Обречённые. Том 1

— Держись, Хитрец. — Голос Отшельника замирал вдали, уплывал, истаивал, казалось, тот удаляется, уплывает… Умирает! Догадка обожгла, как хлыстом, как то адское зелье, от которого он корчился всю ночь в проклятом зверинце… Как же он будет без мудреца?! Как сражаться, если не знаешь ничего, не умеешь управлять проклятыми железяками?! — Теперь ты будешь один, совсем один… Прощай! И прости меня… — голос замер, и Паку показалось, что Отшельник замолчал навсегда. Но голос подземного жителя снова зазвучал под черепной коробкой — теперь действительно в последний раз: — Я не смогу тебе помочь, никогда не смогу… Прости!

И бесполезно было мысленно орать:

— Я не слышу тебя! Руки дрожат! Я не могу больше! Ничего не слышу! Свет пропал… Я не вижу ничего!!!

Он тыкал в кнопки бессильно дрожащими руками, бил кулаком по приборной доске, хрипел, чувствуя, как по пробитой пулями спине течёт кровь. Два раза он уже уходил от смерти — наверное, ради этого, поистине последнего боя. Обезумев от бессильной ярости, он раздирал все четыре глаза, пытаясь что-то увидеть в пелене смога. Машина рыскала то вверх, то вниз, виляла в разные стороны, но в штопор не срывалась: работал, корректируя курс, автопилот. Однако даже он не мог выручать вечно…

…Удар был страшен. Пака швырнуло на приборную доску, лицо ударилось о стеклянный колпак, но бронестекло выдержало — только потекла по нему кровь из расплющенного хобота. Лапы-руки ломались о приборную доску, но грудь уцелела: сработали ремни безопасностиКабина отделилась от остального гравилёта, вырванная с мясом: сработал аварийный отстрел капсулы с пилотом. Новейший гравилёт предназначался для действий не только в атмосфере, но и в ближнем космосе, а там в случае чего парашютом не обойдёшься. Остатки разбитой машины, лишившейся одного из двух моторов и крыла-стабилизатора, завертелись бешеным волчком, полыхая и распадаясь на части, и оглушительно взорвались где-то за рекой.

Капсула тоже вертелась. Если бы не ремни безопасности, защёлкнувшиеся при отстреле автоматически, Пак наверняка сломал бы себе шею, но техника, сработанная в Забарьерье, не подвела. Оглушённый, контуженный, со сломанными руками и ногами, раненный и истекающий кровью, он продолжал жить. Не умер он и в самый страшный момент, когда капсула, пролетев над самыми развалинами, с плеском упала в Москву-реку и заколыхалась над густыми, вонючими волнами.

Впрочем, всё это обошлось без свидетелей. Зато видели другое: горящие обломки пролетели ещё полкилометра, чадя и разваливаясь — и с маху ударили в одну из неприметных развалин. Остатки корпуса скапотировали, подпрыгнули, сделали в воздухе сальто — и взорвались, брызгая во все стороны пламенем и ядовитым дымом. Впрочем, самый жаркий огонь быстро гас: гореть в каменном лабиринте было нечему, а вездесущая чёрная слизь легко гасила пламя, хоть и сама истаивала сизым дымком…

И этот дым безнадёжно потерялся в напалмовых пожарищах, бушевавших в тот день по всему городу. Грохот падения потонул в рёве разрывов снарядов и бомб, треске выстрелов, пушечном рёве и в рычанье танковых моторов. А капсула, словно ковчег, уносила искалеченного, но живого Хитреца прочь от бывшей столицы бывшей державы, корчащейся и вопящей в агонии тысячами голосов.

Позже её прибьёт к осклизлому берегу в зарослях камышей-мутантов. Там она и застрянет, уже совершенно непрозрачная, чёрная от грязи и потому совершенно незаметная с воздуха. Пойдут минуты, часы, дни, в которые живучий организм Пака будет сражаться со смертью. Он не мог себе позволить сбежать в смерть: слишком много задолжал сегодняшним победителям, чтобы так просто сдаться. Но дело даже не в этом: Пак, хоть и считался Умным, всё же не мог по этой части равняться с Отшельником. И потому не умел отчаиваться, опускать руки и сдаваться. Надо воевать. А раз надо — значит, надо и жить.

