Огонь и сталь
Шрифт:
– Нет, - вымолвила она наконец, закидывая колчан на спину, - сходи к трактирным девкам. Они тебя не только целоваться научат, но и…
– Нет! – голос Хранителя взлетел до пронзительного визга, неприятно резанувшего слух босмерки.
– Шлюхи мерзкие, грязные! Цицерону противно к ним прикасаться! Их лапают всякие шахтеры, солдаты… они недостойны!
– Ну, а я тебя целовать тебя не собираюсь, уж извини, - одних она уже нацеловала, бегай теперь от них по всему Скайриму. После Вайтрана Тинтур не видела ни Вилкаса, ни Хацутеля, уж воистину милостив Йаффре. Но судьба еще может свести эльфийку с ним. Остается надеяться, что не будет Соратник вновь хватать ее за руки да недовольно дышать ей в ухо, а бывший разбойник уедет куда-нибудь. В Морровинд, допустим.
– Говорящая, ну
– Ой, а куда Говорящая собирается? Кого-то убивать? Убивать-убивать-убиватеньки!
– Ага, убивать. Козлов да оленей, - и шутов, если шибко досаждать будет. Как жаль, что ножны ее клинка накрепко связаны догматами Братства. Многие бы ей в ноги поклонились за убийство имперца. Подхватив лук, эльфка устремилась прочь, Цицерон, словно преданная собака, побрел вслед за ней.
– А можно верный Цицерон пойдет с Говорящей? Цицерон не будет мешать, правда-правда!
– А, может, Цицерону лучше с Матушкой остаться? – обреченно вымолвила босмерка, прекрасно понимая, что так просто от скомороха не избавиться. Хранитель резко остановился, глубокомысленно нахмурившись, кусая губы. Теплые карие глаза с пляшущими в них золотистыми искорками чуть затуманились. Мужчина замер, остолбенев, будто его ледяной атронах по голове стукнул. Тинтур прошмыгнула мимо него, надеясь, что успеет выскользнуть из убежища прежде, чем Цицерон придет в себя. Темное Братство спало, даже гроб Матери Ночи был плотно притворен. Лишь приглушенные жалобные стоны и тихий плач доносились из пыточной. Дверь туда никогда не закрывается – для Бабетты рыдания и жалобные мольбы лучше всяких колыбельных.
***
Золото утекало из кошелька слишком быстро. Всего на месяц красивой жизни в Солитьюде хватило! И что, из лучших комнат таверны теперь переезжать в каморку под кухней?! Эррот швырнул кубок в другой конец комнаты. Остатки вина забрызгали стену, багровыми потеками расцветив гобелен с вышитой на нем сценой – охотники и гончие окружают раненого оборотня. Служанка молча подняла чашу, и Эррот чуть подался вперед, пытаясь заглянуть в вырез ее рубашки. Юна девица пышная, лежишь на ней словно на перине. Титьки словно две подушки, косищи русые, толстенные. Вот сейчас норжанка пол метет, и волосищи чуть ли не пола опускаются. Это братцу-идиоту эльфийки нравились, а вот Эррот-то знает толк бабьей красоте. Эльф рыгнул и похлопал себя по животу, довольно отметив, что на белой шее Юны красуются подаренные им бусы. Синие стеклянные бусины под сапфиры, но служанке из «Смеющейся крысы» и того довольно будет. Босмер вытянул ноги, чуть ослабев пояс.
– Не устала ли, Юна, сладкая моя? Иди, отдохни в моих объятиях, - заплачено у него еще за одну ночь, так что служаночка должна быть покладистой. И напоследок Эррот выпорет ее как следует, так, что бы она глотку от вопля надорвала! Люпе нравилось, когда ее ремнем охаживают, сама выгибалась и зад подставляла, но где она сейчас, эта Люпа… вместе с Хацутелем в Рифтене казнена или подохла еще в пещере. Стражники с разбойниками не церемонятся, а уж с бандитскими шлюхами тем более. А вот Белое Крыло до города со всеми удобствами, наверное, доехала. Мужчина враз помрачнел, сморщив тонкий крючковатый нос. Столько лет он с бандой на Рифт страх нагонял, и ел до сыта, и пил… но не жратвой же все мерять! Это Хацутелю хорошо, залез в койку Тинтур и бед не знал, а что Эрроту делать?! Он предлагал брату разделить Белое Крыло, по-семейному, по-родственному, но тот ему так в челюсть двинул, что зуб выбил. Влюбился, дурень! Так вот пусть воронье его потрохами брюхо набивает! Брата родного на девку променял…
– Что-то вы печальны, мой господин, - Юна плюхнулась на колени к Эрроту. Босмер тут же зарылся лицом ей в груд.
– Давайте я развею вашу тоску, а вы мне еще что-нибудь подарите.
