Огненный меч Империи

Колдун только тогда и вспомнил, что не только к любимой своей нёсся, разгоняя пургу.

— Сын… — вымолвил он, с удивлением глядя на свёрток.

— Михаил Петрович… — осторожно добавил Арсений.

Колдун собрался, поджал губы и больше ни единого взгляда не бросил на Акулину.

— Будет зваться Михаилом Фёдоровичем. Я его забираю.

— Он выживет?

— Если не выживет, он не имеет права быть Вяземским. Акулину похороните. Ты, девка, домой возвращайся. Сделаю всё, как обещал.

Арсений ничего не знал о её уговоре с князем Вяземским, но выглядела Парашка очень довольной.

— А ты…

Поклялся тогда Арсений, что никому, ни одной живой душе не расскажет, кто настоящий отец Мишеньки.

Упросил он только Петра Алексеевича, чтобы тот разрешил ему при племяннике быть. Слугой простым, лишь бы только рядышком. Душа родная всё-таки. Сомневался князь, но всё ж дал своё согласие. И с тех пор повсюду следовал Арсений за Михаилом, ставшим по велению родного отца Фёдоровичем, учил тому, что сам знал и как мог старался вырастить хорошим человеком.

И клятву свою сдержал.

— Пить… — донеслось с кровати, и Арсений очнулся от воспоминаний.

— Иду-иду, Михаил Фёдорович! Уже несу!

Глава 4

После баньки да с берёзовым веничком Михаил проснулся в превосходном настроении. Он потянулся, как кот на летнем солнышке, что-то промурчал и откинул одеяло. Из окна светило солнце, и не было намёков на то, что ещё вчера буйствовала стихия. Разве что, если выглянуть из окна, можно было полюбоваться лужами, но и их к вечеру уже и след простынет.

— Арсений!

— Проснулись, Михаил Фёдорович? А у меня уже и завтрак готов!

Михаил хмыкнул и закатил глаза, сперва убедившись, что слуга его не видит. Уж на что Арсений рукастым был, а готовить так и не научился. Яйца сварить мог, пожарить — да, собственно, и всё. Что бы другое он ни готовил, выходило несъедобно. Хорошо ещё, что кухарка Марфа, привязавшаяся когда-то к маленькому Мишеньке, всё ещё держала за ним место в своём жалостливом сердечке.

Вот и сейчас благодаря незабвенной Марфе, помимо двух жареных яиц, Михаила ждали свежие блины и сметана. Пока он спал, Арсений успел сбегать в Большой дом и обратно.

— Ух! — только и сумел сказать Михаил, рот его наполнился слюной, а живот громко зарычал, требуя своё. — Уф!

— Кушайте-кушайте, Михаил Фёдорович! Вы ж со вчерашнего не ели ничего.

Михаил скрутил блин, обмакнул его сначала в не запёкшийся желток, а затем — в сметану.

— Мм… Ты тоже садись поешь. Знаю я тебя, не ел ведь сам.

Арсений легонько улыбнулся и уселся за один стол с хозяином. Долгое время он не позволял себе подобных вольностей. Пока однажды Михаил Фёдорович не вернулся в охотничий домик злой-презлой и не сказал, что здесь, хотя бы здесь хозяин он и порядки будут те, которые установит именно он. Арсений не посмел тогда возразить, только предупредил, что ни за что не сядет с Михаилом Фёдоровичем за один стол при Петре Алексеевиче, не то беда. Но за все годы, что они жили в охотничьем домике, князь ни разу даже рядом не объявился, не говоря уже о том, чтобы зайти в гости.

— Ты ешь, ешь! Блины остынут! — с набитым ртом говорил Михаил. Светские манеры он тут вообще соблюдать не собирался.

В отличие от хозяина, Арсений всегда ел аккуратно и с достоинством, как если бы это он родился дворянином.

— Вкусно-то как! — причмокивал Михаил, облизывая пальцы.

