Обреченный на любовь
Шрифт:
– Позавчера ты, кажется, не сомневался! – Она расхохоталась, с издевкой, немилосердно, словно чужая.
Калинов решил не обращать внимания на этот дьявольский хохот.
– Зачем вам Крылов?
– Какое это имеет значение? – ответила она вопросом на вопрос.
– Немалое. – Калинов вздохнул. – Может быть, я пошлю одного из своих самых близких друзей на верную смерть? И не говорите, будто я ошибаюсь!
– Ты его в самом деле пошлешь на смерть… Только не лги, что он твой самый близкий друг. Разве не ты украл у него девушку, ставшую потом твоей женой?
Скажите, пожалуйста, подумал Калинов, экая осведомленность!
– Кто вы? О том, что было семнадцать лет назад, известно только нам с Игорем…
– Как видишь, НАМ тоже известно. Остальное неважно.
– Нет, – сказал Калинов. – Даже если я продаю душу дьяволу, я должен отдавать себе отчет…
– Я – не дьявол! – перебила она. – Дьявола не существует, он живет в тебе самом. И ты не продаешь душу. Ты продаешь жизнь обыкновенного человека… Разве в твоей работе тебе никогда не приходилось совершать подобные сделки?
Калинов крякнул:
– Приходилось. Но то были враги.
– Крылов и есть враг!
– Чей?
– И твой тоже.
– Ерунда! Я не верю голословным утверждениям. Мне необходимы факты.
– Придется поверить без фактов. – Она встала из кресла, неторопливо подошла к входной двери и заперла ее.
Калинов усмехнулся:
– Запертая дверь вместо фактов – хороший разговор!.. Я так понимаю, что за шантажом последует запугивание…
Она не обратила никакого внимания на его реплику.
– Тебе же будет лучше, дурачок, – сказала она, – если ты ничего не будешь знать. А угрызения совести можно и пережить… Поверь мне – это знание слишком велико для тебя.
– Ни одно знание – как бы велико оно ни было – не стоит угрызений совести. И уж тем более оно не стоит жизни друга.
Она вернулась в кресло и вперилась в Калинова своими зеркалами. Потом спросила с сожалением:
– Значит, нет?
– Увы! – Калинов развел руками.
– Зря, – сказала она. Потом придвинулась, опершись грудями о край стола, и прошипела: – Ты причиняешь нам много хлопот, но в конечном итоге повредишь только себе. Все равно в субботу Крылов будет мертв!
– Не будет, – сказал Калинов спокойно. – Я позабочусь об этом. – И добавил, улыбнувшись: – Неужели тебе не больно? Посмотри, как ребро врезалось в твой молокозавод!
Она опустила голову. Он резко перегнулся через стол и сорвал с ее носа зеркальные очки. Она зажмурилась. Калинов удовлетворено хмыкнул. Она была очень похожа на девушку-американку, снимок которой показывал ему Милбери, но вряд ли это был один и тот же человек. Мордашка американки была живенькой, а черты лица лже-Норы выглядели несколько застывшими. Словно пластиковая маска. По-видимому, она имела менее развитую мимику, чем настоящая Нора Шепард.
– Зря ты это сделал, – сказала она монотонным голосом, не открывая глаз. – А впрочем, как знаешь!
Она откинулась на спинку кресла и подняла веки.
– О Господи! – Калинов отшатнулся и выронил зеркалки.
У нее были неживые глаза. Они двигались в
глазницах, но зрачки были мертвы: они даже не дрогнули, когда она опустила и вновь подняла веки. Но самое страшное было не это, самое страшное было в том, что ее глаза не имели ВЗГЛЯДА. Они попросту не видели ни Калинова, ни комнаты, ни дневного света. Ничего вокруг.– Зря! – Она медленно начала подниматься, рваными движениями – как манипуляторы – потянула к нему руки.
Он отшвырнул кресло и прыгнул назад, вытаскивая из кармана парализатор. Отскочил к стене.
Она басовито хохотнула. Калинова заколотило.
– Зря! – Она начала обходить стол, слепо ударилась об его угол. Стол с грохотом отлетел в сторону. Словно на него наскочил робот с разладившейся программой. Хохоча, она шагнула вперед, по-прежнему протягивая к Калинову руки. Пальцы были чуть согнуты и мелко дрожали. Как от вожделения…
И тогда Калинов выстрелил. Уровень был максимальным. Разряд пришелся ей в голову, пшеничные волосы вспыхнули и мгновенно сгорели, хорошенькое личико превратилось в черную безглазую лоснящуюся маску. Воротник комбинезона начал тлеть.
Она не обратила на выстрел никакого внимания, только замогильный хохот стих.
– Зря-а-а! – прошептала она, с треском разлепляя черные склеившиеся губы, и сделала еще один шаг.
Калинов бросил парализатор и выхватил из-за пазухи пистолет. Получилось на удивление быстро.
Боже, подумал он, неужели действительно ксены? Или…
Больше он подумать ничего не успел.
– Зря! – Она прыгнула.
Калинов клюнул указательным пальцем спусковую скобу. Грянул гром.
Она дернулась, уронила руки, но сделала еще один прыжок. Калинов успел выстрелить дважды, прежде чем падающее тело сбило его с ног. Толчок был настолько силен, что Калинов крепко приложился затылком к стене и на мгновение поплыл.
– Шь-ря-а-а-а… – Ее скрюченные пальцы шевельнулись, проскребли по ковру, все еще пытаясь дотянуться до противника, и застыли.
Калинов сидел на полу, прижавшись спиной к стене и не выпуская из руки пистолета. В номере противно пахло паленым. Нора лежала неподвижно, ничком, вытянув вперед руки. Словно нырнула в неизвестность да так и застыла. В коридоре, за дверью, послышались испуганные возгласы.
Калинов с трудом поднялся на ватных ногах и, крадучись, стал подбираться к вытянувшемуся на ковре телу, осторожно, бочком, готовый в любой момент снова открыть пальбу.
Нора не шевелилась. В запертую дверь раздался первый робкий стук. Шумели уже громче.
Ну вот, подумал некстати Калинов, испортил прекрасный ковер. Он наклонился и перевернул тело на спину, стараясь не смотреть в лицо. Все три серебряные пули попали в область сердца, изорвав комбинезон и левую грудь. Но крови на полу не было. И на комбинезоне – тоже.
В дверь снова постучали, громко и настойчиво. Калинов нажал кнопку на вибрасе, подавая сигнал тревоги. Потом сдернул с кресла накидку, набросил на верхнюю часть трупа.
В дверь начали ломиться. Послышался голос Довгошея.