Одна беременность на двоих

Я рисовала, только ничего у меня не выходило. Я краем глаза смотрела на Аманду, подмечая все нынешние изъяны её тела, и всё равно она продолжала меня восхищать. Почему же мне нравится её тело? Потому ли, что у меня нет такого, ведь не люблю же я себя, как Аполлон, чтобы искать себе подобных… Или это что-то другое?

Голова была пустой, как и желудок, и я надеялась, что мы быстро доберёмся до дома. Но Аманда вместо машины вдруг направилась к кассе театра, находившегося в том же бывшем здании виллы, и принялась изучать афишу.

— Давай на «Питера Пена» сходим?

— Чего? — я была уверена, что она просматривает джазовые концерты. — Это же для детей.

— Ну и что? Я в детстве очень любила историю про семейку Дарлингов и мечтала о такой собаке… И вообще любой детский спектакль рассчитан и на взрослых, ведь половина зала — родители.

В итоге она купила билеты, и отговаривать её не имело смысла. Лучше бы, конечно, мы сходили в «Цирк дю Солей», но что с беременной взять… Живот вновь скрутило, и я с радостью ощутила под собой пассажирское сиденье. Аманда надела солнцезащитные очки, которые оказались в бардачке, и я была рада, что не вижу её глаз и не понимаю, смотрит ли она на меня. Я в свою очередь тоже надела очки и старалась не смотреть на неё, но и дорогу я не могла изучать, потому что меня начинало мутить от созерцания бегущей асфальтной ленты. Сидя с закрытыми глазами и не привлекая внимания Аманды, я думала о том, зачем она прочла мне подобную лекцию, после которой я задала ей прямой вопрос, но она легко ушла от ответа.

Действительно ли её привлекают лишь женщины и как она объясняет себе эту странность? Вряд ли ещё раз возникнет подобный повод задать этот щекотливый вопрос, не вызывая подозрений. Я бы до дома изводила себя странными мыслями о древнегреческих шизиках, если бы низ живота вновь предательски не скрутило.

— Знаешь, я пойду с тобой к врачу, — сказала я. — Ты права, мне надо провериться…

— Тебе Стив, что ли, написал? — вдруг как-то сухо спросила Аманда, даже не выказав удивления по поводу моего молчания. — Он приедет в конце месяца на собеседование в Гугл.

При упоминании ненавистного имени я почувствовала, как из желудка стали подниматься поглощённые мной в неимоверном количестве сушёные водоросли, и я изо всех сил сжала зубы.

— Нет, — еле выдохнула я. — У меня просто очень болезненные месячные последнее время.

Наверное, Аманда не поверила мне, потому что вдруг со злости нажала на педаль тормоза. Даже покрышки завизжали, и ремень безопасности впился мне в шею, как удавка.

— Чёрт! Чуть не задавила…

Я едва успела заметить серый пушистый хвост белки, перебежавшей дорогу прямо перед нашими колёсами. Хорошо, что позади не оказалось машины, и наш бампер остался цел.

— А у неё ведь могут быть бельчата…

Аманда сказала это так серьёзно, что я даже не нашлась, что ответить… Да и говорить я не могла, мне было слишком плохо.

Глава сорок пятая «Первый день учёбы»

Никогда ещё зимняя аудитория не казалась мне настолько душной и прелой, как в этот первый день нового семестра: словно сорок человек просидело в ней не десять минут, а десять часов подряд. Подобное чувство владело мной лишь в парфюмерных отделах универмагов, где только люди с напрочь отсутствующим обонянием способны подобрать себе духи. Сейчас мне казалось, что надушились все, но если отдел в магазине можно пробежать с заткнутым носом, то в этой смрадной духоте мне надлежало как-то продержаться четыре часа. Живот перекрутило морским узлом, и я не была уверена, что даже лимонный леденец способен вернуть мне способность сглатывать противно-кислую слюну. Он больно бил по зубам, перекатываясь по сухому языку, и звон его, подобный рождественскому колокольчику, думалось мне, не мог укрыться от соседей по столам, которые в этой аудитории были сдвинуты друг с другом прямоугольником, замкнутым на столе преподавателя.

Аманда смотрела на меня с подозрением всё утро, и я тряслась от одной только мысли, что та сумеет распознать симптомы и задаст мне прямой вопрос, но Аманда лишь предложила мне прогулять первую университетскую встречу и отлежаться. В её словах была доля разумности даже с учётом того, что подруга не знала истинную причину моего недомогания, но, согласившись остаться дома, я бы истощила себя до последней ниточки нерва, считая минуты до визита к врачу. Меня не страшила встреча, меня просто грела глупая мысль, что по мановению волшебной палочки доктора тошнота отступит и не будет больше тяжёлым камнем лежать на дне пустого желудка, то и дело подлетая кверху, будто резиновый мячик, чтобы лишить меня последнего глотка воздуха. Я должна была собраться с духом и, надев на лицо подобие фальшивой фестивальной улыбки, добраться до университета, понадеявшись на то, что учёба отвлечёт меня от мыслей о тошноте.

