Огненный меч Империи

Пётр Алексеевич вместе с другими князьями после обеда отбыл в Первопрестольную. Гришка сказал, что Родион Петрович тоже должен был с ними ехать, но он, как это частенько с ним случалось, крепко спал — приходил в себя после тренировки. Ольга Васильевна вся распереживалась — чувствовало её материнское сердечко, что случилось нечто недоброе. Собственно, то чувствовали все сердца в имении Вяземских. Опять же — три князя разом собрались! Собаки и те чуяли, что что-то не так.

— Михаил Фёдорович, ну чуточку! Я Вам полмиски налил всего.

— Ладно, — кивнул Михаил и поднялся. Голода он совсем не чувствовал, но не хотел расстраивать Арсения, поэтому и согласился.

А тот с облегчением выдохнул, когда хозяин не только всё съел, но и попросил добавки. Михаил только усмехнулся про себя — он даже не почувствовал вкуса, зато порадовал Арсения, так почему бы тогда не попросить ещё?

После позднего ужина Михаил сразу же отправился спать, но не смог уснуть до самого утра — мешали тяжёлые мысли. Да и как иначе, когда князь сказал ему, чтобы он никуда не ехал? Ну и правильно. Ну и нечего. Ну и зачем? Что делать слабому колдуну в Москве? Род своей никчёмностью позорить? Чем он, Михаил, помочь сможет, если что? Пёрышко вверх подымет? С третьего этажа мягонько прыгнет? Свечу погасит? Так то и без магии можно. А что? Бывали случаи, когда из окон выпрыгивали и живыми оставались. Кого он своей магией удивит? Кто он такой? Бездарь? Лентяй? Неумеха? Внебрачный сын от крестьянки?

Да он спасибо сказать должен, что его вообще в семью приняли! Пётр Алексеевич мог его в крестьянскую семью отдать и забыть о нём. Так нет же, взял в имение.

«Ну да», — хмыкнул Михаил, глядя в потолок, за окном давно наступила темнота, звёзды спрятались за облаками, и сквозь окно совсем не проникал свет. Так же темно и мрачно, как на душе у Михаила. — «Взял, потому что думал, что я колдуном сильным стану. С таким-то отцом! А оно вон как вышло…»

Он перевернулся на живот и уткнулся лицом в подушку. И простонать бы, а лучше и вовсе завыть, но тогда Арсений проснётся. А его Михаил уж совсем не желал волновать. Хоть их и не связывала кровь, для него простой слуга был роднее любого из Вяземских, даже Родиона, а с ним они росли вместе и стали настоящими друзьями. Но только Арсений никогда не оставит, не предаст и всегда будет на стороне хозяина — Михаил сердцем чуял, хоть и не понимал, чем такую преданность заслужил.

Ночь заканчивалась, а сон так и не пришёл. Небо расчистилось, лишь кое-где несмело плыли тонкие облака-паутинки, и ничто не мешало солнцу подарить имению Вяземских радостный рассвет. Вот только вышел он кроваво-красным, как в самое морозное утро, что немало удивило местных — никогда такого весной никто здесь не видывал. Знаком нехорошим посчитали. Михаил же ничего необычного не заметил, а всё потому, что, когда наступил рассвет, лежал на боку, отвернувшись к окну задом. И когда первые предрассветные лучи накрыли землю, он наконец погрузился в сон. Такой же кроваво-огненный, как и непривычно большое солнце, всполошившее всех, кто его видел.

Арсений тоже почуял что-то неладное, когда вышел на улицу, чтобы набрать воды. Он смотрел, как деревья окрашиваются красным и чувствовал, как внутри всё холодеет от нехорошего предчувствия.

— Не к добру это… Не к добру… — бормотал Арсений.

Впрочем, вскоре солнце стало обычным, и все, кто пропустили кровавый рассвет, потом никак не могли понять, почему другие ходят со страхом в глазах. И, что любопытно, никто не осмелился вслух назвать причину беспокойства. Отчего-то им казалось, что, опиши они, что видели, беда случится.

Михаил же проспал не только необычный рассвет, но и добрую половину дня. И дальше бы спал, если бы во сне не свалился с кровати.

— Михаил Фёдорович, как же Вы так! — подбежал к нему Арсений, присел на корточки и помог хозяину подняться, тот смотрел на него ошалевшими глазами.

— Да я… Приснилось что-то…

— Не ушиблись?

