Общество самоубийц

— Да заходите, ничего страшного.

— Спасибо, — улыбнулась ему Лия.

— Не за что. — Он снова уставился в планшет. — Да, — добавил он, не поднимая головы, — лифты отключены, но три пролета вверх — не так уж высоко.

В вестибюле было прохладно, скорее даже холодно, а освещали его только лучи солнца, пробивавшиеся сквозь грязные окна. Своей планировкой вестибюль напоминал офис, где работала Лия, — посреди большого пустого пространства стоял стол секретаря, вдоль дальней стены располагались лифты. Странно было думать, что когда-нибудь здание из стекла и стали, где находится офис «Лонг Терм Кэпитал Партнере», тоже опустеет.

Три пролета. На лестнице стоял какой-то затхлый запах. Лия закинула голову и посмотрела вверх. Они были где-то там, может, уже в комнате, где все должно случиться. Мозаика ступеней расплывалась у нее перед глазами.

Лия схватилась за холодные перила, чтобы удержаться на ногах, потом пошла наверх. Добравшись до третьего этажа, она дышала тяжело и отрывисто, а ее сердце отчаянно стучало в груди. Лия свернула в коридор, отходивший от лестничной площадки. Понять, куда идти дальше, было не сложно — из всех дверей только за одной горел свет.

Лия никогда не забудет, какое у него было лицо, когда она открыла дверь. Глаза его сияли темными звездами, рот приоткрылся от удивления.

— Это вы, — сказал он.

Теперь руки его лежали неподвижно, сложенные на коленях так, будто под ними билась птичка, в любой момент готовая вырваться на свободу. Он сидел на стуле с черной сетчатой спинкой и блестящими серебристыми ножками на колесиках — такой стул выглядел бы вполне уместно в ее офисе. «Его, наверное, оставили люди, которые раньше здесь работали, оставили, когда уехали», — подумала Лия. На коричневую рубашку она обратила внимание, еще когда он стоял у входа, но теперь разглядела и чистые отглаженные серые брюки, и парадные туфли, черные, как ночь, и такие начищенные, что казались пластиковыми.

— Здравствуйте, Эмброуз, — сказала Лия.

Лия видела его на прошлой неделе: он сидел напротив нее на встрече «Восстанавливаемся вместе» и работал в паре со Сьюзен. Ей показалось тогда, что Эмброуз выглядит лучше, спокойнее. Отметила, что он сидел ровно. Ступни спокойно стояли на полу, он не подтягивал колени к груди и не норовил сесть по-турецки.

И сейчас он сидел ровно. И руки его лежали неподвижно, Лия обратила на это внимание.

— Лия, — сказал он. — Я не знал… — он умолк, и на секунду на его лице промелькнуло удивление. — Впрочем, какая разница. Важно то, что вы сейчас здесь. Камера у вас? — он показал на большую сумку на плече у Лии.

— Я… да, у меня. — Она неловко сняла сумку с плеча и поставила на пол.

Все это время она соображала, как теперь быть. Это Эмброуза она будет снимать. Она готовилась к этому дню, снова и снова пересматривая предыдущие видео, пока ее не перестало мутить, пока не остались только оцепенелость и ощущение пустоты. Она сказала себе и Мануэлю, что готова смотреть, готова снимать. Кроме того, оказалось, что ее многонедельные съемки мероприятий и встреч Общества все-таки пригодились — Джи Кей сказал, что теперь у них есть неопровержимые доказательства близких личных отношений миссис Джекман с организаторами мероприятий Общества, с теми, кто делал грязную работу, звонил людям, находил таблетки, камеры, распространял видео. С такими, например, как Мануэль, звонок которого с сообщением о времени и месте самоубийства Эмброуза был записан и переправлен куда надо. Теперь Министерству не хватало только последней детали. Доказательства того, что дело сделано.

Лия расстегнула сумку, чувствуя, какие холодные у нее руки, и достала камеру.

— Ух ты, — сказал Эмброуз, — какая большая. Вон штатив стоит.

Он указал на черный треножник примерно в метре перед ним. Говорил он деловито и спокойно, будто они готовились к благотворительному обеду.

