Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:
МАРАФОН Я бегу, топчу, скользя По гаревой дорожке, — Мне есть нельзя, мне пить нельзя, Мне спать нельзя – ни крошки. А может, я гулять хочу У Гурьева Тимошки, — Так нет: бегу, бегу, топчу По гаревой дорожке. А гвинеец Сэм Брук Обошел меня на круг, — А вчера все вокруг Говорили: «Сэм – друг! Сэм – наш гвинейский друг!» Друг гвинеец так и прет — Всё больше отставанье, — Ну, я надеюсь, что придет Второе мне дыханье. Третее за ним ищу, Четвертое дыханье, — Ну, я на пятом сокращу С гвинейцем расстоянье! Тоже мне – хорош друг, — Обошел меня на круг! А вчера все вокруг Говорили: «Сэм – друг! Сэм – наш гвинейский друг!» Гвоздь программы – марафон, А градусов – все тридцать, — Но к жаре привыкший он — Вот он и мастерится. Я поглядел бы на него, Когда бы – минус тридцать! Ну а теперь – достань его, — Осталось – материться! Тоже мне – хорош друг, — Обошел на третий круг! Нужен мне такой друг, — Как его – забыл… Сэм Брук! Сэм – наш гвинейский Брут! 1971
* * *
Зарыты в нашу память на века И даты, и события, и лица, А память – как колодец глубока: Попробуй заглянуть – наверняка Лицо, и то неясно отразится. Разглядеть, что истинно, что ложно, Может только беспристрастный суд: Осторожно с прошлым, осторожно — Не разбейте глиняный сосуд! До сих пор иногда вспоминается Из войны много фраз — Например, что сапер ошибается Только раз. Одни его лениво ворошат, Другие
неохотно вспоминают,
А третьи – даже помнить не хотят, — И прошлое лежит как старый клад, Который никогда не раскопают. И поток годов унес с границы Стрелки – указатели пути, — Очень просто в прошлом заблудиться — И назад дороги не найти. До сих пор иногда вспоминается Из войны пара фраз — Например, что сапер ошибается Только раз. С налета не вини – повремени: Есть у людей на всё свои причины — Не скрыть, а позабыть хотят они, — Ведь в толще лет еще лежат в тени И часа ждут заржавленные мины. В минном поле прошлого копаться — Лучше без ошибок, – потому Что на минном поле ошибаться Просто абсолютно ни к чему. Иногда как-то вдруг вспоминается Из войны пара фраз — Например, что сапер ошибается Только раз. Один толчок – и стрелки побегут, — А нервы у людей не из каната, — И будет взрыв, и перетрется жгут… Но, может, мину вовремя найдут И извлекут до взрыва детонатор! Спит земля спокойно под цветами, Но еще находят мины в ней, — Их берут умелыми руками И взрывают дальше от людей. До сих пор из войны вспоминается Пара фраз, пара фраз — Например, что сапер ошибается Только раз. 1971
МАСКИ Смеюсь навзрыд – как у кривых зеркал, — Меня, должно быть, ловко разыграли: Крючки носов и до ушей оскал — Как на венецианском карнавале! Вокруг меня смыкается кольцо — Меня хватают, вовлекают в пляску, — Так-так, мое нормальное лицо Все, вероятно, приняли за маску. Петарды, конфетти… Но всё не так, — И маски на меня глядят с укором, — Они кричат, что я опять – не в такт, Что наступаю на ноги партнерам. Что делать мне – бежать, да поскорей? А может, вместе с ними веселиться?.. Надеюсь я – под масками зверей Бывают человеческие лица. Все в масках, в париках – все как один, — Кто – сказочен, а кто – литературен… Сосед мой слева – грустный арлекин, Другой – палач, а каждый третий – дурень. Один себя старался обелить, Другой – лицо скрывает от огласки, А кто – уже не в силах отличить Свое лицо от непременной маски. Я в хоровод вступаю, хохоча, — И все-таки мне неспокойно с ними: А вдруг кому-то маска палача Понравится – и он ее не снимет? Вдруг арлекин навеки загрустит, Любуясь сам своим лицом печальным; Что, если дурень свой дурацкий вид Так и забудет на лице нормальном?! Как доброго лица не прозевать, Как честных отличить наверняка мне? — Все научились маски надевать, Чтоб не разбить свое лицо о камни. Я в тайну масок все-таки проник, — Уверен я, что мой анализ точен: Что маски равнодушья у иных — Защита от плевков и от пощечин. 