Охота на либерею

С этим вопросом он и подошёл к окольничему. Тот посмотрел на него задумчиво, пожевал губами, потом сказал:

— Верно мыслишь. Не зря тебя отец Алексий хвалил. Да, против татар в поле выстоять невозможно, коли спрятаться не за что. Пальнёшь из пищали раз, другой, а потом всё равно достанут и порубят в крошево, если раньше стрелой не достанут. А вот если ты в гуляй-городе укрылся — тут-то им и незадача вышла. Из-за стен можно и из пищалей, и из лёгких пушек палить, и от стрел укрываться. А уж если они решат спешиться да в рукопашную пойти — что ж, добро пожаловать, мы не против.

— А сжечь его могут?

— Сжечь? Конечно, могут. Только полевая битва скорая, а гуляй-город для долгой осады и не предназначается. Для того крепостные стены есть. А в поле он — первая подмога.

Окольничий замолчал, о чём-то думая. Егорка подождал немного, ожидая, что тот скажет ещё что-нибудь. Но, видя, что тот продолжает безмолвствовать, решил сам начать разговор:

— Иван Трофимович, а раньше в сражениях гуляй-город сильно помогал?

Тот встрепенулся и, глянув на Егорку, произнёс:

— Что? Гуляй-город? Помогал, конечно. Если б не помогал — его бы делали разве?

— А здорово это кто-то придумал! Правда?

— Да, здорово, — сказал окольничий, — да только не сегодня. И не нами. Давно придумано. Чехи ещё полтора столетия назад такие гуляй-города делали [99] . А в сочинениях древних латинян указано, что германцы в войне с ними ставили повозки со щитами в ряд, чтобы защитить себя от римских стрел. Говорил же я тебе, Егор, что в древности всякое бывало, просто мы сейчас многое забыли. Поэтому даже непонятные книги выбрасывать нельзя — авось пригодятся.

99

Во время Гуситских войн 1419–1434 годов.

Егорка согласно кивал головой, хотя — вот хоть убей! — не помнил, чтобы окольничий ему такое когда-то говорил. Нет, про старинные непонятные книги говорил, а про то, что всё уже раньше придумано, просто мы забыли — нет. Не говорил.

— Да бог с ним, с городом этим. Знаешь, где в кремле пушкари стрелецкие сидят?

Егорка удивился такому внезапному повороту в мыслях окольничего, но удивления не показал и бойко ответил:

— Знаю, конечно. Возле Фроловской башни.

— Вот пойдёшь туда, найдёшь десятника Кирилла Антонова, скажешь, я прислал. Пусть он тебя приставит к делу.

— Хорошо, Иван Трофимович.

— Неимоверная битва грядёт, Егор. Скоро решится, быть ли державе русской или нет. Войск в Москве мало, почитай все в Ливонии бьются. А сила на Москву идёт великая. Больше, чем прошлым летом. Поэтому все в битву пойдут. Ты пойдёшь. И я пойду. И все мои писцы. Пусть у них воинского навыка и нет, но в трудной дороге и жук — мясо. Ступай.

Таким Егорка окольничего не видел ни разу. Вся его крикливость внезапно подевалась неизвестно куда. И взгляд у него был — словами не передать. И тоскливый, и решительный одновременно. И ещё какой-то… непонятный. Егорке аж не по себе стало.

— Ступай, ступай, Егорка, — сказал окольничий, видя, что тот мешкает, — Кирилл скажет, чем заниматься, он человек дельный. Ночевать можешь на прежнем месте, пока время не придёт.

А что за время и куда оно должно прийти — так и не сказал, и Егорка спрашивать не стал. И так ясно, что все сейчас трудятся для того, чтобы встретить татар достойно. Для того мастера, что с железом работают, льют пушки и куют пищали, а плотники сколачивают для гуляй-города дубовые щиты с бойницами. Мужики из окрестных сёл да деревень сами идут в войско, даже те, кто сроду оружия в руках не держал. Берут не всех, конечно. А тех, кого берут, в стрелецкий строй не ставят. Воинскому ремеслу ведь быстро не научишься. Необученного в сражение отправлять — всё равно что на плаху.

