Одиночество вдвоем

Вовсе ухожу в себя, правда, ни о чем не думаю. Моё сознание не забивается мыслями, это один из редких случаев, когда мое тело расслабленно, когда моя голова пуста, когда боль в животе пропадает.

Совершенно не слышу шагов за спиной. Смотрю перед собой, краем глаза замечая Дилана, который так же садится рядом, согнув ноги, и сутулит спину, поставив на колени локти. Хрустит пальцами, вытягивая их, и бросает на меня взгляд, щурясь от солнечного света:

— Знаешь, ты меня раздражаешь, — выдает, но не реагирую. Не могу. Просто смотрю вперед, наслаждаясь атмосферой вокруг.

— Как хорошо, — шепчу губами, прикрыв веки.

— Хорошо? — Дилан явно не понял. — Что именно тебе кажется здесь хорошим? Глухое место.

— Хорошо, — повторяю, медленно распахнув глаза. — Здесь хорошо.

В ответ лишь смешок:

— Ты это сейчас про то место, где я живу? — нервно усмехается, давя пальцами на глаза, а я слабо хмурю брови, повернув голову в сторону парня:

— Господи, какая разница, в каком месте ты живешь?

— Большая, Эви, — шепчет в ответ, немного ворчливо.

— Мне здесь нравится, — даю вердикт, глубоко вздыхая, а Дилан лишь качает головой:

— Ты сегодня шутишь?

— Отстань, О’Брайен, — сглатываю, с интересом наблюдая за поверхностью воды. — Не думаю, что место, в котором ты вырос, играет важную роль. Возьми в пример меня. Довольно обеспеченная семья, свой дом, а… — замолкаю, немного наклонив голову на бок, после чего вновь смотрю на парня, который внимательно слушает меня. — Я это к тому, что мне всё равно.

— Почему? — как-то резко и с недоверием спрашивает Дилан, хмурясь, но я лишь могу пожать плечами в ответ, ведь не привыкла кому-то объяснять свою точку зрения. Просто, здесь всё пропитано спокойствием, словно это отдельный мир, в котором меня не могут потревожить. Вот и всё. Мне этого вполне достаточно.

Мне нужно «моё» место в этом мире, где я буду чувствовать себя в безопасности, не переживая, что кто-то сможет спокойно вторгнуться и причинить мне вред. Жить в спокойствии, гармонии, тишине — это всё, что мне необходимо.

Дилан тяжело вздыхает, прекращая терроризировать меня взглядом. Смотрит перед собой, всё так же хмуро и напряженно. Кажется, он правда не понимает, что такого притягательного я вижу в этом месте, хотя это лично его мнение. Медленно ложусь на спину, вытянув ноги, смотрю в яркое, голубое небо, без единого облачка, цвет которого хорошо сочетается с темными верхушками ёлок и елей. Вижу, как перелетают с ветки на ветру черные птицы, при этом громко гаркая. И мне вновь кружит голову.

Правда, на этот раз в груди образовывается странное чувство. Стыд? Да. Прикрываю глаза, пытаясь отогнать мысли о матери. Не скажу, что у меня с ней какая-то особая связь, но то, что её пришлось оставить с этим ненормальным, сводит меня с ума. Как бы мама не относилась ко мне, всё-таки она родной человек. Единственный, кто на самом деле поймет и поддержит меня. Тот, кто сможет вытащить меня из всего этого дерьма. Да, будучи маленьким ребенком, я верила в это, но что не так со мной сейчас? В данный момент времени? Я вспоминаю. Всё то, что происходило со мной, отношение со стороны матери, пока та была в себе.

Я сама себе внушала зависимость от человека, которому всегда хотела быть нужной. Я жаждала быть необходимой для собственной матери, и что теперь? И теперь я рассчитываю, что она поймет, как сильно я люблю её, что терпела ради неё всё это. И сдалась. В конце концов, верно? И меня это разъедает изнутри. Мне не стоило сбегать, но с другой стороны не знаю, насколько бы меня хватило ещё. Это трудно. Трудно оправдать себя, найти логическое объяснение своим поступкам, ведь их нет. Я поступила ужасно, отвратительно.

Прикрываю веки, пытаясь скрыть краснеющие глаза. Шмыгаю носом, откашлявшись, и ерзаю на деревянной поверхности, уложив одну руку себе на живот.

