Обреченные на гибель (Преображение России - 1)

– Покушение с негодными средствами, - вы хотите сказать?

– Просто, - полнейшая чепуха!.. И на что же вы надеялись, - вот что хотел бы я знать!.. Пусть картина вам не понравилась...

– Мерзость!
– вставил Иртышов скривясь.

– Шедевр, а не мерзость!.. Шедевр!.. Не ожидал я даже!.. Я не ожидал, - поняли?.. Но это - в сторону.

– Тем хуже, если она шедевр!
– перебил Иртышов.

– Как тем хуже?.. Он взял труднейшие живописные задачи!.. Горжусь своим отцом!.. Молодчина!.. Но вот вы-то... вы-то... на что надеялись?.. Нет, мне серьезно вполне хотелось бы это знать!

– Что знать?

– Ну вот, вы изрезали картину... проткнули ножом в двух местах... А дальше?.. Что должно было произойти, по-вашему, дальше?

– А дальше... конечно, он должен был меня растоптать, ваш талантливый папаша... И до сих пор желания этого не потерял: ведь вы же сами сказали.

В это время он уже докурил папиросу и, длинно размахнувшись, бросил окурок к самой двери.

– Нет, право, - меня это интересует... как борца... Вы делаете прием, и должны ждать парада... Чего же вы именно ждали?.. На перочинный ножик надеялись?

– Вот именно!.. На ножик... Вы угадали.

И только тут, хлопнув себя по карману брюк и проворно обыскав карманы пиджака, он вспомнил, что выронил ножик, и добавил:

– Я его, кажется, потерял!

– Да-а... ножик остался там... в мастерской... Значит, на ножик вы не надеялись... И хорошо, что был тут я... и смог отца удержать... Вы думаете, - легко это было?.. Ого!..

– Ну, значит, на вас-то я и надеялся... На кого же больше?.. Не на попа же?

– Гм... Это вы серьезно?.. А если бы меня не было?

Очень внимательно смотрел Ваня, ожидая ответа.

– Я бы и не резал бы эту мазню... и только!

Тут Иртышов сделал широкий жест рукою от себя и влево, а правую ногу вздернул острым коленом вверх.

– Это вы... шутя говорите, - подался к нему Ваня.

– Нисколько!.. Если бы вас не было, и нас бы у вашего папаши не было... ведь так?

– А почему же вы... почему же вы не подумали, что я на вас тоже... вместе с отцом?
– несколько оторопело даже прогудел Ваня.

Но Иртышов отозвался весело:

– Куда же на меня одного двух таких дядей?.. Неэкономично!.. На вас у меня безошибочный был расчет.

– На меня?.. Почему это?
– еще больше оторопел Ваня.

– Во-от!.. "Почему"!.. Ведь вы же - наш квартирный хозяин!.. Прямой вам расчет был за меня вступиться... Теперь вот тихо-мирно можно все уладить, а уж ежели не вступились бы, - огромный мог получиться скандал... Я еще, когда вы на меня рычали, понял: себя оберегаете... свои карманные интересы.

– Понял тоже!.. А не боитесь вы, что вот сейчас я вас могу изувечить?.. Не отец уж, а я!
– совсем шепотом уж и весь наклонясь к Иртышову, даже стул подвинув, сказал Ваня.

Но Иртышов только опустил правое колено, поднял левое и прищурился.

– Какой же в этом будет высочайший смысл?.. По-моему, - ровно никакого!

– Никакого?

– Решительно ни малейшего!

– Да... конечно... Но вы все-таки уедете?

– Отсюда?.. Думаю завтра это сделать.

– Нет, не только отсюда... а совсем!.. Из города уехать!

– Вы что?.. Губернатор?.. Высылаете?.. Вот сынишку нашего доктора хотят тоже выслать... власти высшие... А вы хотите меня...

Он привстал с кровати и вдруг докончил не в тон:

– А денег на дорогу дадите?

– Я чтобы денег?..
– изумился Ваня.
– Как денег?

– А как я могу без денег уехать?
– прищурился Иртышов.
– По этапу если гонят, так и то на казенный счет... А раз в ваших интересах, чтобы я уехал...

– Да... нахальства у вас много!
– вздохнул Ваня.
– И много вам нужно?

– Чем больше, тем лучше... Тысячу, например...

– Та-ак!..

– Что?.. Разорительно?.. Небось, загребали деньги лопатой... на чужих лопатках... Ну, давайте, сколько можете...

Ваня, все еще продолжая смотреть на него очень внимательно, вынул из кошелька три золотых пятирублевки, подбросил их раза два на ладони и протянул Иртышову.

– Вы... что же это?
– взял их и сделал движение бросить обратно Иртышов.

– Сколько могу, - шепотом сказал Ваня.

– Куда же я с таким капиталом огромным могу уехать, хотел бы я знать?
– почти крикнул Иртышов.

Но Ваня положил палец на свою нижнюю губу и качнул головою на дверь.

– Кричать зачем же?.. Значит, можно надеяться, что вы на время отсюда спасетесь?

– Там видно будет, - отозвался Иртышов и повернулся к стене сначала одними коленями, потом весь.

– Советую, - сказал, уходя, Ваня.
– Прощайте.

Иртышов не ответил.

Ваня, еще сидя в передней отца, просил Марью Гавриловну, чтобы та зашла к нему сказать, если отцу будет плохо. И теперь, после разговора с Иртышовым, он у себя наверху все поглядывал в окна тревожно, ждал ее и не притрагивался к кистям.

Ходил по комнатам и вспоминал картину отца. Вспоминал не так, как вспоминают зрители из толпы, наполняющей выставки и галереи, а так, как вспоминают только художники, отмечая в памяти то, что они только одни умеют ценить.

И, проходивши так довольно долго, он повернул все свои холсты лицом к стене...

Потом, когда наступили сумерки, он послал Настасью к Марье Гавриловне как-нибудь найти ее и узнать, как здоровье отца.

Настасья пришла, когда он, устав от темноты, зажег уже лампу, и передала с укоризной в голосе, точно Ваня был виноват в этом, что старик лежит на диване у себя в мастерской, конечно, не жалуется, но, однако, выпил уже два графина воды.

Ночь провел Ваня очень беспокойно, а утром пошел сам к дому отца.

Подходя к воротам, встретил Марью Гавриловну, выходившую, как обычно по утрам, на базар с корзинкой. Явно обрадовалась она, увидя Ваню, и очень сконфузилась, когда Ваня, спросивши уже: "Как себя чувствует отец?" - и получивши ответ: "Какой всегда бывает, такой и теперь!" - снял с ее темно-синей кофточки с левого рукава приставшую белую нитку.

– Ах, благодарю вас, Иван Алексеич!
– пропела она серебряно.
– Вот знак какой!.. Значит, блондин по дороге привяжется!