Одного поля ягоды
Шрифт:
— Та часть, что Дурмстранг — альма-матер Гриндевальда, некорректна, — сказал Том. — Нотт говорит, что он туда поступил в прошлом веке, но не закончил, потому что его отчислили на последнем курсе за… — Том остановился, изгиб его губ выдавал легчайший намёк на угрюмость, — опасные магические экспериментирования.
Выражение лица Гермионы было торжествующим, но Том проигнорировал это с легкомысленным взмахом руки.
— И Гриндевальда, и его последователей, оказывается, не заботит статус крови, — продолжил Том. — По крайней мере, не так сильно, как «двадцать восемь», — иначе у него было бы куда больше последователей из Слизерина в моей гостиной. И пока он не интересуется Британией. Кажется, они идут на Норвегию, чтобы консолидировать
— Дания была захвачена около месяца назад, — добавила Гермиона. — Лондонские газеты пишут, что они под немецкой оккупацией.
Том кивнул:
— Маглов больше заботит война, чем волшебники, как им и положено. Ни у одного магловского правительства нет ничего эквивалентного той значимости, которую наш мир придаёт защите магического общества и его членов. Вообще-то, международный Статут о секретности совершенно не упоминает статус крови. Он лишь ссылается на «волшебных людей и существ».
— Мы маглы три месяца в году, — заметила Гермиона. — Может, нам нужно сделать что-нибудь, каким-то образом внести вклад…
— Я ненавижу жить как магл, и ещё сильнее я ненавижу магловскую войну, но мы не обязаны ничего предпринимать по этому поводу. Мы не маглы. И прежде чем ты сделаешь несколько предложений, ты должна знать, что я отказываюсь заниматься какими бы то ни было спасательными операциями, — сказал Том. Он положил письмо на стол, аккуратно сложив его обратно в конверт. — Лучше всего скрестить пальцы и надеяться, что к моменту окончания Хогвартса Гриндевальд всё еще будет на свободе.
Гермиона послала ему неодобрительный взгляд:
— С какой стати тебе вообще этого желать?
— Насколько просто, ты считаешь, получить Орден Мерлина в мирное время, Гермиона? — сказал Том ровным голосом. — Он бы решил все эти докучливые проблемы с нашими будущими карьерами, как думаешь?
====== Глава 12. Laissez-faire ======
1940
«Возвращение в Лондон, — подумал Том, — в этот раз ещё более невыносимо».
Серое небо было серее, чем когда-либо. На улицах царило общее настроение мрака и опустошённости. Люди были архетипичной живой картинкой городской жизни: тёмные, чёрно-белые толпы английских йоменов с задранными подбородками, поджатыми губами и прямыми спинами — но Том мог разглядеть, что их взгляды были чуть холоднее, а ремни затянуты на одно-два деления туже. Он также замечал, что на улицах было меньше автомобилей и маленьких детей, меньше весёлости в приветствиях и разговорах, а те немногие цветные пятна, украшавшие унылый пейзаж, ограничивались плакатами для призыва на фронт, размещёнными в окнах магазинов и бюро.
Какая-то часть его мрачно ликовала, что теперь вся Британия познакомилась с уровнем жизни, который раньше единолично разделяло несчастное меньшинство.
Другая его часть бурлила от негодования, потому что этот уровень жизни был тем, на что его обрекла бесполезная мать, когда ввалилась в ворота приюта Вула на девятом месяце телесного чистилища. Но Том Риддл, в отличие от остальных существ, называвших это место своим домом, нашёл средство спасения. А теперь, медленно и неумолимо, его затягивало обратно, как грешника вели к его вечному воздаянию. Возможно, он был немного мелодраматичен в этом (Гермиона начала называть его «драматичным» с тех самых пор, как он решил, что она должна стать его контрастом), но это чувство гнетущей завершённости было очень схожим.
