Оглянись на пороге

— Как вам сказать, — спокойно ответил доктор. — В принципе, с истерической, или, если угодно, гистрионической, психопатией люди всю жизнь живут и весьма неплохо себя чувствуют. Опасность, разумеется, существует, и для окружающих, и для больных, тут главное — не провоцировать. Реланиум я вам, конечно, выпишу, пусть принимает его дважды в день, аскорбинку также и вообще пропьет комплекс витаминов. Но в целом, я бы сказал, это почти безнадежно.

— Безнадежно? — прошептала мать, и Вера даже за дверьми поняла, как та испугалась. Врач вздохнул.

— Не все так страшно. Я же сказал: люди с этим всю жизнь живут, и ничего. Просто жизнь у них несколько иная, понимаете?

— Не понимаю.

— Попробую объяснить. Видите ли, у больных истерической психопатией наблюдается стремление привлечь к себе как можно больше внимания, не важно как: одеждой, манерой поведения, чрезмерной сексуальной активностью. Даже сейчас ваша дочь пыталась произвести на меня впечатление как на мужчину, не знаю, обратили вы внимание или нет. Такие люди очень эмоциональны и могут мгновенно возненавидеть то, что любили минуту назад, и наоборот — полюбить то, что казалось ненавистным. Они фантазеры, готовые приписывать другим и себе желания и поступки, которые существуют только в их голове, и оставаясь разочарованными, впадают в ярость. Нет у них, понимаете, четкой грани между реальностью и фантазией.

Вера слушала, сопела и представляла, как сейчас ворвется в кабинет и даст этому эскулапу пинка.

— Я обратил внимание, что ей свойствен нездоровый эгоцентризм и стремление к внешним эффектам, — продолжил тот. — Это очень заметно по одежде, кстати. Все от желания выделиться, и, если она не найдет выхода этим стремлениям, итог может быть куда печальнее.

— Что же мне делать? — тихо спросила мать.

— Она девушка уже взрослая, школу скоро окончит. Вы думали, куда она пойдет учиться дальше?

— Наверное, в педагогический…

— Не рекомендую. Из нее выйдет плохой педагог. Для этой профессии нужно как минимум любить детей, а она их никогда не полюбит. Думаю даже, что и внуков у вас, скорее всего, не будет.

— Почему?

— Ну, знаете, как говорят: «Первый ребенок — последняя кукла. Первый внук — первый ребенок». Если верить тому, что вы рассказали, Вера вас никогда не отпустит. Ваше внимание ей требуется куда сильнее, чем вы думаете. Она будет ревновать вас и будущего мужа к собственным детям, поскольку в своем стремлении поглощать чужое внимание больные не знают границ. Мой вам совет — отдайте ее на актерский факультет или еще куда, иначе она будет несчастной…

— Куда ж ее на актерский с такой дикцией?

— Ну, не знаю… логопеда действительно поздно… Попробуйте на режиссерский или куда-нибудь еще. Модельер, дизайнер — кто угодно. Только не на завод, не на производство. Не будет толку, поверьте.

Раздавленная Вера тихонько отошла от дверей, села на стул и мрачно уставилась в стену, на которой висела аляповатая стенгазета. На ней гротескно намалеванный хулиган тянулся грязными ручонками к яблоку, за которым пряталось маленькое синее чудовище.

Есть такие вирусы — вирусы-вредилусы.

Попадут ребенку в рот,

Заболит от них живот.

Вот какие вирусы, вирусы-вредилусы! —

прочитала девочка.

Судя по извазюканным пальцам несчастного ребенка, никакая профилактика ему уже не помогла бы, разве что ампутация по самый локоть и замачивание в хлорке. Вирусы с плаката издевательски хохотали, и у Веры вдруг потекли слезы.

«Попадут ребенку в рот, заболит от них живот…» А если не живот, а голова?

Ей показалось, что синие чудовища с плаката пробрались в ее мозг через грязные пальцы, и она даже торопливо вытерла руки о куртку, сознавая, что если это так, то все уже произошло. Так что поздно, тетка, пить боржоми, если печень отвалилась…

Она не сказала матери, что подслушала разговор, и целых два дня послушно пила реланиум, пребывая в тоске и депрессии, а потом, неожиданно рассердившись, выкинула таблетки с глаз долой. Новая Вера, которой она почувствовала себя после этого поступка, в лекарствах не нуждалась и в своей психической нестабильности находила даже некую прелесть — все же не как все вокруг!

В школе дела так и не наладились. Более того, одноклассники, не забывшие ее истерики, теперь в лицо называли девочку чокнутой и предпочитали обходить стороной.

Она сдала последние экзамены и пришла на выпускной обновленной, неся свою непохожесть на других как знамя. Ребята этого почему-то не оценили. Обиженные Карнаухов и Пайсова, объединившиеся в своем презрении, оттеснили Веру в сторону и тихо сообщили:

— Лучше тебе нам на глаза не попадаться, психопатка. Надеюсь, ты все поняла?

Вера, захлебываясь слезами, сбежала с бала домой, проревела несколько дней, а потом еще долго строила планы мести, отвергая их один за другим.

Потом она уехала прочь, подальше от родного города, в Свердловск, поступать, но, припомнив слова врача-иуды, направила свои столпы не на актерский факультет, а в прибежище акул пера, к которым испытывала особую слабость. Вере хотелось писать: много, смело, разоблачая всех подряд.

Вернувшись через четыре года, она узнала, что Карнаухов и Пайсова поженились, но счастья так и не вкусили в полной мере, вскоре разбившись в автокатастрофе. Узнав о трагедии, Вера испытала странное удовлетворение.

Сама вышла замуж очень поздно, за местного художника, вложив в его карьеру немало журналистского азарта, восхваляя неуемный талант. И карьера вроде бы пошла в гору, пробуксовывая на ржавых шестеренках. Но славы журналистки и супруги местного художника Вере, отметившей сорокалетие, было мало. Теперь она нуждалась в любви, красивой, как в романах, реальной или придуманной, что, в принципе, было одним и тем же.

Красавец певец, в любовь которого она сама поверила, ее отверг: грубо, цинично и бесцеремонно. Этого ей хватило, чтобы возненавидеть его раз и навсегда.

Месть, которую она собиралась плести, как паучиха свое смертельное кружево, все не выходила, казалась мелкой, глупой и бессмысленной. Вера пила кофе кружку за кружкой, мрачно глядела в стенку, отвергая план за планом.

Разумеется, она могла написать разгромную статью. О, как могла! Ее уничижительные рецензии читали взахлеб, присылали гневные или восторженные письма, которые одинаково грели ей душу, заряжая небывалой энергией. Бывало, Вера специально выходила на интернет-форумы, распаляла себя ссорами, чтобы потом вознестись в вихре виртуального гнева на небывалую вышину и оттуда, зарядившись темной энергией, броситься писать статью. Такие материалы получались лучше всего. Столько в них было задорной злости, что потом она сама перечитывала и восхищалась собственным могуществом.