Михаил покачал головой и моргнул. Сон, так резко прервавшийся, всё не уходил из памяти. Огненный сон, пожирающий пламенем сон. Но начался он с пронизывающего ледяными ветрами холода. Михаил, нет, маленький Миша сидел в середине совершенно пустой комнаты: полумрак, голые серые стены, каменный пол и единственное узенькое окошко, посмотреть в которое не хватало храбрости. И вроде закрытая комната, а ветры дули со всех сторон, но разве такая малость должна удивлять колдуна воздуха?

Миша и не удивлялся. Он прижал колени к себе и обхватил их руками, теплее не стало. Холодно, ужасно холодно, и так одиноко… И тут напротив окна в стене начало прорезаться другое, и чем больше оно обозначалось, тем сильнее отличалось от первого. Оно всё росло и росло, и грозило занять собой всю стену, но пугали не только его размеры.

Что творилось за первым окошком, Миша не видел, но оттуда доносились голоса. Различить их не получалось, однако они казались смутно знакомыми. Второе же окно постепенно меняло краски. И если сперва за ним виднелась только непроглядная чернота, то теперь там стали появляться языки пламени. Они лизали снаружи стекло, всё быстрее и быстрее разрастаясь, и вот уже послышался шум огня, поглощающего всё на своём пути. Поддалось и окно, и пламя пробралось в комнату, никакие ветра ему не были помехой, они лишь раззадоривали его и подпитывали. Жара Миша не чувствовал, лишь приятное тепло, однако огонь наводил на него ужас. Поразительно, но пламя не ворвалось в комнату, а вползло туда осторожно, как если бы ожидало, что его пригласят. Но, не дождавшись ни приглашения, ни того, что его прогонят, оно жидким огнём стало растекаться по стенам.

Страх парализовал Мишу, но в то же время тепло, а вовсе не жар, огня влекло к себе, и постепенно заставило двигаться. И вот уже Миша стоял на ногах и тянул к нему руки. Пламя завораживало, манило, звало к себе… А за соседним окном голоса звучали всё громче и громе, перекрывая шум огня, наконец они стали различимы: Родя, Ольга Васильевна, Пётр Алексеевич… Не было там только Арсения. Но когда говорили господа, он всегда молчал.

— Миша, Миша, идём поиграем! — звал Родя.

— Мишенька, идём, я тебе игрушку из столицы привезла… — увещевала его Ольга Васильевна.

— Михаил, ты почему не тренируешься? — Голос Петра Алексеевича звучал привычно строго.

Привычно… А пламя сулило что-то новое, неизведанное…

— Михаил! — Князь повысил голос совсем немного, но и этого хватило.

И Миша решился. Он отдёрнул руки, отвернулся от пламени и пошёл к невзрачному и узкому окошку, за которым он теперь видел голые деревья, жавшиеся друг к дружке в промозглости тумана. Тепло по-прежнему грело спину, но чем дальше он уходил, тем больше начинал зябнуть. На миг Миша задумался, а не вернуться ли обратно, но сжал зубы, отворил окошко, еле протиснулся в него и…

… и оказался на полу в охотничьем домике, при этом пребольно ударившись локтем.

— Михаил Фёдорович, точно не ушиблись? — повторил вопрос Арсений.

— Точно-точно. Вот ты раскудахтался! Давай лучше позавтракаем!

— Обед уже, Михаил Фёдорович.

— Обед?!

— Ну да, Михаил Фёдорович… — заволновался Арсений. — Вы что-то хотели?

Но Михаил его больше не слушал. Он наскоро умылся студёной водой, оделся прилично, чтобы не пугать добрейшую Ольгу Васильевну, если она вдруг, что маловероятно, покинет свои комнаты и вздумает прогуляться. К Большому дому он не шёл, а бежал, боясь, что может опоздать. И ведь едва не опоздал!

Родион как раз спускался с крыльца, когда Михаил почти добрался до ступенек.

— Фух! — выдохнул он, остановился, согнулся, положив руки на бёдра, и пытался отдышаться. Да он даже от барина Воропаева так не убегал! А ведь тот его чуть ли не догнал — так он был быстр. И скор на расправу… Собственно, к барыне Воропаевой Михаил более не заглядывал вовсе не потому, что она ему чем-то не угодила. Как раз наоборот. Но барынь много, а жизнь у него одна. Вряд ли Пётр Алексеевич стал бы заступаться за неугодного родственничка. — Еле успел!