Однажды в Челябинске. Книга первая

– И помыться? – добавил Зеленцов.

– Да, Зеленый, согласен. С твоей шевелюрой из ванной лучше вообще не вылезать. Хорошо, – решил я, – 30 минут вам на все про все. Кто там кричал про душ? Отведите туда Зеленцова. И со всеми мерами предосторожности – мало ли, кто в нем подмывался. А Филиппов вон знает, где тут кухня… Постойте-ка, у вас же целый баул жратвы? Или нет?

– Зачем ты про еду брякнул, дурачок? – сквозь зубы прошептал Митяев Никите Зленко. Арс опасался полноценного досмотра баула с едой, который не состоялся перед отправкой.

– Чего затихли?

– Боимся, что Зленко уничтожит весь наш стратегический запас за один вечер, – влез в разговор Митяев.

– Кажется, я начинаю понимать, зачем берете так много. Надеюсь, в нем не чипсы – это за еду не считается. Еда – это то, что можно приготовить вон там, на кухне, какой бы допотопной она ни была.

– Разберемся, – сказал Патрушев.

– Чудно, – хлопнул в ладоши я. – Кстати, осталось 29 минут.

Толпа спортсменов на пятом этаже разбрелась по своим комнатам. Оставшихся я отвел на четвертый этаж и поселил в отдельную комнату, указанную комендантом. Я приметил, что она находится точь-в-точь над блоком, где расположились другие хоккеисты. За окном виднеется пожарная лестница – не отвесная, а с пролетами, образующими что-то вроде балконов на каждом из этажей, к которым по диагонали спускаются перила со ступеньками. Для верности я подергал створки древних окон: присохли намертво, а щели еще и заклеены газетами, чтоб не дуло. Форточка же довольно-таки узкая, чтобы протиснуться. Кажись, надежно, подумал я.

Сама комната немного вытянута. На стены нанесены жидкие обои голубоватого цвета, которые оставляют следы на руках и одежде. Дверь деревянная и, судя по всему, кривая либо просевшая – шоркает об приступок с характерным звуком: чтобы ее закрыть, нужно хорошенько дернуть за ручку чуть вверх. Однако желтый свет с коридора все равно просачивается в комнату через щелки. В номер влезает аж четыре кровати. Слава Богу, не панцирные (наверху как раз такие), хотя нынешние ушли не очень далеко от своих легендарных предшественников. В углу шкаф для одежды, благоухающий музеем древностей. С обеих сторон комнаты установлены две тумбочки, дверцы и ящики которых дышат на ладан. У подоконника стоят стол и два стула. Столешница наполовину пыльная, наполовину липкая. Клеенка прилагается. На каждой из кроватей лежат подушки и накрахмаленный набор белья: наволочки, простыни, полотенца, пододеяльник, а теплые зудящие одеяла прячутся в шкафу, где активно поедаются молью, хотя своих обогревающих свойств не теряют. Одеяла явно понадобятся, ведь в номерах прохладно, однако чугунные батареи при прикосновении обжигают, словно адский огонь. Неестественно громко гудит вентиляция. Занавески слегка покачиваются от сквозняков. Коридорный линолеум настолько изорвался и истончился, что под ним скрипят половицы, словно пол липкий, а каждый шагающий с трудом отрывает от него подошвы. А ходоков взад и вперед как слонов на водопой – предостаточно. Периодически слышатся чьи-то разговоры, шаги, стуки; веет куревом и нафталином. «Могло бы быть и хуже», – смекнул я.

