Одинокие души

Наташи. Почему?

Неуверенно парень оседает рядом с Рыжей, и проводит руками по её лицу. Его пальцы

дрожат. Я замечаю, как трясутся его плечи, как качается тело, и я недоумеваю. Почему он

медлит? Почему не действует?

Выкрикиваю: Стас!

Он оборачивается, и вдруг я вижу его красные глаза. Его убитые горем глаза.

У меня внутри вспыхивает пламя. Я смотрю на Стаса и буквально ощущаю всю его боль, чувствую его растерянность и обиду. Хочу сказать что-то, надеюсь, успокоить его, но не

успеваю.

Протерев руками лицо, парень всё-таки встает, поднимает Наташу и бредет к машине. Он

сажает девушку вперед и пристегивает.

Затем возвращается ко мне.

Вновь начинает что-то говорить, и я улавливаю помехи в воздухе. Улавливаю некоторые

слова.

– … что…, … твоя спина…., …нужно быстрей…, …дай … мне.

Абсолютно ничего не понимаю, но непроизвольно протягиваю вперед руку. Стас хватается

за неё и кивает. Аккуратно помогает мне подняться, и тащит в сторону автомобиля.

– Ты…, …Кира и Максим…, присмотри…, я рядом, если что.

Киваю, и сажусь рядом с блондинкой. Обхватываю её руками и, что есть сил, прижимаю к

себе.

Наблюдаю за тем, как Шрам оказывается за рулем, как заводит машину. Он

поворачивается ко мне, проверяет, всё ли в порядке, и медленно трогается.

Вскоре, ко мне начинает возвращаться слух. Я уже слышу, как работает двигатель

автомобиля, слышу, как дышит Кира, и главное, я слышу, как стонет Максим.

Почему это главное?

Потому что это означает, что он жив. Что он ощущает боль, а, значит, не потерял

чувствительность.

Ещё потому что биение его сердца – самое важное для меня в жизни. Я не знаю, откуда

эти эмоции, но уверена, что они правильные и искренние.

– Стас, куда мы едем? – тихо спрашиваю я, и вижу удивленные глаза предводителя.

– Тебе уже лучше? – интересуется он.

– Да. Лучше.

– Это хорошо, - он плавно поворачивает руль и выдыхает. – Мы едем домой. Ко мне домой.

– А который час?

– Без двадцати четыре.

– Мне нужно позвонить маме, - растерянно отрезаю я. – Иначе, она будет волноваться.

– Давай уже от меня, - предлагает парень. – Нам осталось ехать минут десять. Не больше.

Я киваю, и поворачиваю голову к окну. Надеюсь что-то увидеть, но замечаю лишь

смазанную картинку серого города.

Внутри бушуют странные чувства. Я не верю в то, что только что оказалась в центре таких

опасных и реальных событий. Не верю в случившееся. Нас хотели убить. Опять. Нас

хотели подорвать, сжечь заново.

Сглатываю, и испуганно прикрываю глаза. Стараюсь не показывать ужаса, прикусываю

губу, сжимаю руки в кулаки, но всё равно ощущаю дикую панику. У меня голова кружится

от того, что кто-то намерен избавиться от меня. И этот кто-то настроен серьёзно: он готов

пробовать ни один раз, и он не успокоится, пока я не сыграю в деревянный ящик.

– Лия? – опускаю взгляд вниз, и вижу, как Кира медленно открывает глаза. – Какого черта я

опять без сознания?

Усмехаюсь, и спокойно выдыхаю: хорошо, что с блондинкой всё в порядке.

– Кажется, Максим не прогадал, - медленно тяну я. – То место взлетело на воздух через

минуту после того, как мы выбрались наружу.

– Невероятно, - заключает девушка и осторожно приподнимается. Она разминает шею и

вытягивает вперед руки. – Надоело отрубаться. Чувствую себя идиоткой.

– Я тебя прекрасно понимаю.

– Кира? – Шрам смотрит на блондинку. – Слава Богу, ты очнулась. Всё в порядке?

– Да. Я цела и невредима.

– А что там с Максом?

– Он дышит, - заключает девушка, аккуратно приспускает черный шарф с его головы и

цокает. – У него рана на виске.

– Большая?

– Приличная. Идет кровь.

– До сих пор?

Кира кивает, и Стас крепко сжимает руль.

– Не волнуйся, - уверенно отрезаю я, хотя на самом деле сама сгораю от нервов. – Он

выкарабкается. Сейчас промоем рану, забинтуем…

– А вдруг что-то серьёзное? Наверно, я должен отвезти его в больницу.

– Это паршиво, когда пострадавший – наш единственный врач, - горько усмехается Кира и

вновь смотрит на Макса. Он дышит неровно, прерывисто. Создается впечатление, что ему

сильно больно. – Мы бессильны, как дети.

– Мы и есть дети, - отрезаю я. – Не забывайте об этом.

– Говори за себя, - спорит Шрам. – Я давно перерос тот возраст, когда желание посидеть в

социальных сетях заменяет реальное общение.

– А перерос ли ты беспомощность? По-моему нет.

– Лия, что будем делать с деньгами? – неожиданно вспоминает блондинка, и все мои

органы одновременно скручиваются в трубочки. – Сорок пять тысяч – это слишком много.

– Не напоминай.

– О чем вы? – спрашивает Стас, и Кира за несколько минут выкладывает ему весь

разговор, прозвучавший в подвале. Удивляюсь безумной дикции подруги, но не нахожу ни

одного изъяна.

– То есть теперь ты, моя Любимица, залетела на сорок пять тысяч. – Он поджимает губы и

внезапно нервно усмехается. – Повезло.

– Я понимаю, что тебе очень смешно, Стас, но на самом деле – мне крышка. Когда мама

узнает, что деньги пропали, она убьет меня.

– Но с чего ты решила, что она обвинит именно тебя?

– Это дело времени. Мама в любом случае узнает правду, а правда заключается в том, что я

разорвала пакет на улице, и выкинула все наши сбережения, все, твою мать, скоро пять

тысяч, в канализационный гребанный треклятый люк!

В машине повисает тишина. Мы смотрим друг на друга, не знаем, что сказать, как

выбраться из этого дерьма, что делать, и вместо того, чтобы придумать реальный план, попытаться разобраться, мы одновременно взрываемся диким хохотом.