Пака мучили кошмары. Он не знал, когда они пришли, но казалось — он снова в зверинце, корчится от изощрённой пытки после того, как отказался служить. Снова трижды проклятый маленький мерзавец плевал в руку, протянутую за едой. Снова он приходит в себя на свалке, зашитый в мешок, будто погребённый заживо, после выстрела в голову. Папаша ли Пуго, какой-то более отдалённый предок, или сама Бабка Мутация — кто-то наградил его немыслимой живучестью. Трижды он получал раны, после которых люди — не живут. Но он не человек — выродок, адское порождение Зоны, тысячи которых погибли в последние дни. Он выжил.

И пока сознание металось в бреду, плавало по грани безумия и небытия, так и норовя ускользнуть, тело выдавливало из себя пули. Срастались сломанные кости, порванные жилы, заживали повреждённые внутренние органы. Пак не мог позволить себе такой роскоши — умереть. Значит, должен выжить и теперь.

Жить! Пак никогда не хотел жить так, как сейчас. Раньше ведь и цели-то особой не было: жил себе, и жил. Теперь — появилась. Страшная, не имеющая ничего общего с детскими шалостями и обычной поселковой дурью. И эта цель была, наверное, единственной ниточкой, что связывала изувеченное тело и то, что умные люди или мутанты вроде Отшельника назвали бы духом. Ускользнуть за грань нельзя. Оставалось терпеть боль, сгорать в костре ненависти, и в этой же ненависти черпать силы для борьбы.

…Пак открыл глаза, и в самый первый миг подумал, что всё было напрасно, он всё-таки умер. Но если бы умер, разве могло быть так хреново? Несмотря на тьму и могильную тишину, было холодно, тело ныло, голова кружилась от слабости. Нечеловеческое напряжение выпило последние силы, он превратился в старую развалину. Вдобавок он так и висел, притянутый ремнём безопасности к креслу пилота — спасательная капсула застряла почти вверх тормашками. Понять, где верх, где низ, и как далеко до низа, не получалось.

— П-падла, — произнёс Пак первое, что пришло в голову. Попытался пошевелиться — но ремень держал крепко. — П-приковали, что ли?!

Из последних сил он забился, пытаясь освободиться, но ремень держал крепко. Капсула утратила равновесие от его рывков, и плавно повернулась чёрным от грязи бронестеклом кверху, днищем книзу. Теперь Пак был почти в нормальном положении, стало полегче. Не нравилось только, что кресло вместе с ним покачивалось, будто повисло на невидимой, но мощной пружине.

«А что если…» Пак изменил тактику, пытаясь посильнее втянуть живот, вжать грудь, и после этого выскользнуть из ременной петли. Увы. Ремень был сделан так, чтобы удержать потерявшего сознание лётчика от выпадения из кабины.

«Приковали, падлы! — подумал Хитрец. — Так и сдохну теперь… Не хочу-у-у!!!»

Пак забился, как муха в паутине, он задыхался от непомерного для ослабевшего тела усилия, но рвался изо всех сил. Кулаки и пятки били по креслу, и наконец попали по незаметной во тьме кнопочке справа. Негромкий щелчок карабина — и ремень бессильно опал. В очередном рывке Пак соскользнул с кресла и тяжёлым кулем упал на пол кабины. Спасательная капсула просела, что-то глухо плеснуло снаружи, затем стеклянно-алюминиевое «яйцо» стало подниматься обратно. Теперь оно покачивалось и вроде бы… плыло? У них рядом с посёлком не было и намёка на сколько-нибудь значительные реки, и перспектива оказаться в реке наводила ужас. После всего, что случилось — банально захлебнуться в дерьмовой канаве? Нет уж, дудки!

Словно услышав его мысли, капсула разогналась на стремнине — и с тихим шелестом выехала на покрытый слизью песчаный берег. Качка прекратилась, и Пак, наконец, почувствовал себя на твёрдой земле. Понять бы, где он очутился, и как отсюда выбраться? В поисках щели Пак зашарил по стенкам спасательной капсулы. Капсула была герметичной — как и полагается спасательному аппарату в космосе. Сами стенки были достаточно прочны, чтобы противостоять метеоритам, и, соответственно, пулям. Другое дело — Пак был упрям, а времени навалом.