Стоило ли мне вообще пытаться что-то исправить?

В конечном счете, я вернусь.

И отчим знает это.

***

Женщина выглядела спокойно и непринужденно. Она красила длинные ногти, каждый раз вздыхая, когда лак попадал на кожу пальца.

«Ты должна вернуться», — уверял её Дулгаз, ведь если Эви поймет, что собственная мать, человек, которым отчим так спокойно мог шантажировать девушку и держать «в оковах», обманывала её всё это время, притворно валяясь в кровати, торча в своей комнате в полном здравии, пока её девочка так старалась лишний раз попасть к ней. Женщине крайне надоело нытье этой мелкой сучки, которая только и делала, что слюнявила ей шею и одежду, когда часами сидела у кровати. Женщине приходилось длительное время лежать неподвижно, играть роль «овоща», но теперь ей это надоело окончательно. Она хочет пожить для себя, а не быть «гарантией» того, что девчонка не сбежит.

Ей не нужна дочь, она не чувствует, что это её ребёнок. Она не роняла слезы, слушая плач дочки за стеной, а просто смотрела любимый сериал. Ох, как же женщина злилась, когда во время интересного фильма эта тварь притаскивала свой зад к ней в комнату, вынуждая быстро занять положение лежа и остановить взгляд на потолке, или вовсе прикрыть глаза, чтобы сдержать своё раздражение. Не дай Бог эта мелкая бы раскусила, что мать в порядке. И эти глупые детские речи о том, что женщина сможет ей помочь.

Никому не нужен балласт в виде ноющего, ни на что не способного ребенка. А у женщины ещё вся жизнь впереди. Она и без того долго провела взаперти, и то только потому, что Дулгаз неплохо платил ей.

Женщина дует на ногти, сидя в палате. Ей осталось пройти обследования. Тогда она уедет.

Её здесь ничто не держит.

***

***

Под предлогом того, что хлопья станут мягкие и невкусные, Дилану удалось затащить меня обратно в здание. Подходим к прилавку, и парень протягивает мне тарелку, которую беру, морщась.

— Что опять не так? — О’Брайен опирается руками на прилавок, наклоняясь ко мне, а я кривлю губы:

— Слишком много молока.

— Не любишь молоко?

— Люблю, но не так много…

— Ты избалованная девчонка, Эви, — он шепчет, качая головой. – Ешь, и не жалуйся, — выпрямляется, желая отвернуться.

— Но… — хочу возразить, но Дилан жестом заставляет меня замолчать, поэтому слабо улыбаюсь, садясь на край прилавка. Парень топчется позади меня, вновь поставив чайник греться, я спокойно уплетаю хлопья. Осматриваю зал, принимая совершенно неожиданное решение. Надо будет убраться. Вот так вот. Просто. Мне кажется, это место станет ещё приятнее, если немного протереть пыль и пройтись тряпкой по полу. Правда, не знаю, как к этому отнесется О’Брайен.

Бросаю на него взгляд, внимательно рассматривая широкие плечи. Он стоит ко мне спиной, разминая шею наклонами в разные стороны, наливает себе кипяток в кружку, добавляет ложки кофе и немного молока, что заставляет меня улыбнуться:

— Ты любишь кофе с молоком?

— Обычный темный — дерьмо, — отвечает, обернувшись и немного смутившись. — Чего? — кажется, просек то, что я уже несколько секунд открыто пялюсь на него. Я моргаю, потерянно заикаясь:

— Ничего, — бубню как-то обиженно, отворачиваясь. — Я никогда не пила кофе, — хочу перевести тему, чтобы не давать ему заметить моего смущения. — Мария говорит, оно вредно. Вообще, если так подумать, многие продукты, которые употребляет половина населения Земли, вредны, и… — замолкаю, сжав в руках тарелку с оставшимся молоком. Сердце в груди бьется быстрее, когда краем глаза замечаю пальцы руки парня, которыми опирается на прилавок с одной стороны от меня, а вторую ставит с другого бока. Сжимаюсь, немного наклонившись вперед, когда тяжелый выдох с губ Дилана касается моей макушки. Неприятные мурашки не остановить. Давление в висках вновь начинает скакать.