Огни в долине

— Пойдем нето, глянем, — Степан Дорофеевич кряхтя поднялся, на карачках выполз из палатки. Проснулся и Плетнев.

— Слышу: кони, кони, а не возьму в толк, чего. Зверь какой бродит, что ли?

— Сашка говорит, катаются лошади, — пояснил, зевая, инженер и, чиркнув спичкой, посмотрел на часы. — Половина второго, — вставать ему не хотелось. Он опять зевнул. — Перед дождем лошади катаются. Есть такая примета?

— Есть, — согласился Никита Гаврилович. — Пойду и я, посмотрю чего там.

— Посмотри, Гаврилыч. Зря Сашка панику поднял.

Таежник натянул сапоги и ушел, а Виноградов, уронив голову на постель, тут же заснул. Рядом сладко посапывал Пашка.

Луна щедро заливала светом тайгу. Плетнев увидел Ваганова и Сашку. Они возбужденно переговаривались, ржали и фыркали лошади. Охотник подошел ближе.

— Но-о! Но-о! — Сашка тянул за уздечку вороного мерина. Лошадь, перекатываясь с боку на бок, взбрыкивала всеми ногами и не поднималась. Ваганов пытался поднять другую — серую в мелких крапинах. Неподалеку, хрипя и тяжело фыркая, лежали еще две лошади, две стояли у дерева, привязанные за повода, пошатывались и мелко дрожали.

— Чего с ними? — спросил Никита Гаврилович.

— Колики, — ответил Ваганов. — Самое распоганое дело. Но, но!

С лошадьми они провозились до рассвета. Когда из палатки вышел Виноградов, ему рассказали, что случилось ночью.

— Овес-то заплесневелый, — Ваганов протянул горсть овса, от которого шел резкий затхлый запах. — В этом все дело. Пашка-то вечером не разглядел и дал. Вот кони и заболели.

— Все? — хмуро спросил начальник отряда.

— Да нет, вон те четыре, остальные будто ничего. Может, и обойдется.

Пашка, узнав, что накормил лошадей гнилым овсом, чуть не заревел и испуганно смотрел то на животных, то на Виноградова.

— Ты это все, — набросился на него Сашка. — Глядел бы, чего даешь.

— Разве ж я знал, — слабо оправдывался Пашка. — В темноте-то не видно, какой овес.

— А тут и видеть нечего, ишь, какой от него дух идет.

— Так и ты же давал.

— Давал, только из другого мешка.

— Будет вам, ребята, — остановил перебранку Виктор Афанасьевич. Теперь стало понятно, почему заболели не все лошади. Оставив присматривать за лошадьми Плетнева и Пашку, Виноградов с Вагановым и Сашкой ушли после завтрака вниз по реке.

Когда они вечером вернулись в лагерь, узнали, что четыре лошади из десяти пали.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Отряд оказался в тяжелом положении. Осталась одна вьючная лошадь, а груза было много. Теперь, чтобы двигаться дальше, пришлось бы завьючивать верховых, а кому-то идти пешком. Это затормозит продвижение разведчиков, ибо, как говорится в пословице, пеший конному не товарищ. Но пока Виноградов не собирался переносить лагерь.

Каждый день разведчики поднимались с рассветом, торопливо съедали приготовленный Ксюшей завтрак, брали инструмент и уходили до обеда. Работали неподалеку. После обеда снова работали дотемна. Лишь ненастье удерживало их в лагере, но ненастные дни случались редко. Июльские дожди налетали внезапно. Тучи, клубясь, быстро затягивали небо, пряча за собою солнце, разбрасывали зелено-белые молнии, оглушали раскатами грома и, хорошенько намочив тайгу, уплывали дальше. Потоки воды устремлялись в низину. Речка на глазах вспухала, мутнела, ее веселый говорок переходил в сердитое ворчание. Вода, покрытая желтоватой пеной, тащила обломанные ветки, тяжело ворочала прибрежные камни.

