Одиночество вдвоем

Смотрю в потолок, прижимая сжатые в кулаки ладони к груди.

Только тишина.

И больше ничего не надо.

***

[флешбэк]

Совершенно незнакомые улицы чужого для сердца города уже отдают холодом, льдом, который остается в виде осадка в груди девочки, выходящей из машины. Снегом покрыты крыши домов, участки, деревья. И полнейшая тишина.

Эви хочет держаться рядом с матерью, чувствуя себя неуютно, поэтому спешит за девушкой, подтягивая ремни рюкзака, что больше неё в несколько раз.

По тропе к незнакомому дому.

Белое небо слепит в глаза, заставляя девочку щурить свои большие глаза. Ей тяжело так бежать за матерью. Она тянет ручку, тонкими пальцами желая ухватиться за её холодную ладонь, но девушка отдергивает руку, поднимаясь по ступенькам крыльца к большой и темной двери. Половицы скрипят под ногами. Эви останавливается на ступеньке ниже, внимательно смотря на мать, которая стучит и звонит одновременно, чтобы уж точно дозваться до хозяина дома, который не заставляет себя ждать. Появляется в проеме. Большой мужчина с сальными волосами, в очках, скрывающих туманный взгляд. С грубой щетиной и нечистой кожей лица.

Бросает взгляд на девушку, которая нервно трет ладони, опустив глаза на Эви, и мужчина поступает так же, осмотрев ребенка с ног до головы.

И уже тогда что-то внутри порвалось. Возможно легкие, так как после этого леденящего душу взгляда Эви перестала дышать, сделав шаг к матери, чтобы чувствовать себя защищенной.

Она была уверена.

«Пока мать рядом, с ней ничего не случится», — вот как звучала её собственная ложь.

[конец флешбэка]

Пустые.

Тяжесть.

Тяжелая голова еле дает себя повернуть, когда в нос ударяет аромат листвы, приносимый холодным ветром с улицы.

Тяжелые опухшие веки скрывают горящие от усталости глаза. Моё сознание не отдохнуло. Мне было дано мало времени для того, чтобы прийти в себя, и сейчас моя кожа покрывается мурашками, ведь приятный холод касается ног, рук, лица, со свистом сочась через щели.

Тяжелое тело. Чувствую, как оно затекло, как сильно ноют мои плечи, шея, с какой болью мне удается вообще пошевелиться.

Открываю веки, щурясь от бледного света, что врывается в помещение через распахнутую дверь. И тут же дергаюсь, будто меня бьют током, и через боль приподнимаюсь на локти, опираясь руками на кровать. Лежала на боку, всё так же держа ноги согнутыми и сжатыми. Растрепанные волосы лежат на плечах, лезут в лицо, поэтому грубо убираю их, хмуро осматриваясь.

Никого.

Пустое помещение.

И мне проще дышать.

Медленно опускаю ноги на пол, поднимаясь с кровати. Смотрю в сторону дверного проема, в то время как сама дверь пошатывается под давлением ветра, что гоняет разноцветные сухие листья по земле, срывая их с деревьев, тем самым оголяя половину леса.

Складываю руки на груди, подходя к порогу, и с опаской выглядываю, пытаясь перебороть боль, что приносит яркий белый свет. И взгляд тут же тормозит на легкой дыме, что поднимается в небо. Деревяшки горят, а рядом на одеяле сидит О’Брайен — сутулый, бледный, словно неживой, всё время потирающий лоб ладонью. Греет воду в кастрюле. Вздыхает, хмурится. Взгляд задумчивый, даже слишком серьезный на вид, отчего мне становится не по себе, хотя этим утром меня вовсе не преследует радужное настроение и ощущение легкости. Нет, тяжесть. Пустота. Хочется сесть, рухнуть на землю и не подниматься, просто смотреть на небо, слушать вой ветра, остаться в таком положении до тех пор, пока смерть от истощения не заберет меня.

Стою на месте, не желая делать шаг за порог, смотрю на парня, который, кажется, как-то ощущает на себе взгляд, поэтому поворачивает голову, нервно сжимая пальцы одной ладони, которой касается искусанных губ:

— Чай, кофе? — хрипит, и его тон говорит сам за себя, как и внешний вид.

