Одна против зомбей
Шрифт:
Всему миру на оных беззаботно плевать. Одна я беспробудно бдю и собираю о них сведения. День и ночь я на боевом посту. Одна против всех зомби мира
За последние годы я перечитала и пересмотрела кучу разной ботвы про зомби, ибо, как учили Наполеона Суворов с Кутузовым: врага надо знать в лицо, - то бишь в его гнилую и покрытую черными язвами морду.
И конечно же, я ознакомилась с техниками африканских колдунов разных племенных культов и их гаитянских коллег - вудуистов, скрестивших в едином ритуале христианство и негритянский фольклор. Кстати, на самом деле колдуны вовсе не убивали своих жерт (и соответственно не воскрешали), обращая
Я даже выклянчила у знакомого букиниста самое первое в мировой библиографии пособие по зомбилогии - The Magic Island, книгу, где ожившие мертвецы впервые в мировой истории названы "зомби".
Эта изданная в 1929 году книженция является очерком некоего Вильяма Сибрука (любопытнейшая, между прочим, личность: алкоголик, наркоман и... людоед!) о его приключениях на Гаити.
В своей книге старина Вильям рассказал о проводимых знакомой колдуньей вудуистских тусовках и о том, что на гаитянских плантациях сахарного тростника работают покойнички. Знамо дело, приврал, конечно, старик. Однако не соврешь - красиво не расскажешь.
Та его книжка породила зомби-бум. И вот уже выходит полнометражный фильм White Zombie, где у пашущих на плантациях зомби уже есть повелитель, а в серьезных журналах ученые рассуждают о способах превращении пиплов в ходячие трупы.
Что самое интересное, даже Вторая мировая война, принесшая горы трупов, моря крови и не меряно горя и всяческих подлых злодейств, не смогла надолго пригасить интерес к существам, обретшим новую жизнь, но навсегда потерявшим волю и разум. Как только 2 октября 1968 года в Питтсбурге состоялась премьера мувешника "Ночь оживших мертвецов", так сразу же интерес к этому новому виду существ среди публики начал стремительно возрастать, достигнув пика к концу XX века.
В XXI веке термин "зомбирование" начал приобретать более универсальный смысл. Так стали называть применяемую пиарщиками, политтехнологами, рекламщиками, теледикторами, проповедниками и прочими охмурителями беззащитных человеческих биомасс систему промывания пиплам мозгов с целью превратить их в безвольных марионеток.
Поэтому на всякий случай я окончила курсы по борьбе с зомбированием, где за смешную сумму - всего двести баксов - меня научили противостоять тысяча первому кадру, психотронному облучению и козням энэлпэшников без всякого там заземления через батарею отопления и ношение шапочки из фольги.
Плюс к этому я решила получить как можно больше опыта обращения со стрелковым и холодным оружием. Благо, Толик, всерьез интересующийся старинным оружием, только приветствовал мое желание...
А еще - тоже на всякий случай - я покрестилась. И даже заучила несколько молитв против нечистой силы. Правда, они у меня все перепутались в голове. Но уверена, при встрече с мертвецами я найду способ убедить их в моей несъедобности. Правда, даже теперь я совсем не хотела схлестнуться в беспощадной схватке с толпой голодных чудовищ и отработать на них свой арсенал приобретенных боевых навыков.
Однако, сестрицы, недаром говорят, что на переломанных ногах от судьбы не ускачешь. Вот и я не ускакала... Впрочем, пока не об том речь. Пока речь будет идти, почему мы с Толиком поссорились. А потом будет речь о том, как мне он понадобился, чтобы сражаться с зомби. А сражаться с зомби... Да ну их покудова к чертям собачьим! Надоели!
2
После того, как я овладела азами обращения с холодным оружием и узнала о
способах изготовления пороха и появлении первых образцов огнестрела на земле, мы с Толиком пошли на дело.Дело это, прямо скажем, было не совсем одобряемо Уголовным кодексом и представляло собой стрельбу из самодельного оружия.
Оную мы осуществляли во дворе "Кольчужника", расположенного на территории одной из подмосковных промзон, капитально унавоженной всякими складами и свалками.
Мы приехали сюда не просто бабахнуть из самодела-огнестрела, а провести научный эксперимент с заделанным под старину весьма уродливым ружьищем. Наша военно-историческая цель состояла в том, чтобы утереть нос одному из оппонентов Толика, утверждающему, что из такого уродца можно было стрелять только пулей. Толик же считал, что даже из детской пневматики можно стрелять картечью.
И вот, мы с ним - одетые в рабочие робы и в покрытые пятнами краски и оружейной смазки серые фартуки - стоим под фанерным навесом возле слесарного верстака. А в прикрученных к нему стальными болтами тисках перед нами: только что доведенный до ума новодел старинной пищали - тяжелая железная труба, прикрепленная к деревяшке. Типа, ружье древнеуродского вида...
Толик окончил объяснять мне технику стрельбы из столь убогого оружия. И я, внутренне содрогаясь от непредсказуемости момента (а все женщины терпеть не могут непредсказуемость, сколь бы не перло от нее адреналиновой романтикой; это для пацанов остаться без руки-ноги - плевое дело, а для дам даже потерянное ухо - огромная потеря) под его чутким руководство запыжила порох и нарезку из толстой железной проволоки в ствол пищали.
Было тихо. Почти тихо, ибо издалека, оттуда, где в сизом тумане горящих торфяников зеленели ивы, березы и прочие баобабы Среднерусской возвышенности, кукарекала какая-то живность.
Ее песнопенья мне показались похожими на визг гиены, пронзенной отравленным дротиком пигмея. Но откуда в подмосковной лесополосе пигмеи? И откуда тут гиены? Нет, наверняка это кукарекали какие-нибудь отечественные дятлы или эти, как их... рябчики всякие.
Вдруг тишину промзоны нарушил какой-то подозрительный шорох. Я насторожилась. Огляделась по сторонам. И увидела, как в щель под старым покосившимся забором в двор нашего клуба пролезла покрытая лишайными пятнами дворняга.
Она пробежала мимо ржавеющих останков автопогрузчиков, морозильных камер и гор из поломанных овощных контейнеров (наш "Кольчужник" в советское время был плодоовощной базой) и остановилась у стены большого барака, на которой несколько лет назад пьяный Толик гордо, но криво вывел малярной кистью: "Клуб исторической реконструкции "Кольчужник". Причем в слове "исторической", чья-то шаловливая рука исправила "о" на "е".
Псина нагло посмотрела на меня. В ответ окатила наглую шавку холодным, полным концентрированного презрения взглядом.
Но та не впечатлилась. Сладко зевнула. Задрала ногу и неспешно, с чувством, прожурчала струей по дощатой стене клуба.
А затем эта тварь, видя, что никто из оскорбленных ей двуногих придурков не спешит делать из нее ни шаурму, ни начинку для пирожков, победоносно облаяла нас с Толиком с головы до ног, как распоследних лохов. И безнаказанно убежала, даже не заполучив палкой по хребтине.
Я возмущенно проорала вслед псине разные нехорошие слова. А вот Толик не повелся на провокацию кабыздоха и продолжил объяснять мне, как использовать фитильный замок при стрельбе из пищали.