Одного поля ягоды

Под звон приборов завтрак возобновился. На короткое время поддерживалась иллюзия нормальности. Фоновые разговоры продолжились. Гермиона доела тост и допила чай. Том отложил газету и заговорил об исследованиях, которые делал для своей статьи для следующего издания. Когда посуда исчезла, объявив, что трапеза подходила к концу, Том подал руку и проводил Гермиону на следующий урок, магловедение, на который они не ходили вместе.

По пути они обсудили последний предмет его интереса:

— Скоро наступает сезон свадеб, и редактор хочет, чтобы я сфокусировался на подготовке к общественным свадьбам. Блэк и Пруэтт женятся в августе — это самое яркое событие сезона. Это также сезон цветения, и считается плохой приметой для невест использовать наколдованные цветы в своих букетах. И скупердяйством тоже, но «Вестник ведьмы» слишком изящен, чтобы тыкать в это напрямую, поэтому мы пишем: «Что подумают соседи?» — и позволяем читателям додумать самим. О, а ещё я недавно искал информацию в библиотеке и наткнулся на презабавное чтиво: «Матримониальная магия». Ты читала?

— Нет, — сказала Гермиона. — Но опять же, я не рылась в разделе волшебной культуры со второго курса. Нашёл что-то ценное?

— Некоторые интересные черты о нюансах свадеб волшебников, — буднично сказал Том, искоса глядя на неё. — Ты знала, что, когда волшебник женится, считается, что его дом теперь — дом его жены? И что её счастье — и его счастье?

— Это и впрямь звучит… интересно, — Гермиона была в замешательстве от направления их разговора. — Это не особенно отличается от брачных клятв маглов, поэтому я не понимаю, почему это новая информация для тебя.

— Отличие в том, что волшебные клятвы делаются с магическим намерением, — сказал Том. — Я не понимал их смысла до этого утра, но потом стало ясно. Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, значит, лишь логично, что твоё несчастье становится моим горем. Я знаю, что был несколько ну, назойливым в этом за завтраком, но мне не нравится, когда ты циничная, потому что это неприятно для нас обоих. Ты знаешь о моём врождённом даре, что я могу чувствовать разное от других, сам того не желая, когда мне врут или говорят неправду. Я… Гермиона, я почувствовал твоё несчастье, и в тот момент твоё несчастье было моим несчастьем.

Он остановился, и Гермиона, держащаяся за его руку, врезалась в него посреди шага. Том наклонился ближе и низким голосом сказал:

— Я желаю тебе счастья, Гермиона. Я никогда не придавал большого значения древним традициям и пыльным условностям, но под правилами и ритуалами я вижу сердце — истинное намерение.

— О-ох, — заикалась Гермиона. — Я тебе тоже желаю счастья, Том. Конечно, желаю.

— Я тронут это слышать, — сказал Том, одаривая её ликующей улыбкой во все зубы, которую он никогда не показывал на публике, которую она видела только когда он заговаривал зубы, чтобы получить свободный допуск в Запретную секцию, и библиотекарша ничего не могла с этим сделать. — И очень рад, что ты знаешь слова клятвы ведьмы, не читая книгу, а значит, можешь пропустить репетиции, если захочешь. Ах, Гермиона, я всегда знал, с нашей первой встречи… — он прервался, его голос был мягким и задумчивым. — Значит, книга была права насчет наслаждения мужа. Оно настоящее.

— Том, — сказала Гермиона, нахмурившись. — Думаю, этот разговор отклонился от статьи, которую ты писал.

— Я сохраню это между нами, не волнуйся. Никто другой не заслуживает услышать о моих чувствах, — заверил её Том. Он выпустил её руку и одной рукой накрыл ладонью её щеку. Пристально глядя в её глаза, он прошептал: — Знаешь, что я ещё узнал из книги?

Гермиона подняла на него взгляд, его тёмные глаза и чёрные зрачки хотели поглотить её. Она не чувствовала щекочущего чувства на задворках разума, как описывала книга по окклюменции, он не пытался применить к ней легилименцию. Она лишь чувствовала щекотку своих волос, которые нежно были отодвинуты его пальцами:

— Что ты узнал, Том?

— Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, — сказал он, — то её удовольствие — это его удовлетворение.

Том мягко поцеловал её в щёку прямо возле её рта и разорвал объятие, оставив Гермиону, залившуюся краской и дрожащую у холодной каменной стены. У неё спёрло дыхание, и её сердце трепетало так быстро, что она почти хотела позвать Тома обратно…

Чтобы он объяснил, что он подразумевал под такими двусмысленными словами!

