Одержимость

Я никогда не осуждаю внешний вид пациента и не делаю предположений об его психическом состоянии. Пусть лучше они мне сами расскажут такие вещи. Но он совершил ошибку, и я позволяю ему выкрутиться.

— Не в себе? — наконец заканчивает он.

— Да, — и поскольку терять мне уже нечего, впервые с нашей первой встречи я говорю ему правду. — Я до сих пор слежу за Глебом. Я тебе врала.

Рассказываю ему о складе, куда Глеб ходит каждый день. Об интимных трапезах с женщинами. О своих поисках могил его семьи. О улыбках Глеба, смехе, о сегодняшнем столкновении в переулке.

— Мне просто нужно это увидеть, — говорю я.

— Что именно?

— Боль. Страдание. Я знаю, что оно где-то там. Под этой улыбкой.

Взгляд доктора скользит по моему лицу.

— Ты не веришь, что он может быть счастлив? Что он мог исцелиться. Как мы уже обсуждали.

— Как он мог исцелиться? И что в том хранилище? Зачем кому-то ходить туда каждый день? В них нельзя содержать животных. Так зачем? — заканчиваю предложение и делаю паузу, чтобы перевести дыхание.

— Марина, давай подумаем, почему это важно. Он не твоя забота. То, как он проводит время, не твоё дело. Так почему для тебя так важно, зачем он туда идет или что там внутри?

Открываю рот, быстро формулируя ответ.

— Потому что… — но даже в моей голове это звучит слабо, хотя всё равно это говорю. — Я должна знать. Мне нужно знать.

— Что именно?

Вздыхаю, раздраженная.

— Я не знаю.

Он ждёт, даёт мне время подумать и дополнить свой ответ. Когда я молчу, он ёрзает в своём кресле.

— Поиграем в игру. Что, если господин Соловьёв действительно счастлив и продолжает жить дальше? Что бы ты почувствовала?

— Я была бы счастлива за него, конечно. Но он не может…

Доктор Аверин поднимает руку.

— Минуточку, пожалуйста. Давай разберёмся с этим. Если бы господин Соловьёв смог жить дальше, разве это не помогло бы тебе двигаться дальше?

— Наверное…

— Марина, ты считаешь, что заслуживаешь двигаться дальше?

Конечно, нет. Как я могу?

Но я понимаю, к чему он клонит. Он думает, что я отказываюсь признать, что Глеб счастлив. Это своего рода самонаказание.

После долгого молчания он улыбается.

— Здесь я отвечу за тебя на свой вопрос. Ты заслуживаешь счастья, и я думаю, что это тема, которую нам нужно более детально обсудить в будущем. А сейчас, возможно, мы сможем на мгновение подумать о последствиях твоих действий. Каково это — почти быть пойманной?

— Это напугало меня до смерти. Но также… — было что-то ещё. Он не узнал меня, и я была рада этому, но какая-то часть меня была разочарована. Не говорю об этом Илье.

— Это было похоже на кайф от азартных игр, — наконец говорю я. — Как будто все может повернуться в любую сторону.

— Хм…

Это был неправильный ответ. Не то, что сказал бы психически стабильный человек. Я знаю это. Но это правда.

— Меня беспокоит то, что, если в твоей жизни ничего не происходит, ты придумываешь себе рискованные игры. Конечно, это не пьянство и не употребление наркотиков, но это не менее опасно. Марина, ты хочешь, чтобы тебя поймали? Влипнуть в ещё большие неприятности, чем уже есть?

— Конечно, нет.

— Ты уверена?

Опускаю глаза. Разве я этого хочу? Я не хочу, чтобы меня поймали, правда?

Мысли крутятся в моей голове. Ни одна не имеет смысла. У меня больше вопросов, чем ответов. Но я не хочу задавать их доктору.

В конце концов, он меняет позу.

— Марина?

Поднимаю на него взгляд.

— Да?

Он наклоняет голову.

— Ты сказала, что искала могилы семьи Глеба? — киваю. — Зачем?

Отворачиваюсь, качая головой.

— Я не уверена.

— Должно быть, это было бы очень тяжело — наткнуться на них. Увидеть на надгробии короткие годы жизни маленькой девочки?

Мои глаза наполняются слезами при одной мысли об этом.

— Конечно.

— В этом причина, Марина? Ты ищешь способ наказать себя ещё больше? Я не волшебник. Не знаю, что происходит у тебя в голове, пока ты не поделишься со мной. Но я обеспокоен тем, что твои действия очень саморазрушительны.

Слёзы текут по моим щекам. Доктор берёт коробку салфеток и наклоняется вперёд.

Вытаскиваю несколько и вытираю лицо.

— Спасибо.

После долгой паузы он откашливается.

— У тебя есть распорядок дня?

— Эм, да. То есть… вроде того.

— Расскажи мне об этом. Что ты делаешь каждое утро?

Выдыхаю и рассказываю ему, как начинаю свой день. Мой график, который вращается вокруг Глеба.

— Хорошо, завтра вместо того, чтобы следовать за ним, я хочу, чтобы ты пришла сюда. Хочу, чтобы ты сидела у меня в приёмной и писала в своём дневнике. Делай так в течение следующей недели каждый день. Вырвись из текущего шаблона.

Киваю и делаю глубокий вдох.

— Хорошо. — Я могу это сделать. Могу взять кофе и прийти сюда . Это будет лучше, чем преследовать Глеба. Лучше, чем рисковать быть раскрытой. Рисковать потерять ещё больше, чем уже потеряла.

— Я записалась в тренажерный зал, — вдруг говорю, будто это как-то меня искупит.

— Хорошо. Приходи сюда и веди дневник. Иди туда и проходи на беговой дорожке то же расстояние, которое ты проходила, следуя за ним. Давай разорвём этот порочный круг и создадим новый распорядок дня.

Встречаюсь с ним взглядом и вынуждаю себя улыбнуться. Пытаюсь выглядеть уверенной, как будто это вселило в меня надежду.

Но я всё ещё не могу избавиться от этого. От необходимости увидеть. Необходимости увидеть боль Глеба Соловьёва.

Которую причинила я.

Глава 8

В прошлом

— Думаю, это твоё.

Пакет скользнул по кухонному столу и остановился прямо передо мной.

Мне хватило одного взгляда на сложенную распечатку, прикреплённую степлером к передней части белого пакета, чтобы понять, и мне не нужно было спрашивать, почему мой муж смотрел на меня с таким холодным гневом. Контрацептивы.