По дороге обратно я надеялся, что наша со Степанчуком комната будет хотя бы на йоту лучше той, которую мне посчастливилось наблюдать. Я решил осмотреться в блоке: два холла соединены узкой перепонкой c аркой на кухню в центре. Кажется, там только вчера демонтировали печку: три раковины с вечно капающими кранами, три маленьких электрических плиты на ножках, два холодильника, гремящих как тракторы на посевной, вечно неприбранный общий стол, разбросанная посуда и утварь, разномастные табуретки вокруг, полки для посуды, облетевший местами на полу и на стенах кафель, наспех сколоченный шкаф. В холле, помимо двух зашторенных окон, натыканы двери в номера. Там же на полу остались следы дивана и телевизора, исчезнувших в неизвестном направлении. Их место теперь занимает раскидистое дерево в кадке. Узким проходом зал соединяется с центральным холлом, выходившим на лестницу. В этом проходе таится укромный закуток для уборной. Общим помещением служит комнатка с раковинами и зеркалами – в ней, словно путеводный маяк, всегда горит свет. По обе стороны от нее узенькие двери ведут к унитазам такого вида, будто их разбирали и собирали обратно на скорость. Другие двери прикрывают темные душевые. Внутри имеются: кран с вентилями посреди стены, подвесной душ с засаленным шлангом и засорившейся лейкой, которая то и дело угрожает сорваться с крепей и поставить тебе фингал или шишку, а на полу зияет бездонная дырка. В противоположном блоке все как под копирку. Про легкий флер вообще молчу.

Когда я покинул комнату, Акмальдинов, Пирогов, Филиппов и голодный Зленко переглянулись.

– Вы не ощущаете ничего странного? – задался вопросом Денис.

– Да нет. Это ж общежитие.

Когда я зашел в нашу комнату, меня постигло разочарование: ремонт действительно свежий, но все остальное прежнее, лишь слегка освеженное. Степанчук с ходу заявил:

– Ты был прав. Это прямо, мать его, президентский люкс! Для главы банановой республики.

– Крыша есть, и хорошо, – я тихо опустил рюкзак с вещами на тумбочку, чтобы не производить лишних движений перед разъяренным тренером. Он явно ожидал отдельный комфортабельный номер. Никак не такой.

– Ты вот говоришь, мол, спартанские условия. А сам на спартанца не очень-то и похож.

– Главное, заснуть. И вообще я думаю о деле.

– А я типа не думаю?!

– Я этого не говорил.

– Знаешь что?! – Степанчук не в духе – все толкает его спровоцировать ссору с кем-нибудь поближе. Не свезло, как обычно, мне. – Это я буду думать о деле. А ты подумай об этом стаде. Самое время их проконтролировать.

– Но я только что от них, – запротестовал я.

– Голубчик, – в хамской манере парировал Степанчук, – пока ты шел сюда, эти оборванцы уже перетрахали половину общаги, ужрались в хлам и поразбивали друг другу носы. Надо – значит надо! Иди с миром, – уселся за столик лакомиться собственными припасами тренер.

У меня урчало в животе. Но я повиновался.

История третья. «Мужское и женское»

Здесь так все смешалось за последние годы, что толком никто уже не может сказать наверняка: где общежитие колледжа, а где гостиница, где студенческая столовка, а где замшелая парикмахерская. Именно из-за этой неразберихи две студентки Челябинского государственного колледжа Света и Амира оказались в своей комнате – не со всеми студентами этажами ниже и выше, а именно на пятом этаже. Как-то не задалось с простейшей арифметикой у тех, кто делил имущество колледжа и имущество гостиницы. Комната девушек стала статистической погрешностью, которую, исходя из норматива, необходимо оставить в распоряжении образовательного учреждения. Но это девчонкам только на руку. Вокруг гостиничных номеров, часто пустующих, все же спокойнее, чем среди сверстников на других этажах. Бывает, конечно, всякое и здесь. Вот, к примеру, сегодня умеренная общажная жизнь разбавилась приездом хоккеистов. Вокруг то и дело шушукались об этом, стараясь поделиться всем, что увидели, услышали или придумали о приезжих. Некоторые восприняли гостей негативно, мол, покоя никому не будет (хотя это получше дембелей или парочек, снимающих номер на час, или еще кого). В основном постояльцы гостиницы и обитатели общежития восприняли спортсменов с интересом.

Перед сном Света с Амирой обсуждали повседневные вещи, не выпуская приезжих из головы.