Я крепилась из последних утренних сил, стараясь не броситься в туалет при виде чашки какао с мятным привкусом, рождественские запасы которого не спешили заканчиваться. Ночь, наполненная странными обрывочными снами, содержание которых невозможно вспомнить, но атмосфера безысходности которых портит всякое утро, не придала мне сил. Ноги и руки ныли, словно вместо борьбы с подушкой, я таскала мешки с землёй. Аманда смотрела на меня прищурено, и я была уверена, что касайся её нога пола, то отбивала бы сейчас по кафелю чечётку. Чувствуя на лице испарину, я несла всякую чушь о том, что мне срочно надо к врачу, потому что терпеть такую боль я больше не в состоянии. И отодвигала, отодвигала подальше от себя, чашку с какао. Для пущей убедительности я потом долго гремела шкафчиком в ванной комнате, будто доставала дополнительные средства гигиены, а сама молилась, чтобы не стошнить в машине. Как? Как Аманда сумела выдержать такое состояние больше месяца! Невероятно! Наверное, желание сохранить ребёнка даёт женщине нечеловеческую силу. Только мной владели совсем иные желания — закончить это наконец и проснуться от кошмара, а главное — не встречаться больше со Стивом, даже если тот и получит стажировку в Гугле. Никогда! Никогда я не смогу простить ему тот ужас, в который он меня ввергнул.

Я обводила затуманенным взором аудиторию, отчего-то постоянно натыкаясь на улыбающиеся лица, будто в восемь утра все отлично выспались, будто не жалели, что не всё успели сделать на каникулах, словно ни у кого из них ничего не болело. Даже Аманда улыбалась, улыбалась в полный рот, будто позируя перед объективом. Я пыталась вслушаться в её стрекотание с соседкой, но в ушах шумело так, будто оба их заткнули огромными ракушками. И вдруг всё стихло, или же я оглохла окончательно.

Вошёл преподаватель, которого я видела впервые, и отчего-то он мне сразу не понравился. Наверное, то не была его вина, просто сейчас он являлся для меня причиной того, что я должна сидеть в этой духоте и обдирать острым леденцом щёку. А ещё за ним шла вереница студентов, которым даже при желании не нашлось бы места в аудитории. Все смотрели на них с сочувствием, ведь каждый хоть раз, не успев записаться на желаемый курс, обивал пороги аудиторий в надежде разжалобить преподавателя. Только я одна смотрела с ненавистью, потому что их присутствие добавляло ещё больше запахов этой жуткой вонючей аудитории. Вдруг волна сидящих колыхнулось, и я поняла, что зловонный поток не предотвратить, и сейчас за наши спины на длинные подоконники усядутся человек десять. Заскрипели стулья, и я чуть не прищемила бедро, придвигаясь к стулу Аманды. Сейчас меня наша близость только пугала, ведь она могла догадаться… Я вгрызалась зубами в леденец, надеясь, что лимонный вкус и запах усилится и не выпустит из недр живота противно-кислый комок желчи.

Я пыталась вслушиваться в слова преподавателя, потому что чёрные буквы на розданных им зелёных листах синопсиса плясали акварельную пляску, не желая складываться в слова. В невнятном потоке речи яркой вспышкой вдруг проскакивали слова «проект», «срок сдачи», «оценка»… Только смысл их для меня оставался тайной. Я разглаживала лист бумаги и думала о предстоящем визите к врачу, о том, как я сообщу о своём желании сделать аборт, о том, как мне скрыть беседу от Аманды и как продолжить наслаждаться её беременностью. Я вдруг отчётливо поняла, что подруга либо дура, либо что-то не договаривает мне о Майке, потому что у меня не возникло и мысли сохранить ребёнка в тайне от Стива ещё и потому, что я и минуты не могу себе представить, как смотреть в глаза ребёнка, примечать в нём отцовские черты и не вспоминать, как подло он с тобой обошёлся, и не вымещать при этом потаённую боль на ребёнке. Аманда врёт или не врёт, а просто не договаривает, и её откровенности — грош-цена, но и от меня правды она не услышит, потому что в отличие от Стива она не станет убеждать меня позвонить, а кинется к телефону первой… Она такая. Она знает, как всё делать правильно, даже если со стороны это выглядит полным безрассудством, это только я ничего не знаю и не могу. Но сегодня я знаю, что делать, и сделаю, а для начала мне просто надо сделать ещё один глоток воды, чтобы остаток леденца перестал царапать горло…

— Идиотизм, и зачем нам нужна каллиграфия на интенсиве?

Я даже не поняла, что это говорила Аманда, и не заметила, как народ зашевелился, а значит неожиданно для моих горестно-бравадных мыслей подкралась перемена.

— Зачем это нужно? Даже он толком объяснить не может. Ну где я буду пером выводить буковки, которые писцы использовали при копировании манускриптов в энном средневековом веке?

Я хлопала ресницами, потому что для меня непонятным было всё, что до этого сказал преподаватель. Я попыталась пробежать глазами синопсис, и в этот раз буквы немного подыграли мне, и я выудила необходимую информацию о предстоящем проекте в виде календаря, но обсудить его не успела, потому что к Аманде подсела Бьянка, с которой прошлой осенью мы делали общий проект по истории искусств и стали более-менее общаться, то есть пару раз она пригласила нас в гости на семейный просмотр фильмов. Вместо приветствия она выдала:

— Мы с Логаном дуриан купили. В машине лежит, пока не воняет, но он говорит, что-либо режем сегодня, либо он его в ближайшую мусорку выкидывает. Может, после урока махнём в парк?

Я пыталась вспомнить, что такое дуриан, но мозг мой не выдавал никаких ассоциаций, а вот выражение лица Аманды говорило об обратном действии её памяти. Только кривизна её губ лишь подбодрила Бьянку, и та стала чуть ли не подпрыгивать на стуле.

— Ну это круто ведь! Другие вон в Азию едут попробовать, а тут в любом китайском супере! Ну давай. Я же не просто так пятнадцать баксов потратила! Его почему-то ведь называют королём фруктов…