Однажды под Рождество

— Глупости какие. Если человек соглашается помочь, в большинстве случаев он об этом не жалеет.

— Ошибаешься, люди очень часто сожалеют о потраченном впустую времени. И если ты не такой, это не значит, что другие не могут быть таковыми.

— Это какой-то пессимизм! «Все живут для себя, всем на всех плевать», — возмутился Тим.

— Да нет, не плевать. Просто человек может подумать: «Ну и что за глупости? Это же элементарно! Она и сама бы справилась, а в результате я это делал», — устало ответила я.

— Ну так это же не сожаление и не укор. Они просто говорят, что ты сама могла справиться, вот и всё.

— Это смотря как эту фразу сказать. И вообще, то, что человек задумался, зачем его вообще позвали и почему он тут торчит, это уже грустно. Я в таких ситуациях чувствую дичайший дискомфорт.

— Но ты ведь обожаешь всем помогать.

— Это да. Вот только у меня в результате возникает лишь одна мысль: «Как здорово, что мы справились!»

— И у меня тоже.

— Поздравляю, молодец.

— Сарказм тут неуместен.

— Да это не сарказм. Просто даже если это и так, я всё равно не люблю просить о помощи, и этого не изменить.

— Ясно, — фыркнул Тим и вернулся к неприятной теме: — Только ты не ответила на мой вопрос. Как ты можешь променять любовь на работу?

— Я ничего не променяю, — вздохнув, ответила я. Не хотелось говорить на эту тему, но раз уж избежать разговора не удалось, буду искренней: — Для большинства людей смыслом жизни является найти свое счастье, разве нет? Так вот, для меня главное счастье в жизни — это ловить серийных убийц, чтобы ни одна семья больше не пострадала от их рук.

— По-моему, ты зацикливаешься. Ты хочешь спасать чужие семьи вместо того, чтобы создать свою.

— Знаешь, если серийных убийц не будут ловить, где гарантия, что однажды маньяк не придет в мою, такую счастливую семью и не оставит от нее руины и выжженную пустыню?

— Но кто-то же будет их ловить. Почему это должна быть именно ты?

— Потому что я смогу защитить и других людей, и себя. По крайней мере, я на это надеюсь.

— Сама же говорила, что от судьбы не уйдешь.

— Не уйдешь. Но попытаться можно.

— Не понимаю я тебя. Для меня главное — быть с девушкой, которая будет смотреть не на мое лицо, а на меня. Она должна быть доброй, умной, веселой, жизнерадостной и, конечно же, любить меня, — Тим пригорюнился.

— И почему ты не делаешь первый шаг?

— О чем ты?

— Я же видела, как ты смотришь на Лили. Она тебе явно нравится.

— Вот это-то меня в тебе и убивает. Ты меня насквозь видишь, — он ухмыльнулся и покачал головой.

— Работа такая. Ну так что?

— Знаешь, я сам себя не понимаю. С одной стороны, она мне нравится, а с другой я боюсь сделать первый шаг. Вроде бы, чего проще: подойди, как ко всем девушкам, поухаживай и предложи встречаться — пока ни одна не устояла. Вот только в этом всё и дело. Они не могли устоять, потому что я красивый, а не потому, что я это я.

— Не факт. Не коси всех под одну гребенку, может, ты уже встречался с той, которой нравилась не только твоя внешность.

— Это вряд ли. Я давал им шанс, но бросал именно тогда, когда понимал, что кроме внешности им ничего не нужно.

— Ясно. Значит, ты боишься, что Лили, которая нравится тебе на самом деле, а не как промежуточный вариант, окажется такой же?

— В общем, да. Ведь я вижу, что она мой идеал: красивая, умная, умеет брать от жизни всё, а главное, она знает меня с детства, так что знает, какой я. Вот только я даже от нее порой ловлю восхищенные взгляды а-ля «какой красавчик». Бесит.

— Что ж поделаешь, раз ты красив? Думаю, это надо ценить, а не ненавидеть. За внутренний мир можно полюбить и красавца, и человека с ужасной внешностью, это не имеет значения. Вот только красавец всегда будет думать: «Ох, она смотрит только на мое лицо!» — а тот, кто некрасив: «И почему она полюбила такого урода? Что-то здесь не так». В обоих случаях эти мысли говорят лишь о том, что человек не уверен в своей девушке, что он в ней сомневается. А это уже не любовь, это игра в фантики.

— Ну, может, ты и права… — нехотя проворчал Тим.

В этот момент показалась аллея, ведущая к дому Эрика, и я решила попрощаться. Продолжать этот разговор не имело смысла: если Тим настолько повернут на своей внешности, я не смогу его переубедить до тех пор, пока он сам этого не захочет. К тому же, было бы неплохо знать, что же с ним случилось, раз он так на всё это реагирует. Пока же мне было известно лишь, что его мать бросила их, когда Тиму было пять, он был единственным ребенком в семье, и все друзья отца его просто обожали. Как я поняла, отношения с отцом у него были так себе, но он не любил об этом говорить, и я не спрашивала. Лезть в личную жизнь человека, если он не хочет тебя туда пускать, — худшее, что только можно придумать.

— Ладно, Тим, мы пришли. Спасибо, что проводил. Отдохни уж как следует после тренировки, — широко улыбнулась я и зашагала по тропинке к дому. Тим отсалютовал мне и пошел в обратном направлении, а я постучала в дверь. Эрик отрыл почти сразу.

— Здравствуй. Я услышал твой голос и решил открыть заранее, — сказал он, как только я переступила порог.

— Похоже, ты начинаешь слышать окружающий мир.

— Вряд ли. Я не слышал ни твои слова, ни слова твоего собеседника. Впрочем, я не слышал даже его голос.

— Ясно. Но это всё равно прогресс, — улыбнулась я, проходя в гостиную. — Кстати, о прогрессе. Ты не хотел бы выбраться из дома хоть раз?

— Нет, спасибо.

— Твое право, но всё же я приглашу тебя к себе в гости.

Эрик помолчал, разливая душистый чай по белым фарфоровым чашечкам. Он вообще обожал чай — мог выпить за один раз целый чайник.

— Я не думаю, что мое появление в доме мистера Вейнса — хорошая идея.

— Скажем так, дом против тебя ничего не имеет, а его владельца не будет.

— Не думаю, что это понравится его владелице.

— Почему же? Она как раз очень хочет с тобой познакомиться.

— Ясно. Значит, это ее идея.

— Ее. Я бы не решилась привести тебя в тот дом, не зная ее реакцию на это. Она могла бы подлить масла в огонь, а это недопустимо. Но, так как это ее идея, полагаю, она не хочет тебе навредить, так что я была бы очень рада, если бы ты пришел ко мне.

— Вряд ли у нее получилось бы мне навредить. Мне безразличны выпады горожан. А вот цирковой зверюшкой, выставленной напоказ, мне быть совсем не хочется, — тон Эрика стал на полградуса холоднее, и стал ясно, что он неправильно всё понял. Честно говоря, я и сама хотела, чтобы он пришел к нам в гости, чтобы выбрался из своего склепа хотя бы ненадолго: возможно, это помогло бы ему пусть и не почувствовать себя живым, но осознать, что не весь мир ополчился против него. И, конечно, не будучи уверенной в благих намерениях Лили я бы его приглашать в гости не стала. Но при таком удачном стечении обстоятельств не позвать его было бы просто грешно! Да и потом, он уже должен был понять, что я не стала бы звать его на какие-то сомнительные мероприятия. Но увы, подозрительность в Эрике перебарывала абсолютно всё, и винить его за это было было бы еще более грешно, чем оставлять в одиночестве.