… Что с ним когда-то произошло? Что за душевная травма? Что он такого совершил, из-за чего не мог себя простить, и какого зверя похоронил? Как он жил в Аду и Раю? Чем занимался и какими деяниями запомнился? Кто он на самом деле? КТО? И сколько раз, в конце-то концов, он умирал на Земле?
Его жизнь оказалась настолько длинной и сложной, что уж теперь-то он понял, почему ненавидел тускло-серый земной мир… Столько пережить и удовлетворяться курением на балконе? Бред. Не тем он был парнем. Совсем не тем, а кем-то большим, последний раз спрятавшимся в теле матери, чтобы родиться, встряхнув человечество, вырвать его из сна, но… Погиб в неровной схватке с зеленым змием.
Последняя мысль чуть было не заставила его хмыкнуть и это в ситуации, когда куча огромных чертей-быков идет по бокам, а где-то рядом старый враг, как он сам его назвал, но сейчас потерял ту четкость воспоминаний, словно ее выбили крупными копытами за время беспамятства.
«Действительно… Как же так? В скотовозке я ощущал, как ненавижу этого собакоголового, я словно был тем самим собой, но сейчас снова обычный Дмитрий… Да уж… Раньше бы подумал о таком, решил бы, что шизофреник, но теперь… Теперь я переполнен спокойствием вперемешку с небольшим страхом… Удивительно… Даже присутствие чертова воинства меня не пугает, хотя нет… Пугает, но не так сильно, чтобы трястись…», — плавный полет, наверняка в том самом темном, длинном коридоре давал время прийти в чувство, и Дима прямо-таки ощущал, как окружающая прохлада и чистый воздух придают сил.
Он понимал, что когда-нибудь глаза все равно придется открыть, и если не сейчас, то потом, ведь так доставший в прошлой жизни проклятый собакоголовый не станет упрашивать его, как девственницу-фанатичку, а еще в голову потихоньку возвращались смутные обрывки совсем недавно произошедшего. Дмитрий вспомнил, как жестоко убил двух минотавров, искренне поразившись своей кровожадности и силе, он вспомнил, как разогнул железные прутья и вспомнил, как сильно хотел убить демона-пса, желающего познать его истинную суть. Да он и сам был бы не против познать ее, пусть через ужасную боль от пыток, но зато тогда, как вариант разнесет здесь все к чертовой матери.
«Собакоголовый этот… Как вообще столь невзрачный внешне демон, умудрился стать хозяином такого заведения, хотя все великие инквизиторы никогда не выделялись ростом и внешностью… Этот повеличавей многих из них будет… Серый кардинал Ада… Шевалье местного разлива…», — Дима не задумывался над тем, откуда знает, что великие инквизиторы были мелкими, просто пребывая в уверенности своих мыслей, зато замечал, что при всем окружающем ужасе из него так и прут шуточки.
Сейчас он уже отлично различал цоканье здешнего инквизитора, властвующего над местом, где содержат высших существ, заключенных в человеческие тела, кои являются сверхнадежными тюрьмами, могущими сколь угодно долго хранить любую душу при надлежащем уходе.
«Сколько же их сопровождает меня? И что со мной сделают? Будут мучить? А потом прикуют к каменному столбу, как остальных? Наверное… Естественно, для начала все узнав… Кто я… Откуда и зачем… Надеюсь у них получится и я сам пойму это, а то вижу лишь прилипающие один
к одному обрывки… Как же все-таки далеко можно спрятать себя истинного… Да уж… Прошлое… Всеми нами управляет прошлое… Не зная его — не знаешь себя… Пустую голову можно забить, чем угодно и из великого царя превратишься в пьяницу-дворника, начав радоваться икре из кабачков на колченогом столе, а получивший власть дворник повесит весельчака-повара за пережаренный карбонат, который пробовал первый раз в жизни…», — юноша все-таки решился распахнуть глаза, ибо любопытство являлось слишком большой его частью, тем более страх почти отсутствовал, зато присутствовало непрерывное состояние напряжения, но он понимал, что боится не сам, а его тело.Боится новых, кошмарных пыток, нашептывая, чтобы он быстро-быстро рассказал все-все-все, главное избежать невыносимой боли, а он не мог ничего себе ответить, отчетливо понимая, что его спасет, лишь истинное «Я», просыпающееся в наиболее стрессовых ситуациях.
Он поднял веки, тяжелые, как у сказочного Вия, и увидел бычьи головы минотавров, синхронно выцокивающих с обоих боков и косящихся на него темно-оранжевыми глазами. Попытавшись же взглянуть назад, с трудом запрокинув шею, Дима увидел блестящий нос собакоголового, а сверху, на высоте метров четырех проплывал неярко светящийся потолок, держащийся на гладких темных стенах.
Рогатые здоровяки, увидев, что опасный узник очнулся, мгновенно сосредоточились взорами на нем, пытаясь предвидеть каждое движение, а могучие лапы, все как одна, непроизвольно дернулись к рукояткам наспинных клинков. Дмитрий же в ответ лишь водил глазами, вдыхая холодный воздух Ада.
Он действительно, можно сказать плыл по тому самому коридору из сна, освещаемому все теми же, источающими свет потолками, однако до сих пор не мог привязать эти воспоминания к себе, ибо слишком уж дикими и непривычными были мысли, что он — это кто-то другой. Юноша реально не мог связать происходящее и себя по причине огромной неуверенности, при этом отлично понимая, что творимые им вещи выходят за грань разумного в человеческом мире, а уж мысли, крутящиеся во всклокоченной голове… И вовсе довольно жестокая философия, зато она отлично подходит для реальной жизни, ведь та сама по себе тяжела и невыносима, то есть глупо превращать ее в сладкий сироп.
Живущие внутри него идеи учат никому не кланяться и считать себя еще не очнувшимися богами, что противоречит любому из земных учений, но его сны, как раз об этом и рассказывают. Рассказывают, что однажды он отправился на Землю ради людей, дабы научить их жить иначе, чем учат враги рода человеческого, одни из которых ангелы, кормящиеся энергией пустоголовой паствы. И точь в точь такой же путь у всех его братьев по духу, отличающихся друг от друга, как небо и земля, и вот сейчас он находится там, где его собираются навечно усыпить, дабы он никогда не вернулся на Землю.
— Очнулся? Молодец! Сейчас снова полюбуешься на своих, если помнишь прошлый раз! — багровая пасть собакоголового распахнулась, немного выдвинувшись, а Дима внимательно смотрел на нее, такую клыкастую, внутренне дрожа оттого, что видит демона, бывшего главным героем двух последних снов. — Меня-то ты точно помнишь! Это мы с тобой уже поняли, да?! — угольно-черная голова пса склонилась над ним, где укутанное в черное тело, не забывало величаво цокать, а глаза, холодные, желтые и искрящиеся незамутненной радостью, сверлили обнаженного, загорелого дочерна мальчишку. — Где ты пропадал столько времени?! Я уже заждался! Конечно, ты не один такой, кого бы я желал видеть, есть и другие, более предпочтительные кандидаты, но то, что известно о тебе, уже дорого стоит!! — открывалась и закрывалась пасть с почти человеческим, правда, чересчур длинным языком. — Такой экземпляр «Спящего» в Аду давно не появлялся! Ты здесь здорово натоптал!! Крепкий орешек! Жаль, что не остался с нами… Жаль! — Дима внимательно слушал демона, внутренне содрогаясь от каждого слова, ибо не понимал о чем речь, но тому — собакоголовому, идущему за летящими носилками — было виднее. — Честно говоря, поначалу я тебя считал обычным, очень крепким узником, но… Что-то меня тревожило! — зверино ухмыляясь, проговорил собакоголовый, поглядывая на него блестящими глазами. — Наверное, все было слишком гладко! Слишком! — ощеренная клыкастая пасть капнула слюной. — А так не бывает! — цоканье его небольших копыт явно выделялось среди громыхания минотавров, но это нормально, ведь привыкшие повелевать всегда ходят иначе.