Однажды в Лопушках

— Дергается, падла, — его уронили и снова пнули.

— Спокойней. Испортите материал, займете его место, — произнес кто-то.

Темный человек.

Вот насквозь темный. И тьма эта испугала бы того, другого Олега, но у нынешнего был свет. И тепло. И… Ксения тут же, рядом лежит.

Живая.

Инга тоже живая… Ирина Владимировна? И она здесь. И та соседка её, которая держит оборот. И, в отличие от прочих, она тоже в сознании.

Конечно. Оборотни ведь немного иначе устроены.

Тише.

Олег не знал, поймут ли его. Он… он вообще плохо понимал, что с ним происходит. Но женщина расслабилась. А до него донеслось лишь укоризненное молчание: мол, сразу было понятно, что чужаки.

С чужаками разговор короткий.

— Кладите его сюда…

Тот же голос. И… не нравится Олегу ни голос этот, ни человек.

— Пойдет в первой партии… носить будете по одному.

— Одежду сымать?

— Мне все равно.

— Да угомонись ты, Пищарь, еще с одежей возиться…

— Мало ли, вдруг да… глянь, девки какие… попользовать бы…

— Смотри, чтоб тебя потом не попользовали.

— Да ладно, магик сейчас того, готовиться уйдет, а туточки никого. Неужели не хочешь?

Олег кулаки сжал, решив, что путы там или нет, но обидеть своих женщин он не позволит. И сквозь полусон донеслось одобрительное ворчание медведицы.

— Угомонись, сказал. Тебе что, самому на алтарь захотелось? Господин не шутил.

— Да… ладно тебе.

Выстрел прозвучал на диво тихо.

— Дали же боги идиота в напарники, — проворчал тот, что остался в живых.

— Что у вас тут творится?

— Да так… естественный отбор.

Тот, другой, хмыкнул.

— Приберись тут потом. А ведь я говорил, что с людьми работать надо, а не набирать кого ни попадя… — это ворчание донеслось уже издали.

Затем раздался вздох.

И такой вот звук, будто кого-то волокли.

— Вот-вот… понаберут кого ни попадя, потом таскай их, — проворчал оставшийся в живых охранник. — Идиоты кругом…

Стало тихо.

Настолько тихо, что Олег услышал, как бьется собственное сердце. Потом подумал, что этому сердцу недолго осталось, что, куда бы их ни притащили, живыми не выбраться.

Что…

…охранник убрался.

И Олег пошевелил пальцами. А хорошо связали. Крепко.

— Сюда ползи, ведьмак, — раздалось со стороны. — Ишь… ир-р-роды!

Олег перекатился, но как-то неудачно, так, что плечо полоснуло болью. Зато получилось на колени встать. И он пополз, опасаясь лишь того, что не успеет.

Успел.

Добрался.

И женщина, почти сменившая обличье, сказала:

— На них не злись. Охрана. Делают, чего велено. За что и поплатятся. В таких делах свидетелей не оставляют.

Темный коготь пролез между кожей и пластиковой струной, стянувшей руки. А потом струна ослабла.

— Надо… людей выводить, — Олег с наслаждением потер запястье, на котором проступила красная линия. — Я… останусь, а вы… вы ведь знаете местные леса? Выведете?

Она кивнула.

И потянула руки в стороны. Стяжка, которой перехватили запястья старухи, лопнула.

— Только поспешить надо, — Олег огляделся.

Где бы они ни находились, место это было донельзя странным. Будто пещера темная, стены то ли исписаны, то ли изрезаны. Из освещения — пара факелов, закрепленных у самого потолка.

Горят.

Чадят. Выедают воздух.

Старуха, которую уже старухой назвать и язык не поворачивался, склонилась над Ингой. Потянула. Заворчала:

— Ишь ты… надо же… не думала, что повидаю этакое чудо. А ты, ведьмачок, чаруй…

— Что чаровать?

— Мне откудова знать-то? Я ж не ведьмак. Давай, твори тропу, чтоб свои пришли, а чужие не сумели.

Ага… легко сказать. Да только… какой из Олега ведьмак? Не ведьмак, название одно… но если другого шанса нет, то… то он должен.

И сумеет.

Не было такого, чтобы Олег Красноцветов чего-то да не сумел.

Глава 50 В которой настоящее встречается с прошлым

Ромашковый чай хорошо успокаивает. Особенно если его выплеснуть кому-нибудь в рожу.

Жизненный совет

Если падать в Бездну, то рано или поздно поймешь, что любое падение по сути своей — полет. Так и здесь. Я раскинула руки, и те превратились в крылья.

Черные.

Какие еще могут быть крылья у некроманта?

Женщина-некромант… глупость несусветная! То есть, они, конечно, встречаются и даже обучение проходят, но… но это редкость! Некромантия противна самой женской сути. А я вот… меня вот… угораздило.

Везет же тебе, Маруся.

Я так думала, пока летела.

А потом еще подумала, что тьма моя слишком давно меня ждала. И мне без неё тоже было плохо. Маятно. Хорошее слово. Как раз точно описывает мое состояние.

Ма-ят-но.

Когда в душе разлад и на сердце тоже.

Нет, я не обижалась на матушку. И на отца. Я его знать не знала, а стоит ли обижаться на незнакомого человека? То-то и оно. А матушка… я найду тех, кто её убил.

Тьма поможет.

И она согласилась, окутала меня теплым облаком. Моя… и стоило бояться? То-то же. Теперь я не боюсь. Волнуюсь, как волнуются перед грядущей встречей с давним другом.

Больше чем другом.

И от волнения меня пробирает дрожь, которая распространяется на крылья, и… и мне не дают упасть.

— Тише, Маруся, — меня подхватывают, и оказывается, что чужие крылья тоже могут держаться на моей тьме. Эти крылья огромны и сильны. Их хватит, чтобы поднять в воздух двоих. — Сосредоточься.

— На чем?

— На чем хочешь. Это твоя сила. И тебе надо её собрать.

Всю? Всю-всю до капли? Ведро опрокидывается, вода разливается. Бабушка, я не специально. Но бабушка не слышит. Бабушка занята. Она сидит в центре комнаты, на домотканом половичке, вокруг которого раскладывает травы.