Одного поля ягоды
Шрифт:
— Думаю, что его история говорит сама за себя. «Признаньем ошибок очистились вы; Итак, все ваши грехи прощены».{?}[«Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь», часть (песнь) IV, строфа 17 (96). Перевод В. Стрижевского] Человек, который признаётся в своих ошибках рыцарю в зелёном, должен быть отпущен в его грехах. Ему даётся награда очищения. Это подходящее имя для кого-то, кто получает исповедь на кончике клинка или, в данном случае, палочки. Это не должен быть величественный титул, просто символический. Некоторые из нас, в отличие от других, могут высоко оценить достоинства тонкого символизма.
— Если он слишком тонкий, никто его не поймёт, — сказал Том. — Они написали в «Ежедневный пророк». Читатели, которые поймут тонкость, едва ли пролистывают этот среднестатистический
— Я расценила это отсылкой к артурианскому сказанию о сэре Гавейне{?}[«Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь» — аллитерационная поэма неизвестного автора XIV века, которая представляет собой рыцарский роман, посвящённый приключениям сэра Гавейна, племянника короля Артура, и отражает дух рыцарства и верности своему слову. Образы, используемые в поэме, зародились в кельтской, германской и других фольклорно-мифологических традициях.], — сказала Гермиона. — Я знаю, что артурианские романсы относятся к небольшому числу магловских историй, которые нравятся волшебникам, потому что там есть магическое действие. Волшебная Академия Сценических Искусств ставит пьесы на тему Камелота{?}[Рыцарский замок короля Артура, в котором находился его Круглый стол, собирались рыцари и где он провёл большую часть своей жизни] практически каждый год, потому что это привлекает богатых покровителей. На нашем пятом курсе это было «Озеро сияющих вод» об Элейн из Шалотт.{?}[«Волшебница Шалотт» — баллада английского поэта викторианской эпохи Альфреда Теннисона (1809—1892), основанная на средневековом источнике интерпретация легенды из Артуровского цикла Элейна из Астолата. По легенде, Элейна из Астолата умирает от неразделённой любви к Ланселоту (рыцарю Круглого стола) и плывёт в лодке вниз по реке к Камелоту. ] На шестом курсе было… О! «Le Chevalier Vert»{?}[(фр.) Зелёный рыцарь]. Возможно, таинственный Зелёный Рыцарь — покровитель волшебного театра. Это бы объяснило такое крупное зрелище в Министерстве — из всех мест. Это представление. А мы вместе с британской публикой должны предоставить аудиторию и аплодировать.
У Тома было задумчивое выражение лица:
— Что сделало тебя такой циничной, Гермиона? Это моя работа. Или была ею, пока ты не решила, что она больше подходит тебе.
— Так обычно и бывает, когда твои самые тёмные подозрения получают твёрдые подтверждения, — сказала Гермиона. — Разве тебя ни чуточки не обескураживает, что служебные обязанности самого крупного работодателя страны затмили два анонимных волшебника, разыгрывающие свою собственную фольклорную сказку о героях? А потом, когда их об этом спросили, правительство делает вид, что ничего плохого не произошло, и даже если и есть проблемы, нам не о чем волноваться. С учётом фактов мы приходим к двум возможным путям: рациональный цинизм и блаженное неведение. И ни по одному из них не особо приятно идти.
Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как на неё опустилась великая утомлённость, ненамного отличающаяся от того, что она чувствовала, когда стояла над бессознательным телом Роджера Тиндалла на полу в бильярдной комнате семьи Риддл. Было неудобно осознавать, что жизнь, о которой она мечтала, — тихом и мирном существовании в обучении в собственном темпе о предметах, которые интересовали лично её, а не которые были выбраны для неё по необходимости и практичности, — была хрупкой иллюзией. Применив Обливиэйт к Роджеру той ночью, она решила поддержать иллюзию, что она отстранена от войны, которая её не касалась.
Причина, выяснила она, сводилась к её природе. Она не искала конфликта, в нём не было чести, к которой она считала себя привязанной. Конфликт был непредсказуем. Беспорядочным, и неупорядоченным, и болезненным, даже для тех, кто остался на боковой линии. В нём не было славы, которая бы её искушала, только бремя, которое ложилось на плечи.