1971 ПЕСНЯ ПРО ПЕРВЫЕ РЯДЫ Была пора – я рвался в первый ряд, И это всё от недопониманья, — Но с некоторых пор сажусь назад: Там, впереди, как в спину автомат — Тяжелый взгляд, недоброе дыханье. Может, сзади и не так красиво, Но – намного шире кругозор, Больше и разбег, и перспектива, И еще – надежность и обзор. Стволы глазищ – числом до десяти — Как дула на мишень, но на живую, — Затылок мой от взглядов не спасти, И сзади так удобно нанести Обиду или рану ножевую. Может, сзади и не так красиво. Но – намного шире кругозор, Больше и разбег, и перспектива, И еще – надежность и обзор. Мне вреден первый ряд, и говорят — От мыслей этих я в ненастье ною. Уж лучше – где темней – в последний ряд: Отсюда больше нет пути назад, И за спиной стоит стена стеною. Может, сзади и не так красиво, Но – намного шире кругозор, Больше и разбег, и перспектива, И еще – надежность и обзор. И пусть хоть реки утекут воды, Пусть будут в пух засалены перины, — До лысин, до седин, до бороды Не выходите в первые ряды И не стремитесь в примы-балерины. Может, сзади и не так красиво, Но – намного шире кругозор, Больше и разбег, и перспектива, И еще – надежность и обзор. Надежно сзади, но бывают дни — Я говорю себе, что выйду червой: Не стоит вечно пребывать в тени — С последним рядом долго не тяни, А постепенно пробирайся в первый. Может, сзади и не так красиво, Но – намного шире кругозор, Больше и разбег, и перспектива, И еще – надежность и обзор. 1971 I. ПЕВЕЦ У МИКРОФОНА Я весь в свету, доступен всем глазам, — Я приступил к привычной процедуре: Я к микрофону встал как к образам… Нет-нет, сегодня точно – к амбразуре. И микрофону я не по нутру — Да, голос мой любому опостылит, — Уверен, если где-то я совру — Он ложь мою безжалостно усилит. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И – жара!.. Жара!.. Жара!.. Сегодня я особенно хриплю, Но изменить тональность не рискую, — Ведь если я душою покривлю — Он ни за что не выпрямит кривую. Он, бестия, потоньше острия — Слух безотказен, слышит фальшь до йоты, — Ему плевать, что не в ударе я, — Но пусть я верно выпеваю ноты! Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лица недобро, И слепят с боков прожектора, И – жара!.. Жара!.. Жара!.. На шее гибкой этот микрофон Своей змеиной головою вертит: Лишь только замолчу – ужалит он, — Я должен петь – до одури, до смерти. Не шевелись, не двигайся, не смей! Я видел жало – ты змея, я знаю! И я – как будто заклинатель змей: Я не пою – я кобру заклинаю! Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И – жара!.. Жара!.. Жара!.. Прожорлив он, и с жадностью птенца Он изо рта выхватывает звуки, Он в лоб мне влепит девять грамм свинца, — Рук не поднять – гитара вяжет руки! Опять не будет этому конца! Что есть мой микрофон – кто мне ответит? Теперь он – как лампада у лица, Но я не свят, и микрофон не светит. Мелодии мои попроще гамм, Но лишь сбиваюсь с искреннего тона — Мне сразу больно хлещет по щекам Недвижимая тень от микрофона. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И – жара!.. Жара!.. II. ПЕСНЯ МИКРОФОНА Я оглох от ударов ладоней, Я ослеп от улыбок певиц, — Сколько лет я страдал от симфоний, Потакал подражателям птиц! Сквозь меня многократно просеясь, Чистый звук в ваши души летел. Стоп! Вот – тот, на кого я надеюсь, Для кого я все муки стерпел. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл – шею спиливал, — А я усиливал, усиливал, усиливал… На «низах» его голос утробен, На «верхах» он подобен ножу, — Он покажет, на что он способен, — Но и я кое-что покажу! Он поет задыхаясь, с натугой — Он устал, как солдат на плацу, — Я тянусь своей шеей упругой К золотому от пота лицу. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл – шею спиливал, — А я усиливал, усиливал, усиливал… Только вдруг: «Человече, опомнись, — Что поешь?! Отдохни – ты устал. Это – патока, сладкая помесь! Зал, скажи, чтобы он перестал!..» Всё напрасно – чудес не бывает, — Я качаюсь, я еле стою, — Он бальзамом мне горечь вливает В микрофонную глотку мою. Сколько лет в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл – шею спиливал, — А я усиливал, усиливал, усиливал… В чем угодно меня обвините — Только против себя не пойдешь: По профессии я – усилитель, — Я страдал – но усиливал ложь. Застонал я – динамики взвыли, — Он сдавил мое горло рукой… Отвернули меня, умертвили — Заменили меня на другой. Тот, другой, – он всё стерпит и примет, — Он навинчен на шею мою. Нас всегда заменяют другими, Чтобы мы не мешали вранью. …Мы в чехле очень тесно лежали — Я, штатив и другой микрофон, — И они мне, смеясь, рассказали, Как он рад был, что я заменен. 1971 ОДНА НАУЧНАЯ ЗАГАДКА, ИЛИ ПОЧЕМУ АБОРИГЕНЫ СЪЕЛИ КУКА Не хватайтесь за чужие талии, Вырвавшись из рук своих подруг! Вспомните, как к берегам Австралии Подплывал покойный ныне Кук, Как, в кружок усевшись под азалии, Поедом –
с восхода до зари —
Ели в этой солнечной Австралии Друга дружку злые дикари. Но почему аборигены съели Кука, За что – неясно, молчит наука. Мне представляется совсем простая штука: Хотели кушать – и съели Кука! Есть вариант, что ихний вождь – Большая Бука — Сказал, что – очень вкусный кок на судне Кука… Ошибка вышла – вот о чем молчит наука: Хотели – кока, а съели – Кука! И вовсе не было подвоха или трюка — Вошли без стука, почти без звука, — Пустили в действие дубинку из бамбука — Тюк! прямо в темя – и нету Кука! Но есть, однако же, еще предположенье, Что Кука съели из большого уваженья, — Что всех науськивал колдун – хитрец и злюка: «Ату, ребята, хватайте Кука! Кто уплетет его без соли и без лука, Тот сильным, смелым, добрым будет – вроде Кука!» Комуй-то под руку попался каменюка — Метнул, гадюка, – и нету Кука! А дикари теперь заламывают руки, Ломают копья, ломают луки, Сожгли и бросили дубинки из бамбука — Переживают, что съели Кука! 1971, ред. 1979
* * *
Александру Назаренко и экипажу теплохода «Шота Руставели» Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты — И хрипят табуны, стервенея, внизу. На глазах от натуги худеют канаты, Из себя на причал выжимая слезу. И команды короткие, злые Быстрый ветер уносит во тьму: «Кранцы за борт!», «Отдать носовые!» И – «Буксир, подработать корму!» Капитан, чуть улыбаясь, — Всё, мол, верно – молодцы, — От земли освобождаясь, Приказал рубить концы. Только снова назад обращаются взоры — Цепко держит земля, всё и так и не так: Почему слишком долго не сходятся створы, Почему слишком часто моргает маяк?! Всё в порядке, конец всем вопросам. Кроме вахтенных, все – отдыхать! Но пустуют каюты – матросам К той свободе еще привыкать. Капитан, чуть улыбаясь, Бросил только: «Молодцы!» От земли освобождаясь, Нелегко рубить концы. Переход – двадцать дней, – рассыхаются шлюпки, Нынче утром последний отстал альбатрос… Хоть бы – шторм! Или лучше – чтоб в радиорубке Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS. Так и есть: трое – месяц в корыте, Яхту вдребезги кит разобрал… Да за что вы нас благодарите — Вам спасибо за этот аврал! Капитан, чуть улыбаясь, Бросил только: «Молодцы!» — Тем, кто, с жизнью расставаясь, Не хотел рубить концы. И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао, И еще чёрта в ступе и бог знает что, И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун — Всё, куда я ногой не ступал, но зато — Пришвартуетесь вы на Таити И прокрутите запись мою, — Через самый большой усилитель Я про вас на Таити спою. Скажет мастер, улыбаясь Мне и песне: «Молодцы!» Так, на суше оставаясь, Я везде креплю концы. И опять продвигается, словно на ринге, По воде осторожная тень корабля. В напряженье матросы, ослаблены шпринги… Руль полборта налево – и в прошлом земля! 1971
БАЛЛАДА О БАНЕ Благодать или благословенье Ниспошли на подручных твоих — Дай нам, Бог, совершить омовенье, Окунаясь в святая святых! Исцеленьем от язв и уродства Будет душ из живительных вод, — Это – словно возврат первородства, Или нет – осушенье болот. Все пороки, грехи и печали, Равнодушье, согласье и спор — Пар, который вот только наддали, Вышибает, как пули, из пор. Всё, что мучит тебя, – испарится И поднимется вверх, к небесам, — Ты ж, очистившись, должен спуститься — Пар с грехами расправится сам. Не стремись прежде времени к душу, Не равняй с очищеньем мытье, — Нужно выпороть веником душу, Нужно выпарить смрад из нее. Здесь нет голых – стесняться не надо, Что кривая рука да нога. Здесь – подобие райского сада, — Пропуск тем, кто раздет донага. И в предбаннике сбросивши вещи, Всю одетость свою позабудь — Одинаково веничек хлещет, Так что зря не выпячивай грудь! Все равны здесь единым богатством, Все легко переносят жару, — Здесь свободу и равенство с братством Ощущаешь в кромешном пару. Загоняй по коленья в парную И крещенье принять убеди, — Лей на нас свою воду святую — И от варварства освободи! 1971 О ФАТАЛЬНЫХ ДАТАХ И ЦИФРАХ Моим друзьям – поэтам Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт, А если в точный срок, так – в полной мере: На цифре 26 один шагнул под пистолет, Другой же – в петлю слазил в «Англетере». А в 33 Христу – он был поэт, он говорил: «Да ни убий!» Убьешь – везде найду, мол. Но – гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, Чтоб не писал и чтобы меньше думал. С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, — Вот и сейчас – как холодом подуло: Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль И Маяковский лег виском на дуло. Задержимся на цифре 37! Коварен Бог — Ребром вопрос поставил: или – или! На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, — А нынешние – как-то проскочили. Дуэль не состоялась или – перенесена, А в 33 распяли, но – не сильно, А в 37 – не кровь, да что там кровь! – и седина Испачкала виски не так обильно. «Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!» Терпенье, психопаты и кликуши! Поэты ходят пятками по лезвию ножа — И режут в кровь свои босые души! На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е», — Укоротить поэта! – вывод ясен, — И нож в него! – но счастлив он висеть на острие, Зарезанный за то, что был опасен! Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, — Томитесь, как наложницы в гареме! Срок жизни увеличился – и, может быть, концы Поэтов отодвинулись на время! 1971 О МОЕМ СТАРШИНЕ Я помню райвоенкомат: «В десант не годен – так-то, брат, — Таким, как ты, – там невпротык…» И дальше – смех: Мол, из тебя какой солдат? Тебя – хоть сразу в медсанбат!.. А из меня – такой солдат, как изо всех. А на войне как на войне, А мне – и вовсе, мне – вдвойне, — Присохла к телу гимнастерка на спине. Я отставал, сбоил в строю, — Но как-то раз в одном бою — Не знаю чем – я приглянулся старшине. …Шумит окопная братва: «Студент, а сколько дважды два? Эй, холостой, а правда – графом был Толстой? А кто евоная жена?..» Но тут встревал мой старшина: «Иди поспи – ты ж не святой, а утром – бой». И только раз, когда я встал Во весь свой рост, он мне сказал: «Ложись!.. – и дальше пару слов без падежей. — К чему две дырки в голове!» И вдруг спросил: «А что в Москве, Неужто вправду есть дома в пять этажей?..» Над нами – шквал, – он застонал — И в нем осколок остывал, — И на вопрос его ответить я не смог. Он в землю лег – за пять шагов, За пять ночей и за пять снов — Лицом на запад и ногами на восток. 1971 МОИ ПОХОРОНА, ИЛИ СТРАШНЫЙ СОН ОЧЕНЬ СМЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА Сон мне снится – вот те на: Гроб среди квартиры, На мои похорона Съехались вампиры, — Стали речи говорить — Всё про долголетие, — Кровь сосать решили погодить: Вкусное – на третие. В гроб вогнали кое-как, А самый сильный вурдалак Всё втискивал, и всовывал, И плотно утрамбовывал, — Сопел с натуги, сплевывал И желтый клык высовывал. Очень бойкий упырек Стукнул по колену, Подогнал – и под шумок Надкусил мне вену. А умудренный кровосос Встал у изголовия И очень вдохновенно произнес Речь про полнокровие. И почетный караул Для приличия всплакнул, — Но я чую взглядов серию На сонную мою артерию: А если кто пронзит артерию — Мне это сна грозит потерею. Погодите, спрячьте крюк! Да куда же, черт, вы! Я же слышу, что вокруг, — Значит, я не мертвый! Яду капнули в вино, Ну а мы набросились, — Опоить меня хотели, но Опростоволосились. Тот, кто в зелье губы клал, — В самом деле дуба дал, — Ну а на меня – как рвотное То зелье приворотное: Здоровье у меня добротное, И закусил отраву плотно я. Так почему же я лежу, Дурака валяю, — Ну почему, к примеру, не заржу — Их не напугаю?! Я ж их мог прогнать давно Выходкою смелою — Мне бы взять пошевелиться, но Глупостей не делаю. Безопасный как червяк, Я лежу, а вурдалак Со стаканом носится — Сейчас наверняка набросится, — Еще один на шею косится — Ну, гад, он у меня допросится! Кровожадно вопия, Высунули жалы — И кровиночка моя Полилась в бокалы. Погодите – сам налью, — Знаю, знаю – вкусная!.. Ну нате, пейте кровь мою, Кровососы гнусные! А сам – и мышцы не напряг, И не попытался сжать кулак, — Потому что кто не напрягается, Тот никогда не просыпается, Тот много меньше подвергается И много дольше сохраняется. Вот мурашки по спине Смертные крадутся… А всего делов-то мне Было, что – проснуться! …Что, сказать, чего боюсь (А сновиденья – тянутся)? Да того, что я проснусь — А они останутся!.. 1971
Поделиться с друзьями: