Ох уж эта Алька

"А ну-ка, шо теперь скажете?"

Бабушка, не поведя и бровью, пригубила чай, потом поставила чашку и, обернувшись, взяла что-то с буфета.

– Закурим?
– поинтересовалась она, демонстрируя большую, красиво изогнутую курительную трубку.

"...по нашему, по бразильски?" - немедленно продолжила Алька, но бабушка её разочаровала.

– Ты, Женечка, можешь выйти на кухню, - великодушно разрешила она.

И раскочегарила!

"Самосад" у бабушки был такой, что Муха, не долго думая, воспользовался любезным предложением и слинял. Алька минуту продержалась на самолюбии, потом еще одну - на самомнении, а потом подняла руки.

– Сда... кхм... сдаюсь, - просипела она.
– Я хо-кх-рошая.

– То-то, - спокойно подытожила бабушка (ни разу даже не поморщившись!) и загасила свой "паровоз".
– Женька, открой окно, пожалуйста. Сейчас проветрим и будем, наконец, пить чай.

Бабушка оказалась мировой до умопомрачения: старый геодезист, полевой "волк", тайга, пустыни, горы... Она знала прорву историй из полевого быта и рассказывала их так, что Муха уже дважды перехватывал Алька при попытке гепнуться на спину вместе со стулом.

– Был у нас еще начальник управления, азербайджанец, по имени Акрам Гамильзянович, - продолжала "травить" бабушка.
– И был переводчик иностранной литературы (тогда и такие были!) Николай Йосыповыч - интеллигентнейший человек! Галычанын еще старого австрийского воспитания, педантичный до невозможности. Знал пять языков! От него никогда грубого слова не услышишь, что там грубого - резкого, всё через "перепрошую" и "будласка", но... выговорить имя начальника был не в состоянии. И вот каждый раз, заходит к начальнику в кабинет, мнётся-мнётся (а начальник уже нервничает, уже краснеет!) - и наконец решается: "Перепрошую, товариш... шановний... э-э-э... Экран Омельянович... Ой-ой-ой! Аркан Обезьянович... Ой-ой-ой!"

– Обезь... ы-кхы!

На этот раз Алька, для разнообразия, подавилась. Она как раз слизывала варенье с чайной ложечки и отчаянно раскашлялась, попытавшись устроить на столе локальный потоп пополам с погромом. Муха едва успел удвинуть от её дергающейся руки кружку и выхватить из-под кивающего носа блюдце с тем же вареньем. Потом он поднял было руку, чтобы по традиции "добить" подавившегося товарища, но так и не решился. Причем, не решился не хлопнуть, а просто дотронуться до бьющейся "в конвульсиях" девчонки. Осознав это, он едва не покраснел снова, второй раз за вечер, и смущенно зыркнул на бабушку. Та участливо любовалась Алькой и его терзаний тактично не замечала. "Ага, щас!
– сам себе сыроинизировал Муха.
– Что я, родную бабушку не знаю? Ой, будет теперь... Еще и Алька, зараза, учудила..."

– Ойх!
– наконец обрела дар речи гостья.
– Ну вы даёте! Нельзя же так... "обезьяныч"... Ну это, Ирина Михална, совсем уж - байки.

– Вот-вот!
– веско провозгласила бабушка.
– Все так говорят. И никто не верит. А между тем - чистая правда! Ой, да мало ли всякого было...

– Бабуль, ты лучше про джинну расскажи, - встрял Муха, которому надоело быть немым свидетелем знакомства его собственной бабушки с его собственной (хотелось бы...) девушкой. Сегодняшняя импровизация далась ему таким напряжением воли, что просто страх. И ведь убедил себя! Всё логично, всё пристойно: просто попросила Софийка, просто зайти в гости на чай (ну конец-концом, что они там, в общаге, никогда без задней мысли на чай не ходят?!). С бабушкой! Ни единого намёка, ни взгляда... И вот почему такое впечатление, что одна примеривает, можно ли доверить "этой особе" родного внука, а другая... проверяет, сколько она с такой - кхм...
– родственницей выдержит. "Поделили! Ничего, я вас отвлеку маненька..."

