Очень странные миры
Шрифт:
Теперь он отскакивал от стены к стене, как уродливый разлапистый снаряд для игры в адский теннис.
Красное свечение бешено мигало, повышая в происходящем градус безумия, и никак не могло погаснуть окончательно. Судя по всему, нкианхи озаботились чрезвычайно надежными источниками энергии для своего так и не обжитого отсека. Избыточность – свойство высокоразвитых цивилизаций. Никогда не выгадывать ни на чем, и в самую последнюю очередь – на личном комфорте. Кстати, люди с некоторых пор тоже этому научились.
Кратов изо всех сил пытался приноровиться к сумасшедшей траектории своего полета. Он было сгруппировался, обхватив себя
Теперь он носился угорелой шутихой, раскинув конечности и стараясь углядеть конечную точку маршрута в надежде за что-нибудь зацепиться или спружинить при контакте. Не самая выигрышная тактика, но все же лучше, чем хаотические неуправляемые пертурбации, от которых гудела голова и неприятно ныли потроха…
«Только не терять сознание. Скоро это закончится. Так или иначе. Не может не закончиться».
Что-то страшно и противно заскрежетало. Кратов успел увидеть, как дальняя стена отсека дрогнула и начала прогибаться внутрь. Зрелище было жутковатое, но насладиться им в полной мере он не успел, его снова раскрутило и унесло в другой конец помещения. Выставив перед собой ладони, Кратов приготовился встретить угрозу в полной готовности.
Не вышло.
Это был некстати затеявший вскрываться люк с его изогнутыми клинками. Прекрасная возможность ухватиться за один из клинков и остановить метания. Увы, не осуществившаяся. Ладонь в перчатке соскользнула с идеально отполированной поверхности, траектория движения в очередной раз изменилась, Кратова едва не вынесло в темный коридор, но вместо этого закрутило вокруг нескольких осей сразу и отшвырнуло обратно в отсек.
На станции воцарился ад.
Кратов снова сжался в клубок. Теперь это не была осмысленная профессиональная группировка. Скорее состояние дикого животного в минуту смертельной опасности. Или, что вернее, поза эмбриона в материнской утробе.
Он утратил представление о своем месте в пространстве и времени. Лишился всяких мыслей.
Лишился сознания.
Лишился самого себя.
16
«Хорошо, ты победил».
«Я победил?! О чем это ты… о какой победе? Кто ты такой?»
«Мое имя тебе ничего не откроет. Да и не нужно имя тому, кто потерпел поражение».
«Я должен знать, к кому обращаюсь».
«Какой в том смысл? Мы больше никогда не встретимся. Это была отчаянная попытка тебя остановить. Она почти удалась. Но „почти“ не считается. Только не возомни
о себе: здесь нет твоей заслуги. Ну, возможно, какая-то небольшая доля».«Ни черта не понимаю. Я что, умер?»
«Это было бы весьма кстати. Но, увы, не в этот раз».
«У вас специфическое чувство юмора, сударь».
«Мое имя Шторм».
«А мое… полагаю, оно тебе известно».
«Этот набор звуков ничего содержательного не сообщает о том, с кем он связан. Вы, гуманоиды, чересчур легкомысленно относитесь к собственным именам. Я слыхал, они содержат отсылки к далеким родовым корням. Но у вас слишком короткая память, чтобы ощутить подлинную и всемерную связь с собственными предками, ни лица, ни облика которых вы даже не способны вспомнить».
«Но твое имя говорит только о тебе, и более ни о ком. К тому же, подозреваю, оно характеризует тебя довольно поверхностно. Открывает лишь одну грань твоей натуры. И, полагаю, не самую лучшую».
«Да, не в моих правилах оставлять длинные промежутки между замыслом и воплощением».
«И сметать все на своем пути».
«Если нет иного выхода».
«А его действительно нет?»
«Я знаю о тебе, что и ты не склонен к компромиссам, предпочитая простые решения сложных проблем».
«Но я совершенствую себя».
«Мы не хотим ждать».
«Кто это – мы?»
«Ответа ты не услышишь».
«Разве это не усложнение проблемы?»
«Всего лишь не моя тайна».
«Слишком много тайн для такой тесной клетушки, как наша Галактика».
«Ну… ты знаешь мое имя. Одной тайной стало меньше».
«На кой черт мне его знать?!»
«Тебя могут спросить».
«Вот славно! Никто не желает отвечать на мои вопросы, а все только тем и заняты, что о чем-то меня спрашивают!»
«Потому что всеми движет тревога. Будущее вдруг стало неочевидно. И всему причиной – ты».
«С тех пор, как Хаос увидел меня»?
«Возможно, то был не Хаос».
«Ну так расскажи мне, в конце концов…»
«Я этого не знаю».
«Тоже не твоя тайна?»
«Думаю, этого не знает никто».
«И ты решил, что пускай все останется как есть? Что есть тайны, с каких не следует снимать покровы»?
«Такие тайны действительно существуют. Но ты счел, что они должны быть раскрыты. А я – что тебя следует остановить».
«Не вышло? Сорвалось?»
«Недостаточные средства. Слишком защищенное укрытие. Слишком мощная ловушка. И тебе постоянно везет. Избыток везения. Слишком много удачи для одного живого существа. В чем причина? Над этим следовало заранее призадуматься. И это следовало принять во внимание».
«Так вот в чем дело…»
«Ты ведь не отпустишь меня на свободу? Или же у твоего человеческого сострадания есть границы?»
«Мы называем это гуманизмом. Но иногда я бываю весьма циничен, Шторм. Таким считают меня некоторые женщины».
«Я вижу. И, между прочим, я женщина».
«Забавно!..»
17
– Что, что забавно?!
– Он сказал – забавно?
– Наконец-то открыл глаза.
Словно сквозь мутное увеличительное стекло, на него наползали какие-то размытые, искаженные маски. При этом они жутко гримасничали. Голоса исходили от них.
– Консул, вы меня понимаете?
Знакомый голос. Добрый доктор Мурашов. Как он здесь очутился?.. Потребовалось немалое усилие, чтобы сомкнуть веки над пересохшими глазными яблоками и как следует проморгаться.