Охота на либерею

— А сейчас почто пришёл?

— Шестой десяток мне, работник из меня плохой. А племяннику и так несладко. Вот и ушёл.

— А здесь сладко, что ли?

— И здесь несладко. Да только приторговывал я. Выходило неплохо. Авось с божьей помощью и сейчас что выйдет. Тут и знакомые купчишки были, вот и хочу поискать — может, остался кто в живых. Сообща-то — всё лучше.

— А во Владимире тебе не торговалось?

— Племянник мой — гончар. С ним много не поторгуешь. Что сделал — только то и продал. Нет у него склонности к торговому делу.

Монах смотрел на него, усмехаясь и ковыряя пальцем заплату на рясе:

— Письмо знаешь?

Брат Гийом замялся. Писать по-русски он умел, но вряд ли его умения было достаточно для монастырских дел. Торговые записи вести — ещё куда ни шло, но вот что-то большее… Монах верно растолковал его заминку:

— Жаль. Монастырь наш ещё от преподобного Андроника [72] славен переписью книг.

Брат Гийом закивал:

— Да, отец. В торговом деле, конечно, грамотность нужна, но не такая учёная, как в монастыре.

72

Андроников монастырь основан в 1357 году митрополитом Московским Алексием и назван по имени ученика Сергия Радонежского — Андроника (канонизирован в лике святых как преподобный в конце XV века), ставшего первым его игуменом. С основания и до конца XVII века монастырь был одним из центров переписки книг в Великом княжестве Московском и в Русском царстве.

Монах снова усмехнулся:

— Ты ж гол как сокол. Чем торговать-то собрался?

Брат Гийом уже начал вскипать: "и какое дело ему до того, как я собрался торговать"? Но вслух ничего не сказал. Напротив, лишь улыбнулся доброжелательно:

— Вот сразу видно, что ты от торговых дел далёк. Если найду я старых знакомцев, смогу взять у них деньги в рост, а с прибыли и отдам. А люди меня знают — дадут! И не сомневайся.

Глупость, конечно: никто ему в долг без залога не даст. Но монах, очевидно, и впрямь в торговых делах не смыслил совершенно, потому как только махнул рукой в сторону невысокого каменного строения недалеко от церкви:

— Ступай. Поможешь братии лёд с мостовой у ограды сдолбить и в Яузу скинуть — переночуешь. Но не больше двух ночей. И без тебя места мало.

И пошёл по своим делам. А большего брату Гийому и не надо! Завтра найдёт он нужных людей, может, и одной ночёвки будет достаточно.

Вечером, уже в монастырской трапезной, цепляя большой деревянной ложкой из общего казана полбу, в которой по случаю Великого поста не было ни одной жиринки, брат Гийом думал. Первый человек, которого он должен найти, служит в кремле. Должность у него малая, но и того достаточно. Коадъютор давно понял, что подкупать лучше малых людей — они и стоят меньше, и не настолько на виду, как большие, а видят и слышат всё не хуже и не меньше их. Вот и сейчас — человечек чину небольшого, но вхож в самые высокие палаты, и внимания на него никто не обращает. "Надо будет его о Петере расспросить, — подумал иезуит, — возможно, способный юноша многого достиг при московском дворе".

Переночевав вместе с десятком монахов тут же, в трапезной — других свободных помещений не было — он утром после завтрака покинул монастырь. Некогда ему больше отковыривать лёд от мостовой — есть более важные дела! Тощий длинный монах, что встретил его вчера, крикнул что-то в спину, но брат Гийом даже не обернулся. Он направлялся в кремль, растворяясь в предрассветной мгле.

К счастью, ночь была морозной, и лёд к утру не утратил остатка зимней прочности. Напротив, появившиеся было на его поверхности талые лужицы промёрзли насквозь. Половодье, видно, откладывалось ещё на несколько дней. Коадъютор перешёл Яузу по льду и повернул налево. По видневшимся вдалеке башням кремля, он определил расстояние — примерно три версты.

