Охота на либерею

Похолодел дед Кузьма: нашли-таки его Дарьюшку! Что же теперь будет? Парень, мельком взглянув на него, убежал, а Насупа в упор посмотрел в глаза:

— С тобой девка?

— Со мной.

— Тебе-то она уже без надобности.

Издевается Насупа, понимает, что ничего старик сделать не сможет. Со стороны поляны донёсся истошный Дарьин крик и тут же смолк. Насупа снова улыбнулся.

— Обитель мы не ограбим. Но пощиплем изрядно. На это у меня людей хватит.

Значит, атаманом он в ватаге! Застонал дед Кузьма, сгорбил плечи, согнулся, словно от неизбывного горя. Насупа на него почти не смотрел, поглядывая больше в сторону поляны. Как же ты глуп, атаман, что не посчитал старого разбойника равным себе бойцом, как глуп! Рука старика неуловимым ловким движением извлекла нож из поясного чехла. Насупа успел лишь перевести на него удивлённый взгляд, как повалился прямо в заросли ивняка, подминая немалым своим телом гибкие прутья. На виске его краснела небольшая ранка.

Дед Кузьма выбежал на поляну. Дарья молча и настолько яростно отбивалась от насильника, что тот никак не мог с ней совладать и успел лишь задрать подол, обнажив красивые белые девичьи ноги, уже начавшие наливаться полнотой. Поглощённые борьбой, ни Дарья, ни разбойник не заметили, как появился старик и в несколько быстрых шагов преодолел разделяющее их расстояние. Эх, только бы хватило сил!

Парень без звука отвалился от Дарьи. Он, как и Насупа, умер мгновенно: дед Кузьма бил наверняка. Потом сидели на траве, тяжело дыша, — не от усталости, а от волнения.

— Не успел?

Дарья замотала головой, плотно сжав губы:

— Нет.

— Слава богу.

И тут девушка расплакалась. Она кинулась старику на грудь и рыдала, трясясь всем телом. Тот ласково гладил её по спине:

— Всё прошло, внученька, всё прошло. А теперь давай пойдём. Тут целая ватага, надо предупредить монахов. А то атаман грозился, хотят пощипать они Сергиеву обитель.

— Да, дедушка, да!

Дарья решительно вскочила на ноги. Помогла подняться старику, который после пережитого напряжения, казалось, совсем ослаб. Они осторожно, стараясь не шуметь, стали пробираться к монастырю. Покинув поляну, пошли быстрее и уже совсем недалеко от монастырских ворот увидели выходящую из лесу длинную вереницу телег, гружённых укутанным от дождя просмоленной дерюгой оружием. Спереди и сзади обоза шли конные и пешие стрельцы. Обоз Василия Бутурлина обернулся за полтора месяца!

— Вот и ладно, — произнёс старик, — сейчас и с ватажниками поквитаемся.

Василий Бутурлин, узнав, что появившиеся у монастыря разбойники едва не обесчестили его невесту, сам встал во главе отряда, отправившегося на поиски разбойничьего стана. Отряженные им в розыск стрельцы ещё до входа в лес зарядили пищали и запалили фитили. Вскоре откуда-то не очень издалека донеслась обильная пальба. Из полусотни отряженных стрельцов в живых остались все, и лишь трое вернулись ранеными: разбойники нападения не ожидали, поэтому появление стрельцов с готовыми к стрельбе пищалями ввергло их в уныние, и о сопротивлении почти никто не думал. Спастись удалось совсем немногим, а на кладбище близ монастыря появилось почти четыре десятка свежих могил.

Глава 14 КАК СТРЕКОЧЕТ СОРОКА

Москва, лето 1572 года

Разведчики донесли — татар следует ждать во второй половине лета. Это было на руку — есть ещё время, чтобы выковать побольше оружия и обучить новобранцев. На следующий день, после заутрени, Егорка был у Фроловских ворот. Кирилл Антонов уже поджидал его. Вскоре к ним подкатила телега, в которую была запряжена белая в яблоках лошадь. Пожилой возница, одетый в льняную рубаху и штаны из дерюги, сидел боком, покачивая ногами, обутыми в новые лапти. Рядом с ним стояли две чем-то туго набитые вместительные сумки.