А новости утром? Конфликт обнажил своё лицо средь бела дня. Она могла отказаться принимать участие один раз, но это не могло было постоянным уклонением.
Он будет приходить снова и снова, и в один критичный момент выбора уже не останется.Читая газету, она чувствовала, что этот момент приближается, и какая-то её часть хотела броситься в объятия родителей и дать им сказать, что это неправильно, это нечестно, что их дочь должна выносить это, когда это должно было быть задачей кого-то другого. Позволить тем, у кого есть подходящая аккредитация и правильная юрисдикция полномочий, встать у руля. Разве это не самое логичное решение? Кто она, чтобы знать лучше тех, у кого есть квалификации и компетентность? Другая её часть — голос прагматизма, который перестал жаловаться на то, что Том пробирался в её кровать во время летних каникул, напомнил ей, что это были те же самые люди, которые были недостойны того, чтобы от них зависеть.
Под столом рука Тома сдвинулась в её сторону, и с тонким чулком, разделяющим её плоть от его ладони, он успокаивающе сжал её колено. Она повернулась к нему с вопросом на губах и увидела, что, хоть его выражение лица на поверхность и казалось кротким, его тёмные глаза были острыми, как наждачка.
— Нет, — твёрдо сказал Том. — Я передумал. Тебе совсем не идёт цинизм. Мне он в тебе не нравится, и тебе он тоже не нравится, поэтому я считаю, что тебе лучше отказаться от него навсегда и оставить его другим, для которых это более подходящая привычка.
— Ты не «позволишь» мне быть циничной? — с большой недоверчивостью сказала Гермиона. — К твоему сведению, Том, я могу быть настолько циничной, насколько захочу.
— Да, я знаю, староста школы может делать всё, что ей заблагорассудится, таковы правила, — терпеливо сказал Том. Его рука всё ещё задерживалась на её колене. — Но лишь потому, что она может, не значит, что она должна — разве это не эмоциональный рост, который ты мне вверила не ранее как вчера? Тебе не стоит хотеть быть циничной, вот в чём суть. Другие люди могут быть циничными, но не ты.
Твой отец одолжил мне книги на греческом и латыни много лет назад, — сказал Том, поворачиваясь, чтобы посмотреть на неё. — В одной из них Платон в своих «Законах» сказал, что честь получают от злых душ, последовавших добрым советам своих старейшин, потому что божественная склонность души — склоняться к добродетели. Греческой добродетели, означавшей благословение быть правосудным, но при этом мягким, мудрым и справедливым. Без нежных душ злые были бы неисправимы, — он понизил голос и, так пристально устремив взгляд своих глаз на её, что она не могла заставить себя отвести взгляд, пробормотал: — Платон писал, что злые люди имеют корыстную натуру. А что, если у меня злая душа, Гермиона? Без тебя кто стал бы моим добрым советником?
— Том, — сказала Гермиона, покачав головой, — жизнь не теоретический эксперимент вроде утопии Платона. Я ничего не могу поделать, если не чувствую себя благословенной и справедливой каждый день. Это необоснованные ожидания.
— Возможно, ты не можешь ничего с этим поделать, — ответил Том. — Но я могу. Ты же не забыла, что ты мой контраст, Гермиона? Мы должны быть взаимодополняющими натурами, а не одним и тем же.
— Если бы я могла забыть, — вздохнула Гермиона, заново наполняя свою чашку из чайника Тома. Он был идеальной температуры, горячий, но не слишком, отражением настойчивости Тома, что всё должно следовать определённому порядку, так, как «должно быть». Этот предположительный идеал, конечно, был определён самим Томом.
Том должен был понять, что слизеринцы, сидящие на их конце стола, внимательно прислушивались к их разговору, желая услышать разумное мнение о новостях. Обсуждение новостей перешло в личную плоскость, но это не мешало им слушать. Было очевидно, что личная жизнь и чувства старост школы были не менее, а то и более интересны, чем новость, что Гриндевальд передвинул фигуры на шахматной доске, которую Министерство в течение последнего десятилетия решило объявить несуществующей.
— Что, завтрак Хогвартса не на высоте? — резко сказал Том, свирепо оглядывая стол.