Одна против зомбей

Мымра решила больше не тратить время на выслушивание моих басен. И, аки коршун на беззащитного цыпленка, накинулась на меня и потащила мое отчаянно сопротивляющее насилию тело в коридор.

Ну а я, цепляясь руками за все, за что только можно было зацепиться, пыталась вырваться из захвата Мымры. Но та была намного сильнее меня. Соотношение сил между ней и мной составляло приблизительно ту же пропорцию, какую состаляеют сила взрослой гориллы и китайской хохлатой собачки.

Жертвами нашей борьбы тут же стал стенд предбанника - сбитый со стены и безжалостно потоптанный. И с пола на наши с Мымрой игрища смотрели со своих фоток покойники. И на их лицах, скорее всего, царило выражение глубочайшего осуждения.

– Черт с ней, с елкой!
– закричала я, будучи оттащенной уже к выходу из бюро пропусков.
– Давайте чего-нибудь другое замутим. У нас до фига проектов. Лучшие специалисты... Самые высокотехнологические... Предлагаю...

Предложить я ничего не успела. Мымра так мощно наподдала мне коленом под зад, что я пулей вылетела из ее логова, приземлившись на живот и локти. Вслед за мной из бюро пропусков на бордовый ковролин холла вылетела моя папка, а за ней - буклеты и бланки полисов.

3

Я потерла пострадавшую от коварного удара ягодицу и проверила на переломы ушибленные при падении ребра и локти. Несмотря на то, что те оказались целыми, я все равно обругала Мымру:

– У-у, гадина! Мутантша недоделанная!

Итак, ситуация прояснилась до безобразия: в "ИNФЕRNО" явно работают одни маньяки и варвары. Им калечить людей так же просто, как чинушам красть денежку из народного кармана.

– Не корпорация, а отстой какой-то!
– громко пожаловалась я неизвестно кому, наконец-то поняв, что в какой глубокой заднице очутилась по милости подлейшего Пал-Никодимыча, покусай его бегемот.

Какой-нибудь французский критический реалист и романтик натурализма вроде Эмиля Золя, чтобы выразить всю гнусность и мерзопакостность ситуации, накатал бы по такому поводу с десяток толстенных томов. И каждый из них был бы насыщен безысходностью и безутешной тоской.

Но мне для описания ситуации хватило всего лишь одного слова:

– Глушняк!

Казалось бы, мне теперь остается только поскулить насчет грубости Мымры, не оправданной ни одной гаагской конвенцией о защите прав некомбатантов, да отправится домой и впасть в многолетнюю депрессию.

Но депрессия ко мне и близко подходить боялась. Более того, вместо того, чтобы выть от тоски, мне хотелось лаять и кусаться. В каждом желудочке моего сердца, словно раскаленная лава в жерле проснувшегося через миллионы лет вулкана, билась о предсердечный клапан пламенная пассионарность.

Я достала из папки маркер. Подошла к двери, за которой сидела Мымра. Написала под табличкой "Бюро пропусков": "Осторожно, тут злая тетка!" И пошла по холлу к вестибюлю. Тихонько так себе пошагала, понурившись и проклиная Пал-Никодимыча вместе с вахтером и Мымрой до третьего поколения, но ничего не трогая и даже не харкая от отчаянья на паркет, ибо настоящий самурай и при поражении не должен терять благородства.

"М-да, уж если здесь, на первых подступах к вожделенному договору, такие заслоны, - подумала я, - то как мне, сестрицы, действовать дальше без роты десантников и пары десятков гранатометов РПГ-28, прозванных в народе "Клюквой"?

4

Насмотревшись на изображения трудовых будней преисподней и потерпев поражение в неравном бою с Мымрой (явно с детства занимавшейся вольной борьбой), я направилась к выходу из "ИNФЕRNО" с совершенно иным настроением, нежели то, с каким я сюда входила. "Ну какая, блин-на-фиг, тут страховка!?
– подумала я.
– Ноги бы унести отсюда, пока кости не переломали".

Переверстав план на сегодняшний день, я решила побыстрее смыться из пугающей все фибры моей бесстрашной души шараги, переполненной атмосферой страданий и ужасов.

Вторым пунктом моего переверстанного плана было заключение с Толиком мира. Без капитуляций, аннексий и контрибуций. Хотя нет, контрибуцию я с него все-таки стрясу. Нефиг измываться над моей святой верой в неограниченность резервов женской души.

И наконец, третий пункт. Самый тяжело выполнимый. Мне предстояло так наврать в три короба Пал-Никодимычу про мой визит к гробовщикам, чтобы старик расчувствовался и, смахнув с щеки слезу, пообещал никогда больше меня не направлять к таким упырям.

Итак, пока я все это деятельно обдумывала, первый пункт моего нового плана практически сам себя реализовал: из "ИNФЕRNО" я, считай, уже смылась, ибо вон уже виден вестибюль.

"А Толику звякну с улицы, - подумала я.
– И обязательно помирюсь с ним. Ну чего я на него взъелась-то? Нормальный мужик - туповатый, брутальный и образованный. С деньгами дружит. И с головой ладит. Да, точно-точно-точно! Как только выберусь из этого гадюшника, сразу же звякну Толику. И хрен с тем маскарадом, постою там в чепчике или шляпке с теми дурами, не помру. Всего лишь час позора - и сохранена любовь на всю оставшуюся жизнь. Может, мы с Толиком будем любить друг друга до ста лет и умрем вместе, надорвавшись от хохота на диване перед телевизором, глядя на выступление очередного клоуна из политического или эстрадного бомонда страны".

5

Замороченная своими философствованиями, я неспешно брела по вестибюлю к выходу из офиса.

"Послушай, Ника, - обратилась я к себе, вдохновленная мыслями о будущих победах женского освободительного движения.
– Ты ведь с детства мечтала о всяких там приключениях? Вот и радуйся. Конечно же, это не совсем то, чего ты ждала, но реальность всегда норовит испохабить мечту. Так что, давай шустрее двигай батонами и не привередничай. Представь себе, что ты играешь главную роль в боевике вроде "Обители зла". И все, что сейчас с тобой происходит, потом увидят десятки миллионов зрительниц. Что они о тебе подумают, глядя на твою унылую физиономию?.."

Вдруг в тишину моих мудрых мыслей безжалостно вторглись чьи-то громкие матерные вопли.

Я вздрогнула, повернулась к источнику воплей и увидела, как через проходную пара грузчиков везет тележки, груженные коробками с собачьими консервами.

При этом коробки настолько накренились на один бок, что один грузчик вынужден был придерживать их руками, мешая тем самым другому грузчику везти тележку. И тот материл напарника на чем свет.

"Они тут чего, псин разводят?
– удивилась я, глядя на коробки, обклеенные пестрыми этикетками с изображением пуделей.
– Для чего, интересно? Неужели продают блохастиков для охраны кладбищ?"

Я представила себе специально натасканную на охоту за грабителями гробниц стаю пуделей и хихикнула.

В этот момент грузчики загородили обзор вахтеру, сверяющему надписи на коробках с указанными в накладной товарами.

"Прорывайся, Ника, и все будет ништяк!" - крикнула мне интуиция. А разбуженный ею инстинкт охотницы за головами незастрахованных клиентов тут же вкатил в мою кровь дозу адреналина.

Я тут же забыла и про то, что собиралась уходить из офиса, и про мои терки с Толиком, и про финансовый матриархат, и даже про страшные картины в холле. У меня вообще отключилась голова. Мои ноги, ведомые заложенными в подсознание за время работы страховщицей рефлексами офисного воина, сами по себе понесли мое тело к турникетам.