Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Эвмей вступил во дворец и прошел прямо в зал, где сидели молодые удальцы. Но пес Аргос ушел в смертельную мглу, вновь увидав Одиссея после двадцати лет разлуки.

Телемах первым заметил появление свинопаса, помахал рукой и подозвал его. Эвмей осмотрелся и увидел табурет, на котором сидел обычно распорядитель, нарезая мясо для женихов на пиру. Он взял табурет, приставил к столу Телемаха, подальше от принца, и присел. Слуга поднес ему порцию мяса и подал хлеб в корзинке.

За ним по пятам во дворец вступил Одиссей. Он выглядел как старый опустившийся калика с клюкой и в грязных лохмотьях. Он уселся у порога, и прислонился спиной к кипарисовой притолоке, гладко обструганной плотником в былые годы и мастерски, по отвесу, установленной. Телемах подозвал свинопаса, дал ему целую лепешку и полные пригоршни мяса, и сказал:

— Отнеси страннику. Пусть пройдет вокруг и попросит подаяния у каждого гостя по очереди, нищему не пристало скромничать.

Свинопас подошел к Одиссею и передал слова принца:

— Странник, Телемах подносит тебе милостыню и велит обойти всю компанию по очереди и попросить подаяния. Он говорит, нищему не пристало скромничать.

— О владыка Зевес, — громко воскликнул Одиссей, — дай счастья Телемаху и исполни все его пожелания.

Он взял предложенную ему еду обеими руками, положил прямо у ног на свою худую суму, и ел, пока звучала песнь менестреля. Он окончил свой ужин, когда великолепный бард завершил балладу, и зал наполнился шумом оваций и говором гостей.

Афина предстала перед Одиссеем, и призвала его обойти женихов с протянутой рукой, чтобы отличить добрых от злых, — хотя она никого не собиралась спасти от гибели. Одиссей пустился по кругу побираться от одного к другому, протягивая руку, как будто всю жизнь был нищим. Одни подавали ему из жалости, другие, удивленные его появлением, спрашивали друг друга, кто он такой и откуда взялся. Меланфий-козопас воскликнул:

— Слушайте, поклонники великой королевы, я отвечу на ваш вопрос. Я его видал. Его привел свинопас. А кто он, этот странник, и откуда — мне неведомо.

Услышав его слова, Антиной обрушился на Эвмея.

— Позорный свинарь, — воскликнул он, — зачем ты притащил в город эту тварь? Неужто мало у нас нищих и побирушек, от которых и так тошнит? Неужто мало прихлебателей пожирает добро твоего лорда, и ты решил еще одного добавить?

— Антиной, — отвечал свиновод, — кровь твоя благородна, но речь скупа. Кто пригласит странника к столу, кто навяжет ему свое гостеприимство, если это не полезный человек, не провидец, врач, плотник или замечательный музыкант, способный порадовать песней? Такие люди всем нужны. Но нищие — кто их пригласит? Ты всегда был крут со слугами Одиссея, а круче всех со мной. Но я не жалуюсь, пока мудрая Пенелопа и богоравный Телемах остаются во дворце.

— Помолчи, Эвмей, — сказал благоразумный Телемах. — Никогда не спорь с Антиноем, он привык злословить и натравлять на нас всю компанию. — Он обратился к Антиною, — Антиной, я ценю твою отеческую заботу и благодарю за совет прогнать странника. Но бог не допустит. Подай ему и ты, мне не жалко, я разрешаю. Не бойся обидеть мою мать или придворных своей щедростью. Но, боюсь, не это тебя заботит — ты скорее все съешь сам, чем отдашь другому.

— Телемах, — ответил Антиной, — гордыня и норов завладели твоим языком. Если все женихи дадут ему то, что я собираюсь подать, мы его еще три месяца не увидим.

Он схватил табурет, на котором покоились его изящные ступни, и поднял над головой. Но прочие кавалеры давали Одиссею милостыню и совали хлеб и мясо в его суму. Казалось, ему удастся вернуться к порогу целым и невредимым, не испытав на себе нрав женихов. Но он приостановился возле Антиноя, и обратился к нему с просьбой:

