Огонь на поражение

— Да?

— Толик дома?

— Ага.

— Выйдите вместе, только быстро.

— Ага. Поняла. Оборачиваюсь к Гунну:

— Я вытащу Круза?

— Валяй.

Ни на какие хитрости я пускаться не собираюсь. Ибо понимаю, что за двадцать сотых секунды он успеет выстрелить и четырежды.

Появляется Алка. Одна.

— А Толик?

— Да здеся .я! — Толик подходит к машине сзади, в руке — увесистая «фомка».

— Чего, пьяный, что ли? А я подумал, грешным делом, приключилось чего, вот, через подвал вылез и «дуру» прихватил…

— Говори меньше, подхватывай!

— Да у него это, вроде ступни нету…

— Обеих ног. Протезы.

— А-а…

— Слушай, Толик… Позвонишь по телефону, но из автомата, — называю номер одними губами, — спросишь Крутова, скажешь, чтобы прислал для этого парня охрану. И — врачей.

— Да зачем врачей, мы с Алкой его сами отходим, опыт — слава Богу.

— Скажешь, наркотическое отправление. Все. Алка, подхватывай!

— Слушай, Олег…

— Номер запомнил?

— Да.

— Ну и с Богом.

— А ты…

— Видишь, приятель в машине…

— Тоже это… наркоман?

— Хуже…

Возвращаюсь в авто, слыша вслед недоуменное Толиково: «А чего хуже-то бывает?..»

…В квартиру Сашки Регента поднимаемся по лестнице. Гунн разумно рассудил: лифт слишком замкнутое пространство для нас двоих. Если он и успеет выстрелить, я успею прыгнуть… До этажа доехали бы два остывающих «жмурика» с признаками насильственной смерти.

Гунн держится на достаточном расстоянии.

«Цель — это цель. И — ничего больше…»

Но уж это — кому как…

Открываю дверь, прохожу в квартиру. Тело Регента там же, на кровати, прикрытое простыней. Труп крепыша — в углу.

— Кто-то здесь играл в войну, — спокойно констатирует Гунн. Внимательно смотрит на компьютер:

— Так где дискеты?

Открываю шкаф-секретер и широким жестом хозяина сокровищ провожу вдоль четырех заполненных дискетами рядов.

— Здесь.

Искать нужные, не зная ключа-кода, Гунн может всю оставшуюся жизнь. У Регента получилось бы быстрее. Много быстрее. Вот только его нет. К тому же гений и злодейство — две вещи несовместные…

— Показывай.

Гунн стоит в дальнем конце комнаты. Руки — в карманах, на рукоятках пистолетов.

— Одно «но», Герцог. Моя жизнь тоже чего-то стоит. По крайней мере для меня. Нужны гарантии.

— Гарантия у меня одна — честное слово.

— И ему можно верить?

— Да. Я такой же, как и ты, — произносит Гунн, глядя мне прямо в глаза.

«Только другой». — думаю я.

Вытаскиваю из ряда дискет три нужные. Вставляю в дисковод — тот, что для лазерных дисков-накопителей. Набираю ключевое слово: «Гудвин».

Проходит с полминуты, и на экране появляется название файлов. Информация распределена по видам деятельности: «Политика», «Бизнес», «Армия», «Разведка»…

Есть даже «Спорт». Другое обслуживание — по регионам стран СНГ.

— Для входа в файлы нужны специальные коды? — спрашивает Гунн.

— Нет.

— Я буду называть, а ты — показывай. Выборочно.

— Ага.

Гунна можно понять: он боится, что ему подсунут «куклу». То есть я мог переписать отдельные части информации на другие дискеты. Мог бы. Если бы имел время.

Работаем мы минут двадцать. Я скинул пиджак, и все равно жарко. Рубашка липнет к спине…

Какие люди, в каких чинах!..

Гунн ближе не подходит. Ну да, он никогда не жаловался на зрение…

— Что в остальных двух?

— Тоже информация. Частью научно-исследовательская. Частью — на людей…

— Показывай.

Меняю дискету.

Пальцы бегают по клавишам.

Спина — мокрая.

— Третью, — командует Гунн.

Показываю. — Все. Сейчас. Если я ошибся — мне конец.

Удар в спину горяч и остр, словно раскаленный штык. Падаю лицом на стол, чувствую, как сознание меркнет, и в мозгу мерцает только одно слово: «Жалко…»

Гунн наблюдает, как на рубашке Дронова, слева, расползается красное пятно.

Опускает кольт.

— Ты ошибся, Додо. Этот патрон был не крайним. Он был последним.

Обтирает платком рукоятку, подходит к трупу крепыша, вкладывает револьвер ему в руку.

Подходит к стулу, на котором застыл Дронов.

— Сегодня не твой день, Додо. А скорее всего, и не твой век.

Аккуратно берет две дискеты, тянется за третьей — достать из дисковода…

От удара под колено падает на пол. Вскакивает, словно мячик, бросается на вставшего со стула Олега. Встречный удар Дронова, жесткий, кулаком в лицо, попросту отбрасывает Гунна в конец комнаты. С размаху он падает затылком на батарею отопления, и тело его безжизненно сползает на пол. Стекленеющие зрачки безразлично отражают свет.

Дронов подходит, прикрывает мертвецу веки.

— Если сейчас не мой век, то не твой — и подавно.

Боль в спине жуткая. Пуля засела где-то между ребер, а тридцать восьмой калибр — это тебе не изюминка.

Выхолощенный патрон осечки не дал. Но шкуру мне попортил. Больше всего я боялся двух вещей: Гунн выстрелит в голову, эта пуля череп просто не пробьет, и тогда он добавит из чего-то более существенного. Например, из «вальтера» или «тишака». Вторая — что он сразу применит пистолет. По непонятной мне причине Гунн всегда терпеть не мог именно револьверы.

За меня было несколько обстоятельств. Я предположил, что снова работать «запаленным» стволом Гунн не станет, если можно использовать другой. А ситуация как раз располагала: наличие трупа крепыша со сломанной шеей и принадлежность кольта мне. Понятно, алиби это ему не создавало, зато «разводило концы», путало ситуацию — а какой профессионал этим не воспользуется, если есть возможность?!

Ну, а третье… Именно потому, что Гунн не выносил барабанное оружие, я рассчитывал, что он не заметит разницу в отдаче от выстрела выхолощенным патроном. Единственно, в чем я не сомневался, так это в том, что он выстрелит.

Так и вышло. Ну и слава Богу. Вот только с выводом о его аристократических предках я погорячился.

Сознание я потерял лишь на секунду, да и то — от болевого шока. Ну да тоже на пользу: рухнул башкой на стол вполне натурально…

Если кто посмотрит на меня сейчас со стороны, то решит, что оно ко мне не вполне вернулось… Я методично кладу на бок стул за стулом и обламываю у них ножки ударом ноги. А из обломков складываю костерок. В центре комнаты.