Образ жизни

— Я же говорил — добрая душа. Повезло мне с вами. Без вас я бы так и не узнал, кто же я на самом деле.

— Вы преувеличиваете.

— Не скажите. Вы же историк. В нужное время, нужный человек на нужном месте. Хоть вы и моложе, быть вам моей крёстной.

Аня совсем смутилась. — Скажете такое.

— Насчёт матери не удивляйтесь. Обида детская давно прошла, а радоваться пока нечему.

На этот раз Казань ответила быстро. Если Кислая Галина Прокофьевна вернулась в Киев, разыскать её будет просто.

Двенадцатого мая Пётр зажёг свечу, долго сидел, перебирая в памяти свою жизнь, выпил бутылку коньяка и уснул спокойно. До отпуска и поездки в Киев осталось три месяца.

Пётр воспользовался опытом бывалых командировочных: вложил в паспорт красненькую купюру и протянул его ухоженной даме, отгородившейся табличкой «Мест нет.»

— Посмотрите, должна быть бронь.

Дама раскрыла паспорт, смерила Петра оценивающим взглядом.

— Люкс возьмёте?

— Да. Пожалуйста, пока на трое суток.

— Платить будете за сутки или сразу?

— Сразу. — Небрежно, с видом набоба. Сработало!

В люксе огляделся, плюхнулся на широкую кровать, раскинул руки и сказал вслух беззлобно: — Заходите, Полина Ивановна, полюбуйтесь на сыночка. Неплохо устроился. Правда?

Галина Прокофьевна жила недалеко от центра. Судя по возрасту, уже не работала. Пётр бегом поднялся по стёртым мраморным ступенькам на четвёртый этаж и остановился перед дверью отдышаться. Прочитал сколько раз звонить Кислой Г.П. и позвонил. — Кто там? — спросили за дверью. — Воспитанник ваш, Петя Коваль. — Седая женщина пристально смотрела на него из темноты. Сказала глухо: — Входи, Петя.

Говорили долго, спокойно, уютно… Пили чай с вишнёвым вареньем. Галина Прокофьевна разрезала вдоль большие бублики, мазала половинки маслом, угощала Петра. Постепенно история его рождения обрастала подробностями, становилась зримой, почти осязаемой.

— Первые годы я ждала её. Мало ли куда война могла занести. Другие приходили, а её не было. Лет через десять разглядела её на снимке в «Киевской правде». Писали хорошо, хвалили. Здесь она, в городе. Там и место работы указано.

Пётр смотрел, как Галина Прокофьевна достала из тумбочки потёртые папки, развязала тесёмки, отложила в сторону листы, исписанные выцветшими чернилами, подала ему вырезку из газеты.

— Не удивляйся. Она теперь под другой фамилией.

Странно — ни радости, ни волнения… Рассмотрел снимок, прочитал статью. «Почему я ничего не чувствую?»

— Оставь себе — для тебя берегла.

— Выходит, матери моей достаточно было разыскать вас, поехать и забрать меня, если она этого хотела.

— Выходит так.

Пётр собрал свои бумаги. — Вроде бы всё сходится. Нет только подтверждения, что Петя Коваль попал в Бодьинский детдом.

— Тут нет сомнений, — сказала Галина Прокофьевна, — справки я сама писала. Делила пополам страничку в клеточку, выписывала справку и печать ставила. С вами нянечка поехала. Я ей справки отдала и наказала записать, куда наших детей устроят. Она жила с вами в школе, всех проводила и привезла мне список. Не помнишь её?

Галина Прокофьевна развязала вторую папку, а Пётр вспомнил школьный двор и женщину в синем халате, прикрывавшую рот рукой.

— Да, это она. У неё передних зубов не было. Вот, смотри: Якшур-Бодья и шесть фамилий. Завтра пойдём к нотариусу, заверим моё свидетельство и можешь обращаться в суд.

— В суд?

— Ну да. Кто же установит, что ты Петя Коваль? На слово не поверят.

Утром Пётр остановил такси у гостиницы. — Мне нужна машина часа на три-четыре.

— Полсотни без счётчика.

— Ладно. Сначала в магазин — вазу купить и букет цветов. Знаете где?

— Садись.

После нотариуса опять пили чай с вареньем и бубликами. Пётр стал прощаться: — Не знаю, как и благодарить вас.

Галина Прокофьевна накрыла его руку своей. — Я для этого дня берегла папки. Ты не первый, кому они понадобились.

— У меня есть ваш адрес. Если не возражаете, буду открытки посылать к праздникам.

— Спасибо. Женись, Петя, не живи один.

… Полина Ивановна взяла печенье и удивлённо подняла брови — отворилась дверь, вошёл мужчина смутно знакомой внешности, подошёл к столу, приветливо улыбнулся и сказал: — Здравствуйте, Полина Ивановна. Меня зовут Пётр. Я ваш сын.

Она смотрела на него и молчала. Лицо её застыло, и вся она, словно, окаменела. Не меняя позы, оставаясь неподвижной, спросила:

— Вы уверены?

— Абсолютно. Успокойтесь, пожалуйста. У меня нет никаких претензий, и мне ничего не надо. Один только вопрос, на который никто, кроме вас, ответить не может. — Он протянул выписку, присланную в часть. Полина Ивановна не пошевелилась. Пётр положил листок рядом с блюдцем, Полина Ивановна скосила глаза.

— Кто такой Зисман, и почему я назвал себя его именем?

Полина Ивановна очнулась. Взяла в руки выписку, прочитала. — Я тогда у людей жила… их фамилия была Зисман, — и снова замолчала.

Видно было, что разговор не получится. Пётр вынул из кармана заранее приготовленный листок с номером телефона в гостинице и домашним адресом, положил листок перед Полиной Ивановной и сказал, как мог мягче: — Я уезжаю завтра вечером. Если вы что-нибудь вспомните, позвоните, пожалуйста. — Вышел и тихо закрыл за собой дверь.

Утром Пётр гулял по городу. Задержался у памятника Владимиру. Вспомнил рассказ Галины Прокофьевны: «Воспитательница у нас была, молодая, бойкая на язык — умерла в Казани от тифа — шутила, когда тебя принимали: — Ещё один княжий человек. Скоро дружина наберётся.» Вернулся в номер, сел в кресло у телефона ждать звонка. Ближе к вечеру вздрогнул от резкого звонка и снял трубку.

— Пётр?

— Да. Добрый вечер.

— Вы помните что-нибудь из довоенной жизни?

— Совсем немного. Молодую женщину с вашими глазами, тёплый бублик, посыпанный маком…

— Я тогда сказала, что живу у евреев, Зисман фамилия, а ты повторил: «У евреев Зисман фамилия». Ночью вспомнила. — После паузы. — Кем ты стал?

— Отслужил, окончил институт, работаю на заводе. У меня всё в порядке. — Наступила долгая пауза. Потом на другом конце провода положили трубку. До отъезда Пётр не выходил из номера — ждал и не дождался звонка.

На площади перед аэровокзалом местные бабки торговали цветами. Пётр купил охапку гладиолусов, обёрнутых целлофаном поверх мокрой тряпки, и всю дорогу держал цветы на коленях. Из аэропорта поехал в архив. Аня разделила цветы на два букета — один устроила на столе, другой взяла домой. Пошутила: — Говорят — архивная мышь, а вот, видите, и мышкам иногда цветы дарят. — Пётр вызвался проводить её. У дома протянул букет со словами: — Спасибо за всё. Буду напоминать, что не забыл свою крёстную. — Она опять смутилась, сказала, чуть слышно: — Всё. Больше не придёте?