Однажды в Лопушках
Шрифт:
Она положила телефон на тумбочку при кровати и уставилась на него. Телефон продолжал бормотать что-то матушкиным голосом о потерянной репутации, о том, что в этой потере — исключительно её, Оленьки, вина. И что роду придется отказаться от Оленьки, иного выхода нет.
А еще инспекция предстоит.
И ревизия.
И другие какие-то ужасы. В научных кругах слухи поползли, и опять же Оленька виновата. Нет, не в том, что пускала, просто уродилась она тупенькой.
Никчемною.
И теперь этой никчемностью своей всех погубила. Так что лучше Оленьке исчезнуть. Куда-нибудь
Не вспоминал.
И…
Она всхлипнула и вытерла ладонью сухие глаза. Вот еще, плакать… да она… она не просто так Оленька… уже не Верещагина, но… воплощение богини.
И секира у неё имеется волшебная.
А девушка с секирой в жизни не пропадет.
— Госпожа? — Игнат нахмурился.
Опять он вошел, а Оленька и не заметила. Она поспешно протянула руку к телефону и отключилась.
— Что-то произошло?
— Нет… да, — Оленька вдруг передумала. Ей так надоело притворяться, будто бы все хорошо. — Это мама… сказала, что я больше не Верещагина. Что род от меня отказывается. Что… это я сама все придумала, с подменом работ и вообще… будто не понятно, что меня и слушать не стали.
— Обман — это плохо.
Он произнес это серьезно, и Оленьке стало вдруг невероятно стыдно.
— Я… понимаю. Теперь. И не хочу врать. Я уже дала показания. Рассказала, что знаю… диплом мой, скорее всего, признают недействительным. Возможно, штраф дадут… — она тяжко вздохнула, поняв, что проблемы только начались. — А платить его чем? Мне дед оставил кое-что, но… если от рода отрешили, то денег точно не дадут.
— Если госпожа позволит, я могу заняться этим вопросом.
— Не госпожа, — Оленька мотнула головой. — Какая я тебе госпожа… какая я в принципе… ай.
Она махнула рукой.
— Я даже не знаю, кем я по паспорту теперь буду.
— Если… вы позволите, я могу заняться и этим вопросом.
— Почему? — в чужую доброту, точнее, в доброту этого конкретного человека верилось слабо.
Вот не походил он на тех, кого принято называть добрыми. Скорее уж наоборот. Охрана и та отступала, когда Игнат появлялся в коридоре, будто чуяла… опасное.
И Оленька чуяла.
Но это опасное нисколько не пугало.
— Богиня одарила вас своим благословением, Ольга…
— Отчества у меня теперь тоже нет.
— Возможно, это к лучшему.
— К лучшему?
— Когда я вынужден был покинуть дом и оказался в мире, принадлежащем людям, сперва я растерялся. Я испытывал лишь ярость и обиду. И не желал видеть ничего-то вокруг. Но постепенно ярость улеглась. И я понял, что передо мной открыты многие возможности.
— Какие? — Оленька в упор вот не видела перед собой возможностей.
Бал? Да её теперь ни в одном приличном доме не примут. Более того, она вовсе, можно сказать, исчезнет для общества, если даже решит остаться в Москве или Петербурге.
А деньги? Наследство деда…
— Не стоит волноваться, — Игнат опустился на корточки и заглянул в глаза. — Ни одна беда не стоит ваших слез.
Она… не о таком мечтала. Но все равно приятно.
— Еще скажите, что влюбились.
— Влюбился.
— В
меня? — Оленька посмотрела на свои руки, которые еще покрывали царапины. — Или в ту, которая носила доспех? Я ведь — не она! Я… совершенно обыкновенная, понимаете? Напрочь обыкновенная. Не слишком умная. Невезучая, похоже… красивая, но… много тех, кто куда более красив.А главное смотрит внимательно.
— И дар у меня слабенький.
— Это к лучшему.
— Почему?!
— Дар людей слаб, когда сильна кровь Дану, — спокойно ответили ей. — Не будь её, вы бы, возможно, сумели поднять секиру Бадб Неистовой, но вряд ли выжили бы после этого.
— Да? — о таком Оленьке не говорили.
С ней вообще мало говорили.
Даже девушки, которые поначалу вроде бы отнеслись к ней если не как к своей, то всяко не чужой, теперь вдруг сторониться стали.
— Да. И я знаю разницу. А еще знаю, что далеко не все созданы для великих свершений.
Почему-то прозвучало это совсем даже не обидно.
— И вряд ли найдется в мире мужчина, который рискнет взять в жены Неистовую…
— А вы… вот так и готовы?
— Я получил свой дом. Не один. Отец… решил, что я готов принять свою долю наследства. Я не знал, что имею право. У людей порой до крайности запутанные законы, особенно что касается наследства. Но теперь у меня есть, куда привести женщину. Если, конечно, она захочет.
Оленька не знала.
Она… она даже толком не поняла, что именно ей предлагают.
— Ваш отец не обрадуется, если вы… возьмете в жены… — она запнулась. А вдруг он подумает, что Оленька уже согласна? А она не согласна!
Она не настолько отчаялась, чтобы вот так выходить замуж за первого встречного.
Даже если этот встречный… он не похож на других мужчин, что появлялись в Оленькиной жизни. Совершенно не похож. Он… спокойный.
И серьезный.
И кажется, точно знает, что делать. Дедушка таким был. Нет, не внешне, но по характеру. Рядом с дедушкой Оленька тоже чувствовала себя защищенной.
И… нужной.
— Мой отец предоставил мне свободу.
Ага, Оленькина матушка тоже. Оленька покосилась на телефон. Идти-то по здравому размышлению некуда.
— Но он не обрадуется.
— Возможно. Однако он дал мне право выбора. Я выбрал. Что до остального, то имя Бестужевых все-таки многое значит в мире людей.
Надо же… Оленька и глаза прикрыла.
Бестужевы.
И тут Бестужевы… а главное, смешно получится. Матушка так хотела выдать её за Бестужева.
Ерунда какая-то.
— Я вас не тороплю, — сказали ей.
И Оленька поверила. А еще окончательно успокоилась. В конце концов, у нее доспех имеется и секира. И этот вот, который сидит, смотрит и уходить, кажется, совсем не планирует.
К счастью.
Глава 61 О том, что далеко не все получается так, как задумано
Самое обидное — это когда ты придумал в голове диалог, а собеседник говорит не по тексту.