Молчу, медленно отступая назад, чтобы скрыться с его уставших глаз.

— Эви, — он проглатывает свои слова, ведь я не думаю выходить к нему. Разворачиваюсь, медленно шаркая ногами к кровати, чтобы вновь сесть на неё, так как между ног всё ещё сохранилась неприятная боль, которую я вынуждена терпеть ещё долгое время. Сажусь на край, всё так же обнимая живот руками. Смотрю перед собой, впервые так хорошо ощущая себя «пустой», совершенно безжизненной. Вздохнуть полной грудью не выходит, ведь слышу шаги.

Не иди сюда.

Дилан переступает порог, заходя в пыльное помещение. Держит в руках кружки, пару секунд топчется на месте, словно принимая решение, которое всё равно кажется ему неверным. И сейчас он чертовски прав.

Уходи.

Парень идет в мою сторону, вынуждая всё внутри сжаться с большей силой, чем обычно. Ерзаю на месте, двигаясь в сторону, когда он садится рядом, с явной неуверенностью протягивая мне кружку с чаем, как-то скованно объясняя:

— Я нашел только черный. Сахара нет, — хмурит брови, словно это имеет значение. Мне всё равно, какой чай, с чем, мне просто нужно немного…

А что именно мне необходимо сейчас?

Ничего не говорю, аккуратно взяв из его рук кружку, и касаюсь пальцами его холодной ладони, кивнув головой. Опускаю руки, горячее дно обжигает кожу ног сквозь ткань штанов, а пальцы приятно согреваются, что даже необычно. Пар поднимается к лицу, касается кожи щек и кончика носа. Вдыхаю его полной грудью, на несколько секунд прикрыв глаза. Дилан сутулится, опирается локтями на колени, так же крутя кружку в руках, внимательно смотрит на темную жидкость, и молчит, изредка откашливаясь, словно готов что-то сказать, но после всё равно царствует тишина.

У нас обоих столько вопросов, столько того, что хочется сказать друг другу, почему-то я уверена в этом. А как начать? Как заставить себя вообще что-то произнести, когда твоя глотка забита комками?

А нужно ли вообще говорить? Почему задумываюсь об этом, когда стоит вовсе молчать и держать всё в себе?

Всё дело в том, что я чувствую, как Дилану хочется поговорить, но не могу быть уверенной, ибо не готова. Совсем.

— Я не уйду.

Кожа разом покрывается мурашками. Не хочу поднимать голову, но взгляд всё равно перевожу на парня, который цокает языком, с какой-то серьезной задумчивостью повторяя, но уже тише, словно для себя:

— Не уйду, — поворачивает голову, как-то нагло, как он умел, усмехнувшись. — Мы с тобой в одном дерьме, верно?

Поднимаю голову, немного наклонив её на бок, и смотрю на него в ответ, прямо в глаза, совсем не стесняясь такого долгого зрительного контакта.

Говорят, слова умеют задеть, и сейчас как раз тот самый случай, когда меня буквально разрывает от услышанного, и не могу понять, как лучше отреагировать. Мне неясно то, что я чувствую.

Моргаю, сжав зубы от повисшего между нами молчания, тишины, что с силой вонзает в мою сутулую спину свои когти, словно побуждая к ответу, но вместо него я лишь улыбаюсь. Так слабо, скорее, от нервов и безнадежности, но всё-таки делаю это. Растягиваю бледные губы, еле заметно кивнув тяжелой головой. Кажется, этого было вполне достаточно. Дилан стучит пальцем по кружке, так же кивнув в ответ, но уже без улыбки. Смотрит на меня, всё так же в глаза, будто читает, или пытается прочесть. Никак не пойму. Задумчивый взгляд, немного напряженный. Такие темные, но при этом не холодные карие глаза. В них невольно теряешься, ощущая себя открытой книгой, так, будто О’Брайен может спокойно вычитать нужную для него информацию и отбросить в сторону.