Одиссея капитана Балка. Дилогия

поражающему толпы азиатских варваров… из германского Маузера.

Вот она вам во всей красе - оборотная сторона нашей с Банщиковым затеи с фото- и

кинорепортажами из Маньчжурии и с Квантуна. Благодаря которым, весь мир смаковал

отъезд Михаила на передовую из артурского госпиталя вопреки охам-ахам Стесселя и

эскулапов. Похоже, что доскачется братец. Ох, доскачется! Но, судя по всему, Мишкин и

сам не против.

Худого в этом ничего не вижу. С немцами у нас пока все складывается правильно.

Главное, чтобы мамА раньше времени не прознала. Вильгельм, слава Богу, умудряется о

наших общих делах крепко держать язык за зубами. Понимает, сколь высоко подняты

ставки. А как он вытаращивал на меня свои гневные глазищи тогда, у Готланда! Когда я

ему про «эпическую битву с сарматами» напомнил, о которой он распинался в

Мариенбурге перед толстобрюхими братьями-меченосцами.

Так, поди, и не дознался до сих пор, кто об этих его пассажах проболтался. На графа

Остен-Сакена думает, естественно. Но наш старик посол мне его как раз и не выдал, а в

том, что тогда, в августе, у Готланда все без сучка, без задоринки прошло, огромная его

11

заслуга была. Ну, и Михаила, конечно. Да и Дубасов, надо отдать должное бывалому

морскому волку, тоже был великолепен…»

И вновь нахлынули воспоминания. Летняя Балтика, могучие корабли, трепещущие на

ветру флаги и ленточки бескозырок. Дымные шапки и грохот салютов. Вильгельм в

русской адмиральской форме, идущий вдоль строя наших моряков…

Глава 1. За кулисами победы: землетрясение в Сферах.

Царское село, Санкт-Петербург. 28 февраля – 02 марта 1905-го года

В тот памятный день произошли два события, вызвавшие нешуточный переполох в

царском семействе. Все началось утром, когда во время умывания внезапно упала в

обморок, до крови разбив при этом затылок об ручку шкафа, камер-фрейлина царицы

княжна Софико Орбелиани, - Сонечка, как звали ее в окружении Государыни.

Откровенно говоря, совсем уж неожиданным приключившееся несчастье назвать

было нельзя, молодая женщина тяжко болела. По мнению врачей, в том числе и лейб-

медика Гирша, - неизлечимо. Об этом при Дворе знали, и при переезде царской семьи в

Александровский дворец Царского Села, даже предлагали царице оставить ее в Зимнем.

Так, например, порекомендовала поступить обер-гофмейстерина Нарышкина, считавшая,

что дочерям Императора не следует расти в присутствии умирающей.

Однако, Александра была непреклонна, и для Сони была выделена «квартирка» из

трех комнат на втором этаже свитской половины дворца. Царица ежедневно заходила к ней

поболтать, обсудить последние новости, а иногда и приводила с собой старших дочерей.

Конечно, понимание безнадежности состояния подруги, радостных минут в жизни

супруги Николая не добавляло, тем более, что болезнь прогрессировала.

Стало известно о ней примерно год назад, когда после падения с лошади, у девушки

неожиданно обнаружилась опухоль позвоночника. Несколько дней она металась в жару, и

в итоге всех консилиумов, врачебные светила пришли к выводу об обреченности

пациентки. Увы, время лишь неумолимо подтверждало их правоту: состояние любимой

фрейлины Государыни постепенно ухудшалось.

В жизни много вопиющих несправедливостей. Но подумайте только: ей неполных

двадцать восемь, веселушка, «живчик», мечущийся между седлом и теннисным кортом.

Неотразимая на бальном паркете, восхитительно-чувственная за фортепьяно. Красавица,

по которой воздыхает один из самых блестящих офицеров-кавалергардов лейб-гвардии –

барон Густав Карлович Маннергейм. И вот… Такое горе. Беда. Что тут еще скажешь.

Только ее подушка знает, сколько слез уже выплакано над письмами любимого из

далекой Маньчжурии. И лишь самые близкие люди до конца осознают весь трагизм ее

отчаянной радости и болезненного азарта в играх с дочерьми Александры и Николая в те,

нечастые уже дни, когда болезнь ослабляет хватку, и Сонечка может сама доковылять на

царскую половину. Ведь это очень страшно – знать свой приговор. В те времена рак и был

им. Окончательным и неотвратимым. Даже сегодня, несмотря на все успехи медицины за

прошедшее столетие, эта безжалостная сила мало кого выпускает из своих когтей.

А пока, ей оставалось – только жить. Жить из последних сил, где-то там, в самой

глубине истерзанной души, еще уповая на Бога, на чудо. Которого, с точки зрения врачей,

просто не могло произойти. Увы, но и эти надежды таяли подобно воску догорающей

свечки вместе с молитвами духовника царской семьи и самого Иоанна Кронштадского…

12

Когда суета на свитской половине докатилась до покоев Императора, оказалось, что

из медиков здесь и сейчас под рукой оказался только доктор с «Варяга». И пришлось

Вадиму, прервав «дозволенные речи Шахерезады» и едва не грохнувшись на натертом

паркете, нестись в правое крыло дворца. Там его ожидали взволнованная Императрица,

лежащая в отключке с головой на кровавой подушке бедная девушка, Спиридович с

«тревожным чемоданчиком» Гирша, камердинер, несколько человек свитских и прислуга.

Последние, в качестве мешающей делу спорадическими охами-вздохами, массовки.

Ситуация была понятна, рефлексы Банщикова – безошибочны. «Лед! Быстро!» -

рявкнул Вадим, едва взглянув на состояние пациентки. Нашатырь, вата, бинт и все прочее

врачебное хозяйство нашлись в пузатой сумочке лейб-медика. Лед притащили из