Обречённые. Том 1

— Что делать будем? — спросил Мэтхен. Он, честно говоря, выхода не видел. Подтянутся соседние отряды, и единственный очаг сопротивления сомнут. Отступать на восток, к Москве, или что там от неё осталось? И какие шансы уйти пешком от бронетехники и авиации в чистом поле, да не только бойцам, а бабам с ребятишками, раненым — не бросать же их на потеху убийцам? Видно, судьба: тем более, они уже нанесли врагу огромные потери. Ну, то есть, не такие уж и огромные — но едва ли кому-то ещё удалось уничтожить бронеколонну.

— Сдаваться надо, — буркнул командир взвода, долговязый плешивый мужичок по имени Борзя. И отчего-то добавил: — А сейчас как раз к краникам пора…

Ещё утром Борзя не был не то что командиром взвода, он и бойцом-то стал из-под палки: едва-едва сумел пережить отлучение от краников. Но за день одного взводного успела срезать пуля, во второго попала ракета (ошмётки по всему заводу раскидало) а третий ещё жив — но неясно, доживёт ли хотя бы до утра. С засевшим в животе крупным осколком — сомнительно. Из первоначальных командиров уцелели только Петрович и Мэтхен. Вместо погибших тем, что осталось от взводов, теперь командуют какие-то левые личности. Те, кому хватило ума заорать: «делай, как я!» — в бою, а потом не подвернуться под пули и осколки.

— Я видел: воронка на месте твоих краников, — буркнул ящерочеловек по прозвищу Штыря, грохнув массивным хвостом по камням. Штыря был не из местных, вырвался из посёлка, стоящего на самой границе — Ярцефф идентифицировал его как бывшую Рудню. За сутки ящерочеловек проскакал почти восемьдесят километров, поспел к началу сражения. Ну, а враг моего врага всегда может стать другом. Особенно если общего врага ненавидит до багровой пелены перед глазами. За этот сумасшедший день Штыря заработал несколько пулевых ранений, зато завалил четверых забарьерцев, одному попросту снеся голову «хвостом». Вдобавок, что ценилось во все времена, сумел взять языков — танкиста, и ещё вахмистра с подбитого гравиплана. Если вспомнить, что всего пленных оказалось шесть, можно понять, отчего хвостатый пришёлся ко двору.

Когда разнесло прямым попаданием танкового снаряда командира отделения, именно ящер взял руководство на себя. Новое «продвижение» случилось, когда прежнего взводного снял крупнокалиберной пулей снайпер.

— А насчёт «сдаваться»… Я тебя, сука, самого сейчас разделаю! Видел бы ты, как в нашем посёлке было — хавло бы не разевал…

Мэтхен и Ярцефф увидели, как двое взводных двинулись навстречу. И отчего-то Мэтхен был уверен: сейчас «ящер» просто зарубит капитулянта своим костяным мечом.

— Отставить! — скомандовал Ярцефф. — Выяснять отношения будем потом — если живы останемся. А ты, клоун, заткнись: сам же видел, как эти у соседей охотились. Хочешь, чтобы все сдохли?

— Уходить надо, — произнёс Мэтхен. — Причём всем. Кто тут останется, завтра к вечеру позавидует мёртвым. Насчёт плена… Я же объяснял: забарьерцы не считают всё это войной. Они чистят от нас землю, как от крыс или вшей. Вот вы сами скажите, вы гнид в плен берёте?

Вопреки подкатывающей безнадёге, взводные заухмылялись, в «командном» подвале даже раздался смешок: кто-то вообразил подобную картину.

— И я про то же! — хмыкнул Ярцефф. Казалось, он не испытывал общей апатии: человек с «лунным» опытом и подготовкой КСО без проблем выскользнет из окружения, и сможет воевать ещё долго. Даже когда уже не станет Подкуполья. — Итак, что мы имеем. Шестьдесят один здоровых — ну, ушибы и царапины не в счёт. Ещё тридцать один ходячий раненый. Полторы сотни неходячих. И сотни четыре баб, мелюзги, старичья, совсем не годных к службе уродов и дегенератов. Была б обычная война между людьми, я первым предложил бы сдаваться, а остальным — выходить мелкими группами, без тяжёлого вооружения, и партизанить. Тут номер не пройдёт, сами знаете, почему. Будем думать, как выйти всем. Или никому: стоять до конца — тоже вариант. Сколько бы мы не продержались, а значительные силы на себя оттянем. Кто-то проживёт на пару дней подольше, может, даже успеет приготовить тёплую встречу.