Арсений только вздыхал про себя — его стряпню хозяин никогда так не нахваливал, но он и не обижался. Сам знал, что может совершенно случайно кого-нибудь отравить. Правда, повезло, что Михаил такой живучий с рождения, иначе так долго не прожил бы, перепробовав всё, что пытался готовить Арсений. Но в последнее время он перестал переводить продукты по что зря.

— Уф! — продолжал восхищаться стряпнёй Марфы Михаил, Арсений же, про себя улыбаясь, радовался тому, с каким аппетитом тот уплетал за обе щеки. Акулина была бы довольна.

Михаил же, пока доедал последний блин — Арсений всегда оставлял его ему, — размышлял о том, чем же заняться дальше. Будь он сильным колдуном, наверняка занялся бы тем, что продолжил бы совершенствовать навыки. Но сильным колдуном он не был, спасибо что хоть слабым считали, а то б и вовсе из дворян разжаловали.

— Всё, я наелся, — Михаил встал из-за стола, и Арсений тоже вскочил.

— Что Вы делать собираетесь?

Михаил замер, ответ не шёл к нему, поэтому он пожал плечами и улыбнулся:

— Погуляю пойду, что ли…

— И то хорошо, — кивнул Арсений и принялся убирать со стола.

Оставив слугу одного, Михаил вышел на улицу и подставил солнышку лицо. Он зажмурился и приложил ладонь ребром ко лбу, солнце стояло высоко. Сколько же он проспал? И ведь никто его не хватился, не послал за ним, чтобы без его участия не прошёл завтрак после именин княгини, многие гости ведь наверняка заночевали, пользуясь разгулявшейся вчера непогодой и гостеприимством князя Вяземского.

— Ну, прогулка так прогулка! — пробормотал Михаил, хлопнул себя по бёдрам и зашагал куда глаза глядят.

И повели они его прочь от Большого дома, как называли главное имение князя Вяземского. Когда-то эту дорогу к лесному озеру Михаил и любил, и ненавидел. Нынешнего же к ней отношения он понять не мог, но одно он знал точно: равнодушной она его никогда не оставляла. И на то были свои причины…

Михаил усмехнулся, вспоминая. А тогда ему было совсем не до смеха.

Обычно в такие, как в то солнечное утро, происходит что-то особенное, что впоследствии вполне можно было бы принять за знак. Однако Михаил, сколько ни силился, не мог ничего подобного припомнить.

В то время он ещё жил в Большом доме, но с каждым днём всё больше и больше чувствовал, что ему там не место. Никто ничего ему не говорил, но что-то будто давило на него, выталкивало. А около Петра Алексеевича находятся было почти невыносимо.

Первые три года Михаил рос не знавши печалей. Собственно, он ничего о том времени, понятное дело, не помнил, но Арсений как-то разоткровенничался и рассказал о том, что Михаила и Родиона нянькали одинаково, ничем не выделяя княжеского наследника. Только что болел тот часто, поэтому лекари чуть ли не дневали и ночевали у его кроватки. Мишенька же рос крепышом, внимания к себе почти не требовал, разве что кушал намного больше, чем предполагалось для его возраста.

Всё переменилось, когда Родя, младше Миши на полгода, стал проявлять первые способности к магии воздуха. Магия земли и магия воды в нём тоже присутствовали и даже прилично, но, как и полагалось Вяземским, его научили, как от неё избавиться. Способности у Родиона обнаружились исключительные, Пётр Алексеевич был счастлив. Но чем сильнее Родя становился как маг, тем больше ослабевало его тело, оно не выдерживало его же силу.

У Миши подобных проблем не было, но лишь потому, что способности к магии, любой магии у него всё не проявлялись. Время шло, но ничего не происходило. Пётр Алексеевич всё больше хмурился, и маленький Миша, хоть и не очень понимал, в чём он виноват, старался лишний раз не появляться перед опекуном. Тот ни в чём его не упрекал, но одного взгляда хватало, чтобы почувствовать себя крошечной букашкой, заползшей за шиворот и ужасно раздражавшей щекоткой. Так и хочется прихлопнуть!