Лия укрепила камеру на серебристом основании. Винты оказались тугие, у нее не сразу получилось все сделать правильно, и вовсе не потому, что дрожали руки, решила про себя Лия, просто ей не хватало опыта. Наконец она установила камеру как следует, осторожно защелкнула крепление и развернула объектив к Эмброузу, стараясь, чтобы он попал в центр кадра и изображение не было перекошено. Камера автоматически сфокусировалась на его лице, и изображение стало ярким и четким.

Эмброуз был очень фотогеничен. Лия вдруг заметила, что он невероятно красив. Он постригся — наверняка специально для этого видео, тщательно подобрал рубашку, брюки, туфли. Теперь, когда черные кудри больше не закрывали лицо мужчины, Лия обнаружила, что глаза у него блестящие и умные, а кожа на мягких щеках нежная, как у ребенка. Она увидела, какие яркие и полные у него губы, крепкие прямые плечи, а изящные руки, спокойно лежащие на коленях, напоминали руки пианиста. Интересно, подумалось ей, играет ли Эмброуз на каких-нибудь музыкальных инструментах и любит ли он музыку? Что ему снится по ночам, был ли он когда-нибудь влюблен?

В руке Эмброуз держал бутылку. Он поднял ее к губам, сделал маленький глоток и поморщился.

— Что это? Что вы пьете? — спросила Лия, не успев взять себя в руки. Вырвавшийся вопрос прозвучал как обвинение.

Эмброуз нахмурился.

— Вы же знаете.

— Конечно, — сказала она поспешно. — Ну да, конечно.

Он опустил бутылку на пол, встал и, выйдя из кадра, подошел к Лии.

— Вы уверены, что готовы это сделать? — тихо спросил он.

«А сам-то он уверен, что готов это сделать?» — подумала Лия, стараясь справиться с нарастающей паникой.

— Мы можем позвать кого-нибудь другого, — сказал он. — Отложить на другой раз. Сделать это… сделать это в другой день.

В его голосе отчетливо слышалось разочарование. Лия подумала про отца и его боль. Нет, спасать Эмброуза — не ее дело.

Лия нажала кнопку записи.

— Я уверена, — сказала она. — Начнем?

Мужчина посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом, потом кивнул и вернулся на свое место.

Он произнес короткую речь, похожую на те, которые она слышала в предыдущих видео. Все говорили одно и то же. Лии стало интересно, откуда берется текст — его пишут заранее? — и кто указывает людям, что им говорить. Не толкают ли их на этот последний драматический шаг против их воли? Лия знала, что Эмброуз — очень впечатлительный человек. Сейчас он казался спокойнее и счастливее, но кто знает, что у него в голове на самом деле? Что ему наговорили миссис Джекман или Мануэль? Может, они дали ему понять, что у него нет выбора, или внушили, что в этом поступке есть некое извращенное благородство?

Когда Эмброуз зажег спичку, Лия думала не про отца, из-за которого она тут оказалась. Вместо этого она вдруг вспомнила Уджу. Она подумала о том, как мать прожила свою жизнь: с жизнелюбием, соблюдая правила, никогда не жалуясь. Она была сильной и всегда старалась добиться большего. В отличие от отца, который сбежал от них однажды и собирался сбежать опять.

Она вспомнила, как мать умерла, дожив до конца своего естественного прогнозируемого срока, в мирном приюте окончания жизни. Механические части ее тела отключались по очереди, одна за другой, и все это заняло не более суток. Безупречная подстройка. Лия вспомнила, как в конце мать взяла ее за руку. Как смотрела на Лию не мигая, словно впитывала ее облик, прежде чем в последний раз закрыть глаза. Как будто хотела убедиться, что последним, что она увидит, будет Лия.

Разве это не оскорбительно — то, что делает сейчас Эмброуз? То, чем занимаются Общество, Анья, миссис Джекман, Мануэль, все они? Но глядя на то, как Эмброуз подносит спичку к своему блестящему от жидкости языку, Лия не испытывала ни ужаса, ни отвращения, ни страха. Пламя разгоралось все ярче. Эмброуз не отводил глаз от камеры. Он смотрел в объектив — на Лию.

Вдруг она осознала, что окно открыто. Точнее, в нем не было стекол, поскольку здание готовили к сносу. Помещение заполняли звуки внешнего мира, внезапно показавшиеся Лии невыносимо громкими. Шум двигателей каждой проезжающей машины отдавался у нее во всем теле, пронзительный визг ребенка рвал нервы. Тде-то снаружи начала лаять собака — жуткий, леденящий кровь низкий звук.