— Если ты можешь предложить что-то, что сделает это лето хотя бы толику сносным, сейчас самое время это упомянуть, — сказал Том, глядя из окна на семей, ждущих прибытия поезда на платформе. Визжащие младшие братья и сёстры, поднявшие руки в воздух
и машущие, когда поезд ещё даже не прибыл, цветные ожившие таблички, на которых читалось «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!» сверкающими буквами, — всё это выглядело довольно неуклюже в глазах Тома, и он радовался, что некому было его этим опозорить.«Хогвартс-экспресс» медленно пыхтел в направлении Кингс-Кросса. Белый вздымающийся пар его труб делал окна первых двух вагонов тёплыми на ощупь. Двери распахнулись, и ученики вывалились из своих купе, образуя заторы в проходах своими сумками, и птичьими клетками, и мётлами, и сундуками. Первогодки стояли впереди всей толчеи, высыпав в ту же секунду, как открылись двери, в нетерпении увидеть свои семьи после долгого и трудного года борьбы с признаками тоски по дому.
— Я спросила своих родителей, можешь ли ты навещать нас дома, — сказала Гермиона, вставая и потягиваясь. — Бензин всё ещё нормирован, но папа получает дополнительные талоны на топливо за счёт своей работы.
Том опустил свою сумку с верхней полки:
— Он же всё ещё пользуется книгой талонов? Эти дополнительные выдаются на неотложную медицинскую помощь, и пользоваться ими, чтобы подвозить друзей, кажется… Несколько сомнительным.
— Да, но, — сказала Гермиона, когда они вышли в коридор между купе, ожидая, пока рассосётся толпа, — весь город сейчас на талонах, и это не мешает богачам обходить эту проблему и получать свои чай со сливками и стейки в ресторанах. Если мы будем заводить мотор, чтобы забрать тебя, один или два раза в неделю, никто и не заметит.
— О, разумеется, я не возражал против этого, — сказал Том, подбирая горсть частично распечатанных шоколадных лягушек, забытых на сидении в опустевшем купе. Казалось, будто тот, кто их купил, лишь забрал карточки и оставил шоколад нетронутым. Это было расточительно, ведь, распечатав коробку, заклятие стазиса разрушалось, и лягушка вскоре прекращала своё зачарованное движение. Большинство волшебников не считало обездвиженных лягушек аппетитными, как им не нравились и магловские шахматы, несмотря на то, что шоколад был одинаковым на вкус, а у магловских шахмат были те же правила, что у волшебных.
То, с какой лёгкостью волшебники использовали и переводили вещи, было чем-то, к чему ему было сложно привыкнуть. С другой стороны, волшебная позиция по отношению к физическим увечьям, которая так ужасала Гермиону, никак его не волновала. Он знал, что волшебники могут вызывать материи из воздуха, но его одноклассники этого не могли, и хоть они научатся производить носовые платки, цветочные букеты и поющих голубей к своим Ж.А.Б.А., он сомневался, что им удастся создать стружку копыт единорога и листья мандрагоры за всю их жизнь.
Он видел объёмы расточительства на практикумах зельеварения: когда один из его одноклассников ждал слишком долго, чтобы перемешать зелье, или мешал в неправильном направлении, он просил профессора испарить его работу, чтобы начать заново со свежими ингредиентами — и это если он ещё не повторял свою ошибку, а в конце урока сдавал флакон посредственного зелья. Он мог бы сэкономить и время, и ингредиенты для своей сыворотки от морской болезни, если бы просто выучил, что надо менять направление помешивания каждые двенадцать секунд, одновременно добавляя размятую рябину на медленном огне. Это снизит чрезмерное кипячение и придаст готовому зелью более насыщенный жемчужно-зелёный цвет.
Волшебники.
Было лишь несколько случаев в его жизни, когда Тому было сложно придумать подходящий ответ, но этот, в частности, казался ему всеобъемлющим и всегда уместным.
— Если ты хочешь затащить всю свою семью в жизнь порочности и деградации, право слово, валяй. Я не осмелюсь вставать у тебя на пути. Но, — добавил Том, опустив голос, — я всё равно считаю, что было бы проще одолжить школьную метлу из чулана. Никто не заметил бы, что я взял её на лето. Не сказать, что квиддичные команды заметят пропажу одного «Чистомёта».