Охота на либерею
Шрифт:
Он на мгновение остановился, задумался, понизил голос:
— А кто знает, может, тогда государь уже другой будет? А Фёдор Иванович [81] — умишком-то мя-а-аконький. Ему что ни посоветуешь — всё сделает. А если уж правильные люди в окружении будут…
Давид замолчал и посмотрел на иезуита:
— Вот так-то, божий странник.
Он снова налил себе и гостю сбитня. Выпив, глянул на иезуита:
— Серебра отсыплю, сколько скажешь. Татар летом ждём. А там — наше время грядёт.
81
Фёдор Иванович — сын Ивана Грозного, царь всея Руси в 1584–1598 годах. Оценивается историками как человек, не способный к государственному управлению. Умер на сорок первом году жизни.
Брат
…На Красной площади вовсю шёл торг. Малые и большие купцы одной рукой крестились, слыша колокольный звон, а другой отпускали товар. Брат Гийом прошёл мимо торговых рядов, не обращая внимания на зазывал. Он решил войти в храм и отстоять обедню, чтобы наверняка не пропустить Петера, если тот действительно ежедневно приходит сюда.
82
Давид Ростовский — епископ РПЦ, с 1576 года — архиепископ Ростовский, Ярословский и Белозерский. В 1582 году во время миссии в Москве иезуита Антонио Поссевино высказывался в пользу католичества, за что в 1583 году заключён в монастырь с формулировкой "…Давида ересь его разоблачив, посла в монастырь под начало, дондеже в чувство придёт". Год смерти Давида Ростовского неизвестен.
83
Московская мечевая деньга — серебряная монета весом 0,34 грамма с изображением всадника с мечом. Была в ходу наряду с новгородской серебряной монетой вдвое большего веса, на которой изображался всадник с копьём — отсюда "копейка".
Он скользил взглядом по многолюдью площади, не находя в толпе молодого терциария ордена иезуитов, притворно принявшего чужую веру ради торжества истинной Церкви. И только у самого входа в храм он заметил знакомую фигуру, одетую в богатую русскую одежду. Хотя брат Гийом разговаривал с Петером лишь один раз, да ещё раз, ещё раньше, видел в Реймсе, он прочно сохранил в памяти его манеру держать себя, жесты, поворот головы. Поэтому узнал сразу.
Петер раздавал нищим милостыню. Дождавшись, когда он, перекрестившись на входе, уже собирался войти в храм, брат Гийом подошёл ближе и произнёс негромко, чтобы его голос слышал только Петер:
— Pater noster, qui es in caelis.
Глава 10
ОГРОМНАЯ ЦЕННОСТЬ
Москва, начало весны 1572 года
Петер уж три месяца жил в Москве. Быть царским крестником оказалось приятно и нехлопотно. Любые прихоти его исполнялись быстро, и нужды он ни в чём не знал. Только приходилось ежедневно видеться с царём, вести с ним долгие беседы да выполнять различные поручения. Впрочем, тоже необременительные.
Однажды царь предложил ему возглавить отряд "государевых людей", взяв под начало наследников именитых боярских семей. Но Петер уже достаточно пожил в Москве, чтобы понять, что эти одетые в чёрное люди уважением не пользуются и вызывают лишь страх и тщательно скрываемую ненависть. Причём у всех сословий. Да и ссориться с влиятельными боярами ему не хотелось. И так на него стали посматривать искоса: иноземец, выскочка, а у царя в любимчиках. А если возьмётся командовать старинными боярскими родами — тут только ходи да оглядывайся: не зарежет ли тебя кто в тёмном углу?
Нет, раздражать бояр без надобности Петеру не хотелось, не для того он здесь. Главное — выполнить свою миссию, а что там дальше будет — то Бог ведает. Для успеха дела он был готов поссориться хоть со всей Москвой, но без особой необходимости этого делать не стоило. Поэтому от предложения царского отказался, сказав:
— Зачем это, государь? Я и так люблю тебя, как родного отца. И даже больше, ведь ты — мой отец перед Богом. Я готов выполнить любое твоё поручение и сложить свою голову, если тебе это будет надо.
Лицо его при этом было настолько честным, а голос звучал так искренне, что царь едва не прослезился, что Бог послал ему такого верного подданного. И оставил при себе для выполнения особо важных поручений.