— Здравствуй, Кирилл, — сказал незнакомец.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил Кирилл, — ну что, пошли за сороками.

Он присел на телегу, возница цокнул языком и дёрнул вожжи. Лошадь тронулась, а Егорка, подскочив к телеге, запрыгнул на неё.

— Брысь, — сердито буркнул незнакомец, — молод ещё. И Дымка старенькая, её беречь надо.

Дымка заржала, как будто соглашаясь с хозяином. Егорка молча слез с телеги и пошёл рядом. Незнакомец ему не понравился. Нет, то, что он о лошади заботится — хорошо, но мог бы и по-другому сказать. А он и не сказал даже, как его звать-величать.

— Василием меня звать, — словно подслушав Егоркины мысли, сказал возница, — дядька Василий, стало быть.

— Ясно.

— А ты, значит, Егор, — сказал Василий, — вот и познакомились.

И снова умолк, думая о чём-то своём.

Кирилл, видя, что Егорка хмурится, подмигнул ему:

— Что, опечалил тебя Василий? Не бойся, он незлой. Не в духе просто. Не выспался, наверное.

— Я и не боюсь, — ответил Егорка, — чего мне бояться?

— Это верно. Вам не дуться друг на друга надо, а дружить. В сражение вместе пойдёте. Он у нас знатный мастер по части огневого боя. А ты у него в помощниках будешь.

Егорка кивнул. Ему не привыкать. Вон Иван Трофимович — уж на что сварливым сначала показался, а ведь какой хороший человек! А что ругается часто — так что ж с того? Не дерётся же. А если и дерётся, то совсем чуть-чуть. И всё за дело.

Они вышли из кремля и, повернув направо, направились вдоль стены. У реки свернули налево и мимо наплавного моста двинулись по берегу вниз по течению. До устья Яузы было версты полторы, но идти им пришлось долго. В этой части Москвы обгорелые развалины домов разбирали почему-то неспешно, и им часто приходилось обходить кучи всякого мусора и головешек. Дойдя до Яузы, повернули налево и пошли вдоль реки. Егорка уже догадался, куда они направляются. Конечно же, на Малый Оружейный двор, где его пребывание оказалось таким недолгим и закончилось так плачевно. И где кузнецом был Никита, родной брат придворного лекаря Данила.

Когда они вошли во двор, из трубы кузни валил густой чёрный дым. Никита как раз загружал в печь руду для утренней ковки. Увидев гостей, он оставил помощника, который стоял у ножных мехов и мерно закачивал в топку воздух. Со стороны казалось, что он просто переминается с ноги на ногу.

— С вечера всё готово, — сказал Никита.

Увидев Егорку, сразу его узнал:

— Здравствуй, Егор. Как твоя рука?

— Здравствуй, Никита. Брату твоему буду век благодарен. Как будто и не ломал.

— На молодых заживает как на собаке.

— Ну, не скажи, — вмешался в разговор Кирилл, — в приборе Андрея Палецкого [107] одному молоденькому пареньку повозка ноги переехала, так хроменьким остался. В пушкари назначили, чтобы меньше ходить. Сейчас за лошадьми глядит.

— Всякое бывает, — сказал Никита, — брат, может, и вылечил бы.

— Да, Данила рядом не оказалось, в походе было дело.

— Хватит про каличных, — сварливо сказал Василий, — не для того мы здесь, чтобы пустое болтать. Показывай сороку.

107

Андрей Палецкий — воевода Ивана Грозного.

— Так вот, — ответил Никита, — под навесом стоят.

— Две, что ли? — спросил Василий. — Про две уговор был.

Никита, не отвечая на вопрос, подошёл к навесу и гордо сказал, указывая рукой:

— Три!

— Три? — изумился Кирилл. — Не зря тебя Ухарем прозвали. Другим дай бог за это время две успеть сделать.

— Три сороки, у каждой двадцать один ствол в три ряда, — сказал Никита. — Хоть сейчас ставь на колёса да в бой.

— Хорошо, хорошо, — ответил Кирилл, — сейчас мы их и опробуем. Егор, тащи с телеги заряды да порох. Хорошо, я с запасом взял. Как знал!