Одна против зомбей

А вот Толик полез в бутылку.

– Ты не права, Ника, - безапелляционно заявил он тоном старого, глуховатого учителя французского языка из сельской школы с прохудившейся крышей и бегающими по коридорам крысам.
– Сейчас нужны не герои и героини, а тупые исполнители - люди-роботы, у которых нет эмоций и вредных привычек. Вот ты у себя в ОВО "LАДИК" - никто и ничто.

– Чо!!!
– возмутилась я и атаковала Толика баулом, словно кистенем.

Толик пытался уйти в сторону, но я сбила его с ног подсечкой.

Шлем выпал из рук Толика и подкатился к моим ногам.

– Не убивай его, Ника! Не убивай до Дня города!
– с издевкой заголосил засранец Тоха.

– Иначе у нас все сорвется. А уж после праздника можешь прикопать его трупешник где-нибудь на Промзоне. Я тебе даже лопату найду.

– Издеваетесь над беззащитной девушкой, да?
– ударом ноги я зафутболила Тохе толиковским шлемом в солнечное сплетение.

Тоха охнул и согнулся, держась за живот.

Толик подобрал меч, но с пола не поднимался. Сидел гад и громко хохотал надо мной и Тохой.

Я негодующе посмотрела на Толика и сказала:

– Обещаю: такую карьеру сделаю в своей компании, что вы все обзавидуйтесь!

– Не верю, - заявил Тоха.

– Не веришь?!
– зашипела я.

– И я не верю, любовь моя, - поддержал мелкого гаденыша Тоху Толик.

– Прости, Толик, но я больше - не твоя любовь!
– заявила я, возмущенная таким неверием в мои таланты.

– Типа, развод и девичья фамилия?
– квакнул осмелевший Тоха.

– Типа того, - кивнула я ему.
– А карьеру я сделаю такую, что никому из вас и не снилась. Плевала я на вашенский клуб. Чистите и дальше ржавчину с помойного старья сами. А я ухожу вас - за славой и величием. И возвышусь так, что вы будете рыдать, сожалея, что когда-то меня тут чмырили.

Я направилась к выходу. И услышала голос Тохи:

– Чо это с ней, Анатоль?

Диагноз Толика был краток:

– Паранойя, кажется.

"Нет, сейчас я с этими скотами разбираться не стану, - решила я.
– Но обязательно отомщу. И мстя моя будет столь жестока, что легендами о ней еще пару веков матери будут пугать непослушных детей".

– Нет, сукины дети!
– крикнула я, обернувшись к моим хулителям.
– Это никакая не паранойя! Таков мой путь - путь женщины-воина!

О, если бы я знала, что выбранный мною путь уже через месяц приведет меня прямиком к существам, которых я с детства до ужаса боялась... то все равно бы вряд ли бы смогла свернуть с этой дорогой. Ибо сказано: решительных судьба ведет, а трусливых гонит пинками.

ЧАСТЬ II. ЗАПАХ ЗОМБИ

ГЛАВА. 1. НЕМНОГО СТРАШНОВАТО

1

Очаровательная, миниатюрная и романтическая брюнетка со взглядом трепетной лани и сурово сжатыми губами профессиональной охотницы на упырей - стояла на холодном осеннем ветру, крепко прижимая к себе толстую папку из белой кожи и бодро хлюпая носом.

Если кому интересно, то сия очаровательно и романтически хлюпающая брюнетка - это я, Ника Лодзеева. Отличный страховой агент. Настоящий гражданин нашей многострадальной Родины. Ценитель поэзии. Бесстрастный исследователь общества. Талантливый психопатолог-любитель. И просто хороший человек. Весьма тонкой души человек. Впечатлительный. Ужасно образованный. И до коликов в животе верящий в то, что появился на этот свет не набивать пузо и голову всяким говном, а по очень-очень важному для остального непутевого человечества делу.

Правда, по нынешнему моему виду никто бы не догадался, что видит перед собой будущего мессию. Вид у меня сейчас был не просто грустный, а весьма даже унылый и подавленный.

И если бы в моих руках имелся привязанный к шее булыжник, а не папка, то художникам Ивану Айвазовскому и Василию Перову с меня впору было рисовать в четыре руки социально-маринистическую картину "Маруся идет топиться".

Под стать выражению лица были и мои мысли. Лучшие из них дезертировали, а те, что остались, были полной галиматьей и никуда не годились, кроме мусорного ведра.

Меня мучил страх перед неудачей. В мою голову вторгались потоки всякого невротического дерьма и подло влезали пораженческие настроения.

"Не важно, что я не смогу им ничего впарить, - думала я.
– Важно то, что я еще глубже погружусь в пучину самоедства и неудач. Не ту я на себя работу взвалила. Вот старуха Кислицкая - она еще с Лужком работала - всю Москву, особенно всякие строительные шараги знает. И все делает со смешком, с улыбочкой. И везет ей как незнамо кому. А я - лишь жалкое подобие страхового агента. Неумеха и неудачница".

Чтобы выкинуть такую пессимистическую тематику из башки, я вслух продекламировала мрачные строки Блока, настраивая себя на серьезные дела:

Со мною утро в дымных ризах

Кадило в голубую твердь,

И на уступах, на карнизах

Бездымно испарялась смерть.

Дремали розовые башни,

Курились росы в вышине.

Какой-то призрак - сон вчерашний -

Кривлялся в голубом окне.

И чехарда никчемных мыслей исчезла. Зато тревожное ощущение приближающейся беды усилилось многократно.

Я сунула папку под мышку. И тоскливо посмотрела на мрачные свинцовые тучи, которые неслись по окрашенному кроваво-красным рассветом небосклону. Такая невеселая картина опять навела меня на массу неприятных дум. И я поспешила опустить взгляд на крышу стоящего на другой стороне улицы здания.

Над той крышей сияла жутким и зловещим рубиновым светом неоновая вывеска: "Корпорация "ИNФЕRNО". И именно в этой корпорации должна была решиться моя судьба.

2

Морально и физически здоровый человек ни за что бы не назвал ветер, трепавший полы моего темно-коричневого тренча, "пронизывающим" или, там, "ледяным". Обычный сентябрьский ветерок - фигня фигней для вменяемо одетых пиплов.

А вот, меня, сестрицы, трясло на этом ветру так, словно я сидела в неглиже на сугробе посреди тундры и вокруг выла ледяная февральская метель.

Да и как тут не трястись, коли: во-первых, передо мной стоит офис корпорации, не хило поднявшейся за последние годы на похоронном бизнесе и сопутствующих ему товарах и услугах, во-вторых, сердце наполняется предчувствием беды, а в-третьих, мой ум упорно связывает первое со вторым и советует бежать отсюда как можно быстрее.