Одиночество вдвоем

Он умирает на её глазах.

Таких чистых, наполненных интересом к жизни, к миру вокруг, и сейчас он убивает себя, забирая всё это у неё.

И эта мысль действует, как пинок, толчок к движению. Мужчина, приподнимает руку, перевязанную у самого локтя жгутом, хватается за край раковины, в которой свалены прозрачные и пустые баночки со шприцами. Напрягает всё свое разваливающееся на части тело, чтобы встать на ноги, и подходит к дочери, которая не пугается, продолжает смотреть на него, спрашивая:

— Ты плохо себя чувствуешь?

Отец нервно улыбается, но уже теплее. Он касается её макушки мокрой ладонью, гладит по волосам, хрипя прокуренным голосом:

— Порядок, иди спать, малышка, — двигается к двери, чтобы выйти в коридор. Ему нужно добраться до кухни, до телефона, чтобы вызвать скорую.

Он не из тех, кто хочет умереть. Нет, вовсе не такой. Просто, ему тяжело жить, но стоит держаться, верно? Ведь, Эви смотрит на него.

А это главное.

Она — главное.

Опирается ладонями на стену, пытается быстро перебирать вялыми ногами, сражаясь с лишающим его жизни процессом, что уже активировался внутри него. Спешит к кухне, но спотыкается о порог, падает на пол, бьется мокрым лбом, тут же поднимая голову. Смотрит на телефон, провод которого свисает с края стола. Он должен добраться, должен победить.

Эви шаркает босыми ногами по холодному полу, со своей детской растерянностью смотрит на отца, который еле ползёт к столу, позволяя крови из носа капать на пол. Кусает мокрые губы, поднимая ладонь выше, чтобы ухватиться за провод. От напряжения на шее выступает синяя линия толстой вены. Он почти касается кончиками пальцев провода, как тот резко поднимается выше, как и взгляд мужчины, который в секунду изменился в лице.

Худая девушка стоит у стола, пальцы обеих дрожащих рук сжимают несчастный провод, она прижимает его к себе, с приоткрытым ртом смотрит на мужа, который глотает воздух, умоляя:

— Вызови скорую, Кристал, — давится, а в покрасневших глазах уже скапливаются горячие слёзы, ведь он предчувствует конец. — Кристи, милая…

Девушка тяжело дышит, как-то странно дергается, когда на кухню вбегает её мать — пожилая женщина с слабым сердцем — и застывает в дверях, где так же остановилась Эви, уже с тревогой смотря на отца.

Давление в висках мужчины усилилось. Оно вот-вот разорвет голову на части, жалкие куски. Сердце скачет. Но уже нет ощущения жизни.

Он уже не жив.

Старушка хватает внучку за плечи, желая увести прочь с кухни, и та, будто в трансе, не сопротивляется, хотя всё время бросает взгляд назад, прислушиваясь к собственному дыханию.

И оно не останавливается, когда её мать падает на колени рядом с телом мужчины, всё так же сжимая провод от телефона. Коридор заполняется громким криком, воплем, полного безумия.

Но он сам виноват.

Ибо он не ценил её.

Поэтому она не помогла.

Она давно уже сошла с ума.

Девушка поднимает темный взгляд на свою дочь, которую уводит прочь старушка.

Это всё она.

Её вина.

Дрожащие губы еле шепчут, так тихо и невесомо, что разобрать никому не под силу:

«Умри».

[конец флешбэка]

Я трясусь.

Прижимаю колени к груди, а дрожащими руками пытаюсь спрятать мокрое лицо, но лишь приношу себе боль, скользя ногтями по щекам. Нервно качаюсь назад-вперед, ударяясь затылком о стену. И, кажется, только сейчас Дилан решил заставить себя взглянуть на меня, и в данный момент этого не хочется мне, ибо по щекам уже текут слёзы. Шмыгаю носом, обнимая себя руками, и отворачиваю голову, смотря в сторону, слабо мычу, вновь и вновь перематываю в мыслях эти темные воспоминания, словно смотрю старую пленку, приглушенно слыша каждое слово. О’Брайен стонет, заставляя себя опереться рукой на кровать, немного наклониться ко мне, но ему нужно время, чтобы набраться сил и спросить:

— Какого черта ты… — задыхается. Давится кровью из носа, что начала стекать по стенкам к горлу. Прижимает ладонь ко рту, закрывая его, и кашляет без остановки, всё больше и сильнее сутуля спину, вовсе касаясь лбом своей коленки. Я сжимаю пальцами живот, качая головой, душно, жарко. Слишком светло, чтобы показывать свои эмоции. Никто не должен их видеть. Даже я сама, но срываюсь на плач, начиная грубо тереть лоб ладонью.

— Эви, — чувствую, как ледяные, но мокрые пальцы парня касаются моей голени, забираясь под ткань штанов. Это единственное место, которое он может достать, ибо поднимать руки не в силах. Виском прижимается к коленям, смотрит куда-то в стену, не на меня, пытаясь дышать:

— Почему? — ему тяжело произнести все те слова, что вертятся в голове, поэтому говорит что-то одно, но этого вполне достаточно. Но не могу дать ему ответа. Просто, внутри всё кричит. Я кричу. И этого никто не видит.

Правда, шепот всё-таки вырывается.

— Не «уходи», — дрожащий голос. Мне не под силу говорить громче и четче. Дилан хмурит брови, медленно повернув голову в мою сторону, и я так же смотрю на него, хныча.

Страх. Детский ужас перед смертью. Сейчас не могу здраво оценивать ситуацию, полностью отдаюсь воспоминаниям.

И тогда отец умер. В тот самый день. Странно, что сейчас я сравниваю Дилана с ним, отчего внутри рождается страх.

Что, если он тоже…

Я больше не хочу видеть этого. Не перенесу ещё одного раза.

О’Брайен хмур. Он громко дышит, пытаясь остановить дрожащие зрачки на мне, что дается с трудом.

Как бы мне не было тяжело и отвратно это признавать, но Дилан — он «всё». Я привыкла к нему, смогла это сделать за то время, что мы провели вместе. Мне не под силу объяснить своих чувств, но одно знаю точно - пока О’Брайен рядом, я буду в порядке.

Вытираю слезы грубыми движениями, пытаясь причинить себе гораздо больше физической боли, чтобы затмить ту, что гложет изнутри. Дилан молчит. Слышу, что дышит, так же не желаю смотреть на него.

Открывать кому-то свои чувства — это как разрезать кухонным ножом свою грудную клетку, позволяя людям вокруг плевать тебе в душу и рвать легкие, лишая воздуха. Так что сейчас мне нужно «зашить» раны, вновь скрыть всё внутри себя, и больше не вынимать наружу, не демонстрировать другим, чтобы мне не сделали больно.

А люди всегда сделают.

Я так сильно ненавижу себя за это. За противоречия самой себе.

Ненавижу Дилана, который дает мне надежду, дает возможность подняться, после чего я вновь падаю. И с каждым разом всё больнее.

Я ненавижу.

Ненавижу.

Лампочка мерцает, и я молюсь, чтобы она погасла, дав мне исчезнуть, что и происходит. Помещение погружается в темноту, но мне не удается пропасть во мраке, ведь он успевает найти мою руку, нащупав её своими холодными пальцами. Дилан прижимается лбом к своим коленям, дрожащей рукой пытается разжать мой кулак. Не даюсь, выдергивая руку, из-за чего с его губ слетает тяжелый выдох, рука парня вовсе опускается на кровать.