Петер долго думал, как навести царя на разговор о либерее, не вызвав подозрений. А то, в самом деле, все вокруг готовятся к татарскому набегу — куют бердыши, льют пушки, обучают войсковому строю неопытных ополченцев. Какая там либерея, не до того сейчас! Но, зная интерес царя к обустройству жизни
в Европе, решил сыграть именно на этом.Однажды, когда Иван Васильевич был в хорошем расположении духа, они беседовали, сидя за столом в царской светлице. Государь интересовался, чем Петер занимался до того, как решил заняться торговлей. Вот тут-то Петер и понял, что настало подходящее время подвести царя к обсуждению нужной темы.
— В детстве я был учеником хранителя либереи, — сказал он, — а книжное хранилище находилась в нашем университете, который основан, основан…
Петер на мгновение задумался и сказал:
— Он основан от дня сегодняшнего примерно четверть века. Там изучают медицину, богословие, каноническое и гражданское право, а также различные искусства. В либерее той есть труды по многим предметам, которые необходимы для постижения наук. Есть и древние рукописные свитки, и книги, напечатанные совсем недавно. И всё это в таком большом количестве, что несведущему человеку разобраться невозможно. В мои обязанности входило составление списков, которые именуются каталогами, внесение в них новых книг и наведение порядка на полках, чтобы можно было легко найти нужный фолиант [84] . Но такая жизнь показалась мне скучной, и я сменил её на полную опасностей и приключений жизнь торговца, а теперь стал твоим крестником и как верный подданный готовлюсь отразить нападение татар.
84
Фолиант — книга формата infolio, то есть в половину типографского листа. Были и более мелкие форматы — inquarto, inoctavo. То есть в четверть и в одну восьмую типографского листа. Точный размер книги зависел от размера листа.
Иван Васильевич задумчиво чесал шею под бородой, глядя немигающими глазами перед собой.
— Либерея, говоришь? Фолиант?
— Да, государь. Там были не только фолианты, но и книги другого формата — in quarto, in octavo. В Реймсе многие состоятельные люди хранят дома различные книги, и не только богословского содержания. И я, признаться, был очень удивлён, что твои бояре не имеют столь полезной для души привычки.
— Бояре, бояре, — раздражённо сказал царь, — моим боярам только бы людей мордовать. Верных слуг из них с полсотни едва наберётся, а остальные…
Он разочарованно махнул рукой и замолчал, насупившись. Молчал и Петер. Насколько он успел изучить нрав царя, сейчас надо было выждать немного, а потом разговор сам перейдёт в нужное ему русло. Так и оказалось.
— Знаешь, Петруша, — хвастливо произнёс царь, — а ведь либерея и у меня есть. В подземелье храню. Да такая, что твоя с ней не сравнится. Там ведь приданое бабки моей, Софьи. Была она дочерью последнего византийского императора да привезла в Москву тридцать телег книг и свитков, спасённых из горящего Царьграда. А за время, что прошло с тех пор, мои послы из заграничных странствий привозили и новые книги. В Казани стрельцы спасли из пламени татарские учёные книги — так всё туда же сложили. Был у меня басурманский поп учёный, умел читать и по-русски, и на многих восточных и южных языках. Начал было разбирать казанскую добычу да на русский переводить, да помер. Отравили, наверное, — уж это у нас умеют [85] .
85
На момент повествования Иван Грозный был женат в четвёртый раз. Первые три жены были предположительно отравлены.
— Это очень интересно, государь, — взволнованно сказал Петер, тщательно скрывая радость, что его хитрость подействовала, — дозволь взглянуть да разобрать, что там за книги хранятся!
— Что, заёрзал, крестник, — усмехнулся царь, — я ведь давно приметил, что из тебя хороший книжник или купец получится. Ну не воинский у тебя склад! А мне сейчас воины нужны.
— Государь, дозволь на либерею глянуть! Не знаю, плохой я или хороший воин, но ты же знаешь — за тебя я голову сложу не задумываясь. А сейчас помогу книги разобрать, да подскажу, как их использовать. От этого большая польза державе может быть.
Царь внимательно посмотрел на него:
— Вижу, вижу, крестник, что честен ты в помыслах. Пусть будет так. Разрешу тебе взглянуть на либерею. Перетрясёшь сундуки, посмотришь, что там к чему. А уж окончательно со всем разберёмся, как татар отобьём. Если отобьём. На том ведь свете книги ни к чему.
— Так давай, государь, прямо сейчас и глянем.
— Какой же ты настырный, крестник. Вижу, что не терпится. Ну, хорошо, пусть сейчас. Эй, кто там, а ну, войди!
Створки двери распахнулись, и в светлицу вошли двое стрельцов охраны.