Одержимость

— Я положила её в шкаф.

— Почему?

— Когда мы вошли, твои костыли запутались в ней. Я предполагала, что ты какое-то время ей не воспользуешься, так почему бы не убрать её?

На костылях он доковылял до шкафа и распахнул дверь. Вытащив сумку, он выкинул её у входной двери. Она упала с громким грохотом.

— Её место там.

Я подняла руки.

— Отлично. Я всего лишь пыталась помочь.

— Мне не нужна никакая чёртова помощь, — проворчал он и повернулся, исчезнув в нашей спальне, хлопнув дверью так сильно, что наши стены задрожали.

И снова я изо всех сил старалась не обращать на это внимания, несмотря на боль разочарования. В глубине души я знала, что он на самом деле не злится на меня, хотя мне надоело, что это направлено в мою сторону. Когда ужин был готов, я накрыла на стол и разложила еду. Андрей появился после того, как я уже сидела и ела одна.

Он держался за спинку стула напротив меня и опустил голову.

— Мне жаль. Мне не следовало повышать на тебя голос.

Оторвала кусок хлеба и макнула его в соус на тарелке.

— В последнее время ты часто так делаешь, Андрей.

Андрей провёл рукой по волосам.

— Знаю. Я мудак. Я просто чувствую себя таким бесполезным и не знаю, что буду делать, если больше не смогу играть. Это заставляет меня чувствовать всю эту ярость внутри. Но мне не следует срываться на тебе. Это не оправдание плохого обращения с тобой. Мне очень жаль, детка. Я буду лучше. Обещаю.

Кивнула.

— Я беспокоюсь о тебе, Андрей. Перепады настроения и гнев — побочные эффекты злоупотребления опиоидами.

Мгновение молчания.

Как будто щёлкнул переключатель. Его лицо исказилось в гневе.

— Злоупотребление опиоидами? Моё настроение — не побочный эффект этих чёртовых обезболивающих, доктор. Это побочный эффект того, что моя карьера закончилась в двадцать девять лет. Конечно, я чертовски зол, — Андрей покачал головой. — Я не могу ожидать, что ты поймешь, не тогда, когда твоя карьера идёт на взлёт так быстро, что тебе приходится нанимать кого-то, чтобы родить чёртового ребенка.

— Это несправедливо.

Он двинулся к двери на костылях.

— Да, верно, мой комментарий несправедлив.

— Андрей, подожди. Не убегай. Давай поговорим.

— Зачем, чтобы ты могла психоанализировать меня, как пациента? Нет, спасибо.

Андрей распахнул входную дверь.

— Не жди. Одному из нас нужно работать утром.

Вздохнула, когда дверь захлопнулась. Вот вам и его обещание быть лучше.

Глава 7

Сейчас

Ещё один месяц в одиночестве. Моя новая нормальность, как называет это мой терапевт.

Я справляюсь, наверное. Но хорошо ли? Достаточно хорошо, чтобы обмануть доктора Аверина. По крайней мере, мне так кажется. Однако у моей новой нормальности есть свой распорядок дня. Ранняя утренняя прогулка за кофе. Ожидание Глеба, потому что, вопреки словам терапевту, я не могу перестать за ним следить.

Глеб почти каждый день ходит на склад. И сегодня, как и каждый день в последнее время, я прохожу мимо, поворачиваю направо в переулок через несколько домов, и потягивая кофе, делаю записи в блокноте, размышляя о секрете счастья Глеба.

Через двадцать минут он обычно уходит на работу, а я отправляюсь на новую «охоту» — искать его семью. Искать место захоронения их тел. За последний месяц я обошла десять кладбищ. Иногда я спрашиваю смотрителей и быстро получаю короткое «нет». В другие дни брожу часами, выискивая новые блестящие гранитные надгробия, участки, где трава ещё не успела разрастись.

Я могла бы поискать в интернете; сейчас есть базы данных захоронений. Но не делаю этого, и даже сама не знаю почему. Вместо этого я хожу по полям мёртвых, читая надписи на надгробиях, пока не убеждаюсь, что проверила их все.

Странное умиротворение находит меня среди мертвых. Часто мне кажется, что моё место среди них, но я каким-то образом застряла в мире живых.

Смотрю на часы, затем делаю последний глоток кофе в переулке. Сегодня он задерживается. Никогда он не задерживался на складе так долго. Ровно двадцать минут, ни больше, ни меньше, а сегодня — уже сорок.

Пока жду, достаю блокнот. Уже записала все свои обычные наблюдения:

9 утра — шел по 23-й улице.

Обычный кофейный киоск. Тот же заказ, что вчера: маленький кофе, кукурузный маффин.

Сегодня снова не курил.

Может, бросил? Или те сигареты, что я видела, были для кого-то другого?

Зашёл на склад.

Перелистываю страницу, начинаю писать список покупок для продуктового магазина. Мой аппетит вернулся. Полагаю, это должно было произойти давным-давно, учитывая километры ежедневных прогулок.

Сыр.

Огурцы.

Миндаль.

Не скажу, что питаюсь сбалансированно, но, по крайне мере, перестала жить на кофе и вине, хотя и того, и другого в моём рационе по-прежнему достаточно.

Снова смотрю на часы — уже сорок пять минут. Может быть, я его пропустила? Возможно, я отвлеклась на свой телефон и читала сообщение от брата, пока Глеб проходил мимо. Или, может быть, впервые за всё время он пошёл прямо домой. Но сегодня не выходной и не каникулы — у него должны быть занятия.

Вздыхаю. Е щё десять минут . Подожду ещё десять минут, потом пойду своей дорогой. Нашла новое кладбище для проверки, на котором ещё есть свободные участки. Может, поэтому я до сих пор не нашла его семью? Потому что они не ожидали смерти. Не подготовили место захоронения поблизости заранее. Или, может быть, он решил их кремировать?

Хотя что-то в кремации ребёнка… кажется неправильным. Не припомню, чтобы когда-либо слышала о таком.

Обкусываю кончик ручки и перелистываю страницы блокнота к некоторым ранним исследовательским записям.

Елена и Алина Соловьёвы. Их имена подчёркнуты дважды. Елена тоже была учителем, но в местной средней школе — преподавала английский. Что-то у них было общее. Весной она также тренировала женскую футбольную команду.

Единственная фотография Алины, опубликованная в газетах, была сделана, рядом с ее матерью, когда они с матерью работали волонтёрами в благотворительной столовой.