Охота на волков

ДВЕ ПЕСНИ ОБ ОДНОМ ВОЗДУШНОМ БОЕ I. Песня летчика Их восемь – нас двое, – расклад перед боем Не наш, но мы будем играть! Сережа, держись! Нам не светит с тобою, Но козыри надо равнять. Я этот небесный квадрат не покину — Мне цифры сейчас не важны: Сегодня мой друг защищает мне спину, А значит – и шансы равны. Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он, Надсадно завыли винты, — Им даже не надо крестов на могилы — Сойдут и на крыльях кресты! Я – «Первый», я – «Первый», – они под тобою! Я вышел им наперерез! Сбей пламя, уйди в облака – я прикрою! В бою не бывает чудес. Сергей, ты горишь! Уповай, человече, Теперь на надежность строп! Нет, поздно – и мне вышел «мессер» навстречу, — Прощай, я приму его в лоб!.. Я знаю – другие сведут с ними счеты, — Но, по облакам скользя, Взлетят наши души, как два самолета, — Ведь им друг без друга нельзя. Архангел нам скажет: «В раю будет туго!» Но только ворота – щелк, — Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом В какой-нибудь ангельский полк!» И я попрошу Бога, Духа и Сына, — Чтоб выполнил волю мою: Пусть вечно мой друг защищает мне спину, Как в этом последнем бою! Мы крылья и стрелы попросим у Бога, — Ведь нужен им ангел-ас, — А если у них истребителей много — Пусть пишут в хранители нас! Хранить – это дело почетное тоже, — Удачу нести на крыле Таким, как при жизни мы были с Сережей И в воздухе и на земле. II. Песня самолета-истребителя Я – «ЯК», истребитель, – мотор мой звенит, Небо – моя обитель, — А тот, который во мне сидит, Считает, что – он истребитель. В этом бою мною «юнкерс» сбит — Я сделал с ним, что хотел, — А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел! Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, — А тот, который во мне сидит, Опять заставляет – в штопор! Из бомбардировщика бомба несет Смерть аэродрому, — А кажется – стабилизатор поет: «Мир вашему дому!» Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт», — Уйду – я устал от ран!.. Но тот, который во мне сидит, Я вижу, решил – на таран! Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!.. Но мне не гореть на песке, — Запреты и