Когда он ушёл, тихо смеясь себе под нос, Гермиона вспомнила о времени и в оцепенении потащилась на занятие магловедения. Кларенс Фитцпатрик занял для неё место в первом ряду, и, пока он убирал портфель со скамейки, чтобы освободить ей место, заметил её розовые щёки и взъерошенные волосы. Без задней мысли Гермиона пропустила свою чёлку через пальцы. Том зачем-то украл её заколку.

— Ты тоже расстроилась из-за новостей сегодняшним утром? — спросил Кларенс. — Я был в таком потрясении, когда прочёл газету…

И в течение нескольких секунд хрупкая иллюзия относительной нормальности развеялась в небытие.

В следующие несколько дней «Ежедневный пророк» выпустил больше информации о расследовании Министерства.

Мистер Вайкард Козел был истинным диверсантом, и его целью не были пустые угрозы, направленные на распространение недоверия и истерии среди британской общественности. Отдел магических игр и спорта объявил об отсрочке на неопределённое время сезона Британской Лиги квиддича к величайшему разочарованию любителей спорта, которые писали множество гневных писем редактору. (Некоторые даже превратились в громовещатели с прошедшими цензуру ругательными словами из соображений благопристойности).

Некоторые детали о схеме скрытого искажения оберегов мистера Козела были проанализированы профессионалами, которые единодушно согласились, что идея вставить собственные чары в существующую структуру оберегов была в некотором роде экспериментальной.

Но поскольку эксперимент был основан на устоявшихся концепциях искусства оберегов, он был, в теории, достижим.

Гермиона проглотила схематические объяснения «оберега внутри оберега» и применила их к личному проекту при подготовке к предстоящему полевому тактическому занятию клуба по домашней работе. Она прочитала, что было возможно определить границы независимого оберега, который содержался внутри другого оберега, созданного кем-то ещё, если убедиться, что определения внутреннего оберега были аккуратно выписаны без прямого противоречия фундаментального намерения внешнего оберега. Так работали чары кабинета директора, она выяснила. Камины в Общей гостиной не были подключены к каминной сети, но директора — был, потому что в его кабинете располагался внутренний слой, который давал разрешение, но он не противостоял главной директиве защиты, выстеленной основателями.

Держа это в уме, она создала набор из семи деревянных кольев с вырезанными руническими формулами, чтобы скопировать эффект «внутреннего слоя». Эти границы, когда на них были направлены заклинания, будут впитывать магическую энергию и передавать её во внешний слой. У находящегося внутри границ, обозначенных колышками, и вызывающего взрывающие заклятья проклятья не будут разлетаться и попадать в случайных студентов по пути на травологию или полёты на мётлах, от случая чего им внеклассным обучающим упражнениям наступит конец. Если шальное заклятье не будет поглощено Щитовым заклинанием другого волшебника или наколдованным физическим барьером, то, достигнув ограничительной линии, оно будет втянуто ближайшим колышком и направлено в землю, в которую он был вбит, ведь они все будут сохранены оберегами, пронизывающими всю территорию Хогвартса.

Эта идея была намечена в общих чертах, но она работала, хоть и с некоторыми ограничениями. Гермионе была необходима поверхность с достаточным слоем земли, гептагон{?}[семиугольник] достаточно большой, чтобы на ней поместилось полдюжины взрослых волшебников и они бы не спотыкались о мантии друг друга. Это было непросто найти, и Гермионе пришлось отправиться в рискованное предприятие, полной сожалений, от своего любимого стола в библиотеке на свежий воздух, чтобы найти подходящее место. Это была трудной задачей для школы, расположенной в нагорье Шотландии. Она надеялась, что слизеринцы оценят её жертвы.

И вот она отправилась покорять вересковые холмы, как шотландские поэты описывали это жалкое бремя, держа в руке самодельный отвес{?}[Приспособление, состоящее из тонкой нити и грузика на её конце, позволяющее судить о правильном вертикальном положении, служащее для вертикальной юстировки поверхностей и стоек.]. Однажды утром она заметила Розье, идущего по тропинке от замка до поля для квиддича. На его запястье болтался театральный бинокль на шнурке, и он был одет в уличную одежду, состоящую из шарфа Слизерина и утеплённого на зиму шерстяного плаща. Естественно, она последовала за ним и обнаружила, что он сидит на трибунах секции Слизерина и хмуро наблюдает за тем, как команда Хаффлпаффа по квиддичу наматывает в воздухе круги по периметру поля.