Иногда дожди бывали затяжные, на весь день. Ругая погоду, Виноградов был вынужден отсиживаться в палатке. Проверял записи, что-то высчитывал, рисовал планы, а иногда, отшвырнув тетради, заваливался спать. Просыпаясь, спрашивал, не перестал ли дождь, и, если не получал утвердительного ответа, поворачивался на другой бок. Плетнев и его дядя много спать не умели и во время вынужденного сидения в палатке вели неторопливые разговоры, вспоминая прожитые годы, родных и близких.

Сашка и Пашка помогали Ксюше приводить в порядок хозяйство отряда, чинили сбрую, строгали черенки к лопатам и успевали делать много других полезных дел. Ребята, как и уверяла их мать, не боялись никакой работы, за все брались охотно, проявляя ловкость и смекалку.

Ксюша в ненастные дни шла в большую палатку. Здесь было веселее, всегда находилось какое-нибудь занятие. В отряде никто ни разу не заболел. Походная аптечка оставалась не тронутой. Лишь однажды Пашка переусердствовал и нечаянно порезал палец. Девушка немедленно взялась за паренька: обильно смазала порез йодом и забинтовала. Ксюша была недовольна собой. Не так она представляла жизнь в отряде. Ее взяли как медика и по наивности девушка считала, что в основном будет заниматься врачеванием, а вместо этого приходилось готовить завтраки и обеды. Все в отряде относились к ней ласково и с уважением, Ваганов величал дочкой, Сашка и Пашка были услужливы, и лишь начальник отряда почти не замечал ее. Но она не обижалась, видя, как самозабвенно работает инженер. Она только по-прежнему требовала, чтобы он не забывал следить за собой.

Оставаясь одна в лагере и сделав все необходимое, Ксюша бродила неподалеку, собирая грибы или ягоды.

В тот день, проводив мужчин, Ксюша собрала в ведро всю грязную посуду и отправилась к речке. От воды поднимался туман, такой густой, что не видно было противоположного берега. Перемыв миски и кружки, девушка села на округлый камень и опустила босые ноги в прохладную воду. Песчинки и мелкие камешки, влекомые течением, щекотали пальцы. Ксюша шевелила пальцами ног с короткими розовыми ногтями, легонько взбаламучивала воду. Подплыла стайка серебристых мальков и стала шнырять вокруг пальцев. Рыбешек привлекла мутная вода. Солнечные лучи разогнали туман, стало тепло. Так просидела Ксюша с полчаса — торопиться было некуда, и, может, сидела бы еще, но услышала треск ломаемых веток. Девушка не обратила на это внимания, думая, что поблизости бродит одна из лошадей. Но, случайно подняв глаза, увидела незнакомого человека. Он стоял на краю лужайки. Высокая густая трава закрывала его почти до пояса. На незнакомце был брезентовый плащ, под которым виднелась черная рубашка, на голове выгоревшая фуражка, за плечами торчали концы ружейных стволов. Красивое смуглое лицо обрамляли черные волосы. Было в его лице что-то жестокое, хищное, может быть, это выражение сообщали орлиный нос и пронзительные глаза.

Незнакомец пристально разглядывал Ксюшу. Она быстро поднялась, потянулась к ведру с посудой. Ведро наклонилось, и миски со звоном посыпались. Девушку охватило смутное беспокойство, хотя бояться ей было решительно нечего. Незнакомец еще не сделал ничего, что насторожило бы, а неподалеку работали ее товарищи, и, если погромче крикнуть, они, наверное, услышат. Погасив волнение, Ксюша собрала посуду и пошла к палаткам. Человек в плаще оглядел лужайку, палатки, лошадей и тоже пошел к лагерю. Девушка успела первой дойти до палаток, остановилась и молча ждала приближения незнакомца. Он опустился на один из чурбаков около костра, снял с плеча ружье, поставил между ног прикладом на землю.

— Кто такие? — негромко, но требовательно спросил он, снова пристально разглядывая девушку.

Ксюша близко увидела глаза этого человека: черные, холодные, с металлическим блеском. Эти глаза бесцеремонно ощупывали ее, и она почувствовала, что начинает краснеть.

— Геологи, — и, решив, что одного слова мало, после паузы добавила: — ведем разведку на золото. А вы кто?

— Любопытная, — чуть усмехнулся человек в плаще. — Тебе не обязательно знать, но так и быть, скажу: лесник я. За порядком приглядываю. Давно здесь?