Жадная девка, мелькнуло насмешливо в голове эльфа, обычная потаскуха, готовая на все ради красивых вещиц, которые сама она позволить не может. Зато на все готовая, в отличие от Тинтур. Эльфийка все от него нос воротила, а вот с Хацутелем миловалась! А вот он, Эррот, спрашивается, чем хуже?! Вот была бы Белое Крыло полюбезнее, не сдал бы ее логово Эррот Черным
Верескам…– Юна! А ну быстро в зал! – рявкнул Сорекс Виний, стукнув кулаком в дверь комнаты эльфа.
– Прощения просим, сударь, но к нам имперские солдаты наведались. Юна чуть позже придет.
Босмер раздраженно фыркнул, спихивая северянку с колен. Да уж, одни проблемы от этих солдат. Мало того, что сука-Мавен заплатила почти вполовину меньше обещанного, так еще и последних удовольствий из-за этих имперцев лишайся! Юна вильнула пышными бедрами на прощание и скрылась за дверью, и Эррот потянулся за бутылкой вина, уже ополовиненной. Хоть напиться можно, спасибо этого местные не запрещают.
Когда на донышке бутыли осталась всего пара глотков, в дверь снова постучали. Эррот лениво приоткрыл глаза, пьяно ухмыляясь. Что, не по вкусу пышке Юне оказалась солдатня? Но вместо пышнотелой норжанки в приоткрытую дверь протиснулся некто худой, с ног до головы закутанный в потрепанный плащ. Темные в черноту глаза эльфа недовольно сузились.
– Какого… дремора тебе надо?! – язык заплетался и не слушался разбойника.
– Кто… вообще такой, оборванец?! Как тебя пустили, шваль помойная?! – босмер попытался привстать, но тут же упал обратно в кресло. Бархатный дублет с золотым шитьем был несвеж и залит вином, сальные волосы падали на заросшее ржавой щетиной лицо Эррота. Вылив в рот остатки вина, он бросил бутылку в незнакомца.
– Пшел… вон отсюда!
– Так-то ты встречаешь родственника, братец? – сухой смешок сорвался с тонких потрескавшихся губ, раздвинувшихся в кривой усмешке. Хмель мигом вылетел из головы Эррота, он похолодел, но через мгновение кровь вскипела в жилах и бросилась в голову, а сердце тревожно замерло в груди. Хацутель откинул капюшон.
– Что, не рад меня видеть?
– Ты… жив! – Эррот нервно рассмеялся, хлопнув себя по колену.
– Тель, я… брат, я так рад!
Он вскочил на ноги и шагнул к эльфу, одновременно пытаясь вспомнить, куда же он зашвырнул свой кинжал. Когда рифтенцы штурмовали лощину Сломанный шлем, Хацутель был со своей Тинтур, а Эррот – на полпути в Солитьюд. Босмер хотел обнять брата, но замер, увидев, что пустой левый рукав заколот на запястье. Улыбка его чуть померкла. Хацутель взглянул на свой обрубок и насмешливо хмыкнул.
– Понравилась одному солдатику моя рука, и я любезно одолжил ее… в обмен на его голову, - раньше в раскосых глазах брата плясали лукавые огоньки, а сейчас они пустые и мертвые.
– А что ты получил, брат, в обмен на свое предательство?
Эррот сглотнул колючий ком. Рассудок еще одурманен вином, но даже безумцу понятно, зачем явился Хацутель.
– Как ты нашел меня? – прохрипел эльф, пятясь от брата. Мужчина коротко пожал плечами.
– Босмер, который сорит септимами направо и налево в столице Скайрима… легко догадаться, что это ты. Тебе только дай кошель в руки, - в голосе эльфа столько гнева и ненависти, что Эррот невольно поежился, - ну что, довольно тебе заплатили, а?
– Больше, чем я получал от твоей подстилки, - огрызнулся бывший разбойник, - ты один? Подохла Белое Крыло? Ну, туда ей и дорога!
Ярость душила его, взор заволокло ядовито-зеленой пеленой зависти и ревности. Хацутелю всегда везло, всегда он получал больше, чем заслуживал! А теперь он калека, жалкий и никому не нужный, а девка его гниет в земле.
– Мы же семья! – прорычал Хацутель, сжимая уцелевшие пальцы в кулак.
– После смерти родителей!.. и ты…
– Ты променял меня на эльфийку! На волчицу эту драную! – взвыл Эррот.
– Она тебе дороже была чем я! И где она сейчас?! А? Где? – мужчина визгливо рассмеялся, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Теперь он понимает, что чувствовал его младший брат, когда Хацутеля всегда предпочитали Эрроту. Всегда… всегда Тель был на шаг впереди, а Эрр получал только объедки… кинжал вошел в живот эльфа с сухим треском, смех босмера резко захлебнулся. Эррот опустил взгляд на рукоять, обмотанную кожей, которая торчала из его живота. Острое лицо брата словно высечено из камня, но в глазах его остро сверкнула жизнь. И слезы. Холод медленно расползается по телу Эррота, на чьем лице застыла улыбка. Ну, хотя бы Белое Крыло теперь никогда над ним не посмеется…