Но и без этого в войске есть чем заняться. То ли в помощниках у розмыслов [100] , то ли просто в обозе ходить — мало ли, какая там надобность случится. Коня подковать, сбрую починить, кашу сварить или порох к пушке поднести.

Интересно, а Иван Трофимович его считает тем жуком, который в трудной дороге — мясо, или сказанное относится только к писцам? Егорка вспомнил, как окольничий хвалил его и ругал ленивых писцов, и подумал, что, наверное, он всё-таки не жук. Хотя какой с него боец? Из пищали ни разу не стрелял, только с лука. И на саблях рубиться не может. Грамоту знает — тут не поспоришь, да ведь только в бою она, грамота эта, без надобности. У стрельцов читать умеют, наверное, только сотники да полковники. Ну, может, десятники какие. А простые стрельцы — ни-ни. Однако в бою каждый из них стоит десяти… Да что там десяти — двадцати, ста Егорок.

100

Розмыслы — военные инженеры.

Расстроившись от таких рассуждений, он подошёл к Фроловской башне. Кирилл Антонов оказался на месте.

Это был высокий, крепкий стрелец лет сорока с густой русой бородой с едва заметной проседью. Одет в бурые сафьяновые чёботы и кафтан, но не в стрелецкий, а простой, какой носят жители слободы. Узнав, что Егорку прислал окольничий Земского приказа Иван Челяднин, сказал коротко:

— Добре. Приставлю тебя к сороке.

Егорка раскрыл рот:

— К чему?

Во как! Вот стоило только коснуться военного дела, сразу узнал про гуляй-город, а тут ещё сорока какая-то. Выходит, чтобы обучиться военному делу, надо много знать. Это не просто из пищали палить да на коне скакать. Хотя на коне скакать тоже надо уметь.

Кирилл улыбнулся:

— Сороковая пищаль. Узнаешь ещё. Сегодня ты мне не нужен, подходи завтра после обеда, вместе пойдём пищаль из кузни забирать.

Этого Егорка точно не пропустит, конечно, придёт, интересно же! А сейчас делать было нечего, а идти обратно в кремль, к окольничему, ему не хотелось. Егорка вышел на площадь перед кремлём. Стоял воскресный день, и в Москву съехались крестьяне из ближайших деревень — торговать. Стояли и московские ремесленники со своим товаром. Но и тех и других было немного: после прошлогоднего разорения исправных хозяйств вокруг Москвы почти не осталось.

Егорка прошёлся вдоль рядов. Вот мужик продаёт прошлогоднюю пшеницу. Знающий человек сразу скажет — лежалая, на хлеб не годная. А Егорка — знающий. Такую разве что скоту скармливать. Рядом стоят два совсем маленьких телёнка, губами шлёпают. Девочка лет пяти слезами заливается, обнимает их, какой-то вкусняшкой с ладошки кормит. А они тыкаются в её руку большими розовыми носами, мычат что-то благодарно. Вот и отец — по виду, крестьянин среднего достатка. Стоит, хмурится. Видит же, что доча расставаться с ними не хочет. А что делать? В хозяйстве каждая копеечка на счету.

Рядом с продавцом телят расположился гончар. Горшки, крынки, миски — выбор богатый. Егорка подошёл, глянул повнимательней, звонко щёлкнул ногтем по округлому боку — хорошие крынки! Видно, что мастер свои изделия обжигал на совесть. Такие протекать не будут и прослужат долго, пока кот, прыгая с лавки на стол, не заденет и не опрокинет на пол, или ребёнок неразумный не разобьёт, играя. И узор на них нарисован — с выдумкой! Не просто ломаные черты да завитушки — вон цветочек невиданный лепестки топорщит, на другом птички — то ли петух, то ли ворона, то ли сама Жар-птица. Сразу и не поймёшь, но всё равно красиво. И синенькие, и красненькие, и бурые — всякие!