— Подай, бога ради. Ты не самый скупой, но самый благородный кавалер, подай же мне самый большой кусок хлеба, а я прославлю тебя по всей земле. Когда-то и я был счастливчиком, жил в богатом дому, окруженный слугами, утопал в роскоши, и зачастую подавал милостыню перехожим каликам. Но Зевес по своей воле лишил меня всего достояния. Он послал меня на погибель в пиратский рейд в дальний Египет. Войдя в устье Нила, мои крутобокие корабли бросили якорь. Я приказал дружине оставаться на борту, пока не вернется с холмов посланный мной на разведку отряд. Но разведчики увлеклись и принялись разорять фермы египтян, убивать мужчин и угонять женщин и детей в плен. Египтяне ударили в набат, и на рассвете вся равнина засверкала оружием пехотинцев и колесницами. Зевес Громовержец вселил панику в сердца моих людей. На нас напирали со всех сторон, наши ряды дрогнули, и оборона сломилась. Одни погибли, другие попали в плен, в рабство. А меня египтяне послали на Кипр, своему союзнику Дметору сыну Ияса, доблестному царю острова. А с Кипра я, злосчастный, добрался сюда.

Антиной прорычал:

— Какой демон наслал на нас эту чуму ломать кайф? Отвали от моего стола, а то я тебе задам такой Египет и Кипр, что не обрадуешься. Наглый побирушка! Пристает ко всем и каждому и ни от кого не видит отказа, потому что на столе полно, и подают чужое добро, что, мол, с ним церемониться.

Благоразумный Одиссей отошел от него и сказал:

— Жаль, что твои манеры — не чета твоей красе. В чужом дому тебе жаль дать крошку от чужого изобилия, а в своем дому ты и соли пожалеешь.

Ярость объяла сердце Антиноя, и со зловещей усмешкой он обронил:

— За такую наглость, клянусь, ты поплатишься. Целым отсюда не уйдешь.

Он поднял подножный табурет и запустил в Одиссея. Табурет угодил ему в правую лопатку, но Одиссей стоял, как утес, и не дрогнул от удара. Он только покачал головой, хотя в сердце его закипала черная злоба. Одиссей вернулся к притолоке, уселся рядом с переполненной сумой и обратился к гостям:

— Послушайте, лорды — соискатели руки великой королевы, что я вам скажу. Нет большой беды и обиды в ударе, полученном в стычке за свой скот или за серых кладеных барашков. Но Антиной ударил меня из-за живота, этого неуемного проклятия людей. Если Боги и Фурии мстят за нищих, надеюсь, что Антиной не доживет до дня своей свадьбы.

— Сиди тихо и ешь, странник, — отвечал Антиной сын Евпея, — или вали отсюда, а то ребята вытащат тебя из дворца за ноги и за руки и всю шкуру обдерут.

Но гости возмутились, а один горделивый молодой удалец сказал:

— Антиной, большой грех — прибить несчастного бродяжку. Если он окажется богом с небес — ты обречен. Боги зачастую ходят меж людей в обличии заморских странников, чтобы увидеть наши добрые и злые дела.

Но Антиной не обращал внимания на их протесты, а Телемах, хоть и пожалел отца, сдержал слезы и только молча покачал головой, мечтая о мести.

Пенелопа узнала, что в ее дворце избили нищего, и воскликнула в кругу фрейлин: «Чтоб поразил тебя лучник Аполлон, как ты поразил бедняка, Алкиной!» И домоправительница Эвринома вторила ей: «Сбылись бы наши молитвы — им бы больше не видать Зари на пышном троне».

— Матушка, — ответила ей Пенелопа, — все они гады и подлые заговорщики, но Антиной — самый гнусный мерзавец, черное исчадие ада. Несчастный нищий, гонимый голодом, ходил по залу, прося подаяние, все проявили щедрость и подали ему, но Антиной запустил в него табуреткой и попал в плечо.

Благородный Одиссей ужинал, а Пенелопа побеседовала с фрейлинами и кликнула верного свинопаса:

— Мой добрый Эвмей, позови путника. Я хочу приветствовать его и расспросить, не слыхал ли он вестей об Одиссее, не видал ли его. Он, кажется, немало странствовал.

Что ты ответил ей, о свинопас Эвмей?

— О королева, если бы гости на минуту умолкли, его рассказы заворожили бы всех. Он провел три ночи и три дня на моей ферме, ведь он пришел прямо ко мне, сбежав с корабля. Но и за три дня он не пересказал всех своих приключений. Я слушал его, как зачарованный, у очага. Так слушают боговдохновенного барда, пленяющего сердце песнью. Хотелось только, чтобы он продолжал рассказ. Он утверждает, что знаком с домом Одиссея, а сам он с Крита, потомок Миноса, гонимый злосчастьем по свету. По его словам, Одиссей уже недалеко, в богатой Феспротии, жив и невредим, и скоро вернется домой с богатыми трофеями.