Укладывание в постель, как, впрочем, и подъем, у дам и у джентльменов различаются кардинально: первые устраивают тщательный и длительный церемониал, ибо столько нужно сделать, дабы выглядеть красиво; вторым же порой хватает двух минут на все про все (еще и с запасом), поэтому они особо не заморачиваются, не считая тех, кто фанатично следит за собой, упиваясь собственным нарциссизмом.

Девушки сидели на своих пока еще застеленных кроватях, заканчивая дела. Так, Амира, прищурившись, изучала тетрадь с конспектами, а Света ухаживала за собственным утонченным личиком, держа перед собой круглое зеркальце с улыбающейся китаяночкой на задней стенке. Во время подготовки ко сну – девушки спали в пижамах под теплыми одеялами – завязался непринужденный разговор. Часто такие диалоги сводятся к некоторым заезженным женским темам, в частности к обсуждению личной жизни.

Такая жизнь была у одной лишь Светочки, отчего Амира, естественно, подружке завидовала, пытаясь временами (из благих побуждений) указать ей на несовершенство этой самой жизни. Тут опять-таки вмешиваются различия между мужчинами и женщинами: если есть крепкая мужская дружба, где любые возникшие разногласия решаются обоюдным проставлением фингалов и последующей примирительной попойкой, то у женщин в данной ситуации тысячи вариантов, включая нож за спиной и улыбку на лице. Не подумайте ничего такого – они подружки не разлей вода: за время совместного проживания притерлись друг к другу, потому что ссориться на общей площади невыгодно ни морально, ни экономически.

Света приехала учиться из Коркино. Оттуда до Челябинска рукой подать, но девушка настояла на самостоятельной жизни в общежитии вместо ежедневной траты времени и денег на дорогу туда-обратно. Однако каждые выходные она тактично смывалась в родительский дом с целью пополнения запасов для продолжения «самостоятельной жизни».

Амира приехала из Средней Азии. В ее ситуации по родителям больно не поездишь. Она хотела вырваться от религиозных предрассудков и отсталости по-особенному яро – это тебе не на автобусе от Коркино до Челябинска кататься. Что бы ее не ожидало в России, Амира была готова с этим мириться. В противном случае – выводок детишек в свои 18 лет, широкий халат с паранджой и шароварами, неоконченная школа в кишлаке, безмолвие и бесправие на всю жизнь. В России многие все больше заикаются об эмиграции в Европу или Америку. Для Амиры, денег у которой хватило доехать лишь до Челябинска, столица Южного Урала стала глотком свежего воздуха, как бы дико и парадоксально это не звучит. Она всеми силами ухватилась за этот шанс. А в лице своей соседки Светаньки она видела некий путеводный огонек в чужой стране. Но чем дольше она жила в России, тем меньше оставалось стеснения и тем больше проявлялся ее горячий восточный нрав. Язык Амира знает хорошо: в их кишлаке к тому времени еще не выветрился советский душок. А когда начала учиться в шараге, выяснила, что знает его лучше некоторых русских.

Миниатюрная милашка и недотрога Светлана тоже не так проста, как кажется на первый взгляд. Ее жизнь периодически выдает такие невероятные кульбиты, что бывалые циркачи глаза зажмуривают. Девчонка она хозяйственная, легко увлекающаяся и тонко чувствующая натура, которую часто бросает то в жар, то в холод. Амира то успокаивает подругу, ревущую сутки напролет, то оберегает свои длинные черные волосы от цепких Светиных ручонок.

Очередной кульбит связан с амурной стороной жизни Светланки. Выражалось это в слегка затянувшейся интрижке с 23-летним Витей. Зародилась она благодаря парочке лишних бокалов, которые на следующее утро обеспечили Светочке легкий шум в голове и тихую панику от опутавших ее стан объятий незнакомого паренька, к тому же противно храпящего. Витя – неотесанный и недалекий проходимец, дите своего района. Как говорится, бери больше и кидай дальше.