– Джинна?
– удивилась Алька.
– Это что ли - пуффф!..
– Она продемонстрировала руками "вспух" и скорчила нечто загадочно-жуткое.

– Ну почти, - уклончиво ответила бабушка, улыбнувшись на Алькину пантомиму.

– Странная история. Вот, как раз из тех, в которые никто не верит, - всё же попыталась она увильнуть.

Но не тут-то было! Муха, который искоса подсматривал за Алькой, пожалел, что не фотохудожник. Вот только что она - сплошная непосредственность, просто солнышко, вся такая, что наверное даже фотографии на стенах начали бы улыбаться... и вдруг сразу - ДИКИЙ ЗВЕРЬ! Ну, прям, картина "Кошка и фантик"...

– Вообще-то, я лично этого не видела. Даже тех, кто лично видел - не видела. Но эту историю в Тресте знали все... Если хотите?..
– И получив утвердительный кивок двух растрепанных голов, продолжила: - Случилось это в Средней Азии, на Памире, в конце двадцатых годов. Экспедиция снимала отроги Алая и должна была переместиться вглубь горного узла, но никак не могли найти проводника. Местные таджики и киргизы только отнекивались и у всех находились срочные дела: барашка болеет, жена рожает... барашка рожает, жена болеет... Но, приказ есть приказ. Начальник уже почти решился идти без проводника, как вдруг является к нему ихний повар, пожилой узбек, который заодно был и переводчиком, а вместе с ним девчушка местная - тюбетейка, платице, косички - всё как обычно. Повар мнётся так, не решается сказать, а девчушка тоже молчит, только глазками своим чёрными поглядывает.

– Ну? Что у вас?
– спрашивает начальник.

– Товарищ начальника, - чухает потылыцю повар, - это неразумное дитя, да пошлёт ей Аллах терпеливого мужа, говорит, что проведёт нас через горы.

– Ты чья? Где родители?
– строго спрашивает начальник.

Девушка не ответила, только настороженно зыркнула из-под бровей, но поспешил ответить повар:

– И я так сказал, товарищ начальника!
– обрадовался он.
– Иди, сказал, домой и пусть отец, благословенна будь его семья, не выпускает тебя, пока не получит хороший калым. Но она не слушает, товарищ начальника, она говорит, что сирота. Что семья, где ей дали кров, будет только рада.

Теперь и начальник почухал потылыцю. А девушка увидела такое дело, подскочила к нему и давай что-то с жаром доказывать. Раскраснелась вся, косички летают, глазки горят! Начальник обалдел от такого напора и смотрит на повара. Тот только головой качает да языком цокает. Наконец, и девушка выдохлась и тоже с надеждой уставилась на повара.

– Вай дот!
– пояснил он смущенно.
– Говорит, возьмите. Говорит, сами не пройдёте. Она дороги знает, жила там. Говорит, всё равно сбежит, да простит ей Аллах столь недостойные помыслы. Надо взять, товарищ начальника. Если в женщину вселился иблис, ей опасно перечить!

– Х-х-хорошо, - выдавил начальник, - только отвечать за неё будешь сам.

– Как за родню, - расплылся в улыбке повар и быстренько перевёл решение девчушке. Та взвизгнула и повисла у совсем смущенного повара на шее. Потом отпустила и кинулась было к начальнику, но смутилась, замерла, опустив голову, и пролепетала что-то в пол.

– Она благодарит тебя, товарищ начальника, - перевёл повар, - и говорит, что ты не пожалеешь.

– Хотелось бы...
– снова засомневался начальник, но долг пересилил.
– Решено. Выступаем завтра.

Девушку звали незамысловато - Айша. Она накрепко привязалась к повару, которому напоминала его собственных внучек. Начальника она уважительно побаивалась - как же, такой солидный, аж двадцать шесть лет! Молодёжи, которым и двадцати не было, поначалу конечно стеснялась, но быстро освоилась и уже через пару дней вовсю распевала что-то, жизнерадостно мелькая косичками по всему лагерю или важно восседая в седле за спиной у повара. Людям, глядя на неё, становилось веселее и дисциплина у парней подтянулась, вместе с внешним видом.