Однажды в Лопушках

— Вот видишь, там, скорее всего, она обряд и проводила. Укрыла ведьминым щитом, силой поделилась. А потом, возможно, всю и отдала.

— Она умерла из-за меня?!

Водоворот вздрогнул и от крика моего закружил быстрее. А края его поднялись по-над берегами.

— Спокойно. Не из-за тебя. Ты же знаешь, каждая ведьма сама свой срок определяет.

— Это сказки!

— Она решила уйти. Были причины. А силу тебе отдала. Ты ею и пользовалась.

…пока всю не использовала.

И теперь.

Что теперь?

— Теперь ты должна поладить с собственной силой и достать артефакт.

Всего-то! А я уж думала, мир спасать придется…

Нервный смешок заставил водоворот замедлиться. Интересно, а если он раскрутиться еще сильнее? И поднимется? И станет не водоворотом, а этаким… торнадо? И сразу, будто отзываясь на мысли мои — как бы их, дурных, из головы-то вытрясти, — водоворот закрутился быстрее.

— Как?

— Просто почувствуй её… извини, но я тут тебе не помогу. Понимаешь, сила растет вместе с магом.

Ага, то есть моя — потенциально взрослая.

— И чем чаще маг к ней обращается, тем крепче связь.

А со связью у нас грустно.

Совсем.

Я ведь… я не чувствую её. И ведьмину тоже. Наверное, та, что бабушкой дадена, вся и вышла. Но как тогда…

— Я не слышал, чтобы кто-то запечатывал силу так надолго. Да и другую сверху…

Она ревнует.

Злится.

Тьма.

Не надо. Я ведь… я ведь тоже не знала о ней. И, если бы знала, разве стала бы отрицать? Это ведь глупо, отрицать собственную силу.

— Пусти, — попросила я некроманта.

— Обычно запечатывают совсем маленьких детей, которые не способны справиться сами. И то стараются ненадолго…

А нас вот на годы разлучили.

Но он руку все-таки убрал. А я… водоворот тьмы поднимался выше и выше. И это выглядело жутко, но страх мой куда-то сгинул, будто и не было его. И вправду, нас ведь еще когда учили, что сила — часть мага. Так чего её бояться? Это то же самое, что бояться себя.

Именно.

— Ты — это я, — сказала я тьме и протянула руки. — Ты… меня слышишь?

Слышишь, слышишь… эхо пошло дрожью по воде, и вихрь замер. Не бывает такого. Я знаю, что не бывает. Движение — залог существования вихрей. А еще потоки воздуха. Но он взял и… и наклонился. На раскрытые ладони упали капли, черные-черные.

Густые.

Горячие.

Я вздрогнула, вдруг да… но нет, капли прошли сквозь кожу, чтобы разлиться внутри теплом. Как будто… как будто я с мороза пришла, и теперь вот домой.

Точно.

Я закрыла глаза и покачнулась, раскинула руки, позволив себе упасть туда, вниз. И откуда-то издалека донесся крик некроманта. А потом этот глупец за мной прыгнул.

Как он до лет-то своих дожил?

Тьма рассмеялась.

И подхватила обоих. Верно. Разве можно не верить себе? Никак нельзя. И ему тоже. И теперь уже я сама велела поднять нас. И крутанулась, засмеялась, подхватив потоки ожившей тьмы. Так! А теперь еще быстрее, и еще… и…

Наверное, так и сходят с ума.

Пускай.

Глава 49 Где добро оказывается в несколько затруднительном положении

Любовь делает человека чище. Во всяком случае заставляет мыться,

бриться и иногда менять носки. Наблюдение, сделанное одной ведьмой в несколько подзатянувшемся поиске личного счастья

Оленька добрела-таки до конца коридора, чтобы упереться в стену. От злости она и ногой топнула. Потом спохватилась: вдруг да это топанье услышат? Но нет, там, на той стороне, было тихо.

Относительно.

Кто-то стонал.

Кто-то возился, но разглядеть, кто именно, не получалось. Вот если бы залу обойти… если подумать, то почему бы и нет? Кто бы ни обустроил храм, он вряд ли ограничился б одним коридором, а значит…

Она решительно развернулась и, закинув секиру на плечо, зашагала к началу. А выбравшись в главный коридор — Оленька решила называть его именно так, — огляделась. Так и есть, вон еще один ход виднеется, левее первого. И к нему она устремилась.

Не зря.

Здесь было темно.

Нет, свет пробивался сквозь знакомые уже дыры, но слабо, ибо источник его находился на другом краю пещеры. Однако…

Кто-то сопел.

Ворочался.

Ворчал.

Кто?

— Тихо, — рявкнул кто-то и так, что Оленька отшатнулась от отверстия. Ну и замерла. На всякий случай. — Ишь…

— Не ори, — ответили ему.

— Господин…

— Господин велел, чтобы был порядок. А тут он и есть. Не видишь, спят все. А от твоего ора, глядишь, просыпаться начнут. Тогда-то господин и спросит, какого тебе не молчалось.

И снова воцарилась тишина.

Значит… значит, Синюхин с Потемкиным здесь не одни. И логично ведь. Синюхин вряд ли сумел бы с кем-то справиться, стало быть… сколько их?

И оружие наверняка есть.

Огнестрельное.

А у неё древний доспех и еще секира.

— Верещагина, — вдруг раздалось из дыры. — Ты тут?

— Тут, — ответила Оленька, чувствуя, как сердце падает куда-то в желудок. Или это просто от голода? Нет, раньше ей случалось разгрузочные дни устраивать, но этот как-то подзатянулся. — Важен?

— Узнала.

— Да… и… что?

— Синюхин… — Важен добавил пару слов, наглядно демонстрируя, что именно думает о Синюхине. — Позвал… говорит, сбой какой-то… я пошел. И вот.

— И вот.

— А ты…

— Я в лесу заблудилась, — призналась Оленька. — А тут…

— Люди. Не сказать, чтобы много. Не понимаю, что делать с ними собираются.

Вот тут Оленька уже могла помочь:

— В жертву принесут.

Сказала и испугалась: вдруг да Важен от такой новости распереживается? Внимание привлечет. Или вовсе расскажет, что…

— Тише, — спокойно ответил Важен. — Не дергайся.

— Я…

— Запах у тебя изменился.

Запах?! Боги, о нем Оленька и не подумала. А если кто-то…

— Оборотни все здесь. Под зельем каким-то. Мне его тоже дали, но на меня оно не особо действует, — Важен завозился. — Ты… можешь освободить?

— Как?

— Ты ж ведьма! Сплети разрыв-чары, чтоб цепи снять… или хотя бы их ото сна? Тут много… по ходу весь молодняк попал. Вот ведь…

И опять добавил пару слов, которые нельзя произносить.