— Толку-то? Их вона сколько, всех выловят, — буркнул неугомонный Борзя. — Говорил же, сдаваться надо.

— Слушай, пойди, вздёрнись где-нибудь на проводе, — раздражённо бросил Ярцефф. — Надоело это блеяние слушать. А мы поживём ещё, крови забугорной попьём… Значит, так. Возможностей у нас две, насчёт сдаться не говорю… Первая: раздать оставшееся оружие и все боеприпасы народу — бабам, ребятишкам, всем, кто может стрелять. Так мы почти восполним потери… количественно, но не качественно, этих ведь не готовили. А тем временем забарьерцы… ну, я бы на их месте, столкнувшись с сопротивлением, стянул сюда всех, кого можно. За ночь можно перебросить хоть дивизию, но вам хватит и усиленного батальона. Можно перепахать с воздуха и артиллерией всю территорию завода. Можно забросать боевой химией… Хотя вы все, думаю, устойчивее людей ко всяким там ипритам и заринам, но при определённой концентрации всё равно смерть. Заводу я бы дал времени завтра до вечера — при самом шикарном раскладе, если новый штурм не начнётся с утра.

— В подземку уходить, — произнёс Петрович. Выглядел мастер неважно: в нескольких местах крылья пробили осколки, предплечье, в котором засела пуля, горело огнём. Но хуже всего — подниматься в воздух он ещё долго не сможет. О живом беспилотнике придётся забыть. — Под заводом целый лабиринт, кое-какие отнорки за реку уходят, до крепости тянутся и южнее. Не знаю, зачем такое построили, и есть ли ещё выходы на поверхность. Но они тем более не знают.

— Не уверен, — возразил Мэтхен. — Если тут начинали строить метро, не факт, что об этом не знают Там.

— Всё равно, там нас достанут не сразу, — стоял на своём Петрович.

— Правильно, самое меньшее три — пять дней там можно держаться, — произнёс Ярцефф. — Повезёт — так хоть месяц. Только — ни воды, ни еды, ни патронов. Самое главное, им не будет смысла держать тут большой отряд. Блокируют известные входы — и пойдут дальше. Через неделю уцелевшие сами начнут умирать.

— А есть другие варианты? — угрюмо поинтересовался Петрович.

— Есть. Ещё вариант — прорыв. Ночью, пока не ждут атаки. Можно пройти подземельями в крепость, но, скорее всего, там уже враг: стену пробить недолго, вал взорвать — тем более. Потому мы и закрепились тут, что позиция лучше. Кто-то сможет выйти. А там, разбившись на мелкие группы, схорониться на болотах или, опять же, партизанить в тылу у врага. Так можно прожить подольше, хотя, конечно, всё равно не больше пары месяцев…

— А это ещё неизвестно, — вскинулся Штыря.

— Известно, — поморщился от дилетантизма Ярцефф. — В Москве они будут самое позднее через пару недель. Это если спешить не будут: десант могли ещё вчера высадить. Прямо так, как у нас, с гравилётов, только масштаб побольше. Значит, через полмесяца Подкуполье будет оккупировано полностью, и помешать этому — некому. Останется только партизанить — но что делать после того, как не станет смога, я не знаю…

— Отчего его не станет? — это уже Борзя, никак не угомонится. — Они что, Купол снимут?

— Именно так, — буркнул Мэтхен. Он сразу сообразил, куда клонит капитан. — Думаешь, всю эту орду согнали ради вас… нас одних? Наивный! А Купол они уберут — но не до, а после. Когда уничтожат токсичные выбросы, очистят здешнюю атмосферу, уничтожат всех животных, растений, даже бактерий, какие тут есть, чтобы дать место новым. Технологии есть, просто раньше Зона приносила им доходы. Теперь всё изменилось, да ещё какой-то дурак дал повод, похозяйничав там, в Забарьерье. Подкуполья скоро не станет. Вообще. А в Забарьерье вы будете как малые дети — как я первые дни был у вас. Помните? И я о том же. Тут уж не партизанить, а просто выжить и не попасться будет подвигом.