Иезуит шёл берегом, почти не глядя на разворачивающееся перед ним в медленно светлеющем воздухе запустение. Впрочем, вон с другого берега доносится гусиный гогот и сердитый женский крик. Кое-где поднимаются прямые в утреннем безветрии дымки. Дымит чёрными угольными клубами кузня, возле которой стоят сани-розвальни и трое стрельцов грузят на них целый ворох наконечников пик и бердышей без древков. Видно, кузнец куёт оружие по требованию стрелецкого или бронного приказов. Коадъютор подошёл поближе. В утренних сумерках он был почти не виден.

Стрельцы уже укутывали поклажу просмоленной рогожей. Затем один из них, с посохом, что, как знал иезуит, указывало на начальственное положение, подошёл к молодому кузнецу.

— Бердышей и пик больше не надо. Их и так довольно, да и Устюг Железный без дела не стоит. Велено тебе, Никита, ковать стволы для пищалей и сорок.

Кузнец кивнул:

— Мне б железа. То, что в прошлый раз привезли, всё сработал.

— Всё будет. И уголь, и руда, и крицы, и полосы железные.

— С железом работа быстрее пойдёт.

Стрелецкий начальник развёл руками. Он держался с кузнецом как с равным, из чего брат Гийом сделал вывод, что происхождения тот не знатного, а начальственное своё положение выслужил умением и отвагой в бою.

— Тут уж не от меня зависит. С чем обоз придёт — то и получишь.

Он пожал кузнецу руку и быстрым шагом направился за уже тронувшимися с места санями. Никита же, повернувшись в сторону кузни, заметил застывшего невдалеке иезуита. Глаза его оценивающе сузились. Ох, как не любил брат Гийом такой взгляд у людей, с которыми он разговаривал! Так смотрят, когда подозревают в чём-то, или, того, хуже, уверены, что собеседник — враг и его следует немедленно тащить в Разбойный приказ — пусть там разбираются, даром, что ли, они жалованье государево получают? Следовало немедленно разрушить зарождающееся у кузнеца подозрение, что человек, слышавший его разговор со стрельцами, вражеский лазутчик.

— Тебе что надо? — слишком спокойно спросил Никита. — Чего ищешь?

Он сделал несколько шагов в сторону коадъютора. Тот тоже шагнул ему навстречу, нарочито приволакивая правую ногу.

— Слышал, работы у тебя прибавится, — сказал иезуит, стараясь быть предельно убедительным, — возьми в помощники. Тебе ведь сейчас нужен будет помощник, так?

Кузнец остановился. Подозрительность медленно стекала с его лица. Кажется, этот человек и вправду подслушал их разговор нечаянно.

— Годиков-то тебе сколько, дядя?

— Шестой десяток недавно разменял.

Кузнец усмехнулся:

— Какой же из тебя помощник в кузнецком деле? Мелок ты. Сразу видно — силёнок мало, а годков много. Да ещё ноги нездоровы. Ты и полдня в кузне не выстоишь. У меня был по осени отрок — с непривычки споткнулся да неудачно под крицу попал, которую я выронил. Руку себе раздробил. Но он-то молодой, а на молодых всё быстро заживает. Нет, проку от тебя не будет. Ступай уж, не могу тебе помочь. Хотя постой.

Никита, сбегав в кузню, вынес оттуда большой ломоть хлеба:

— Держи. С Богом!

Иезуит с видимой благодарностью принял хлеб и впился в него зубами, чтобы показать этому изначально недоверчивому кузнецу свой голод. На том и расстались. Никита направился в кузню, где подручный топтался на ножных мехах, для поддержания необходимого жара направляя в печь ровный постоянный поток воздуха. Нет, ещё один помощник не был нужен Никите.

А брат Гийом, прожевав откушенное, спрятал остаток хлеба в суму: сейчас он был сыт, а запас никогда лишним не бывает. Как только он отошёл от кузни на достаточное расстояние, мнимая хромота исчезла, и он снова зашагал по направлению к кремлю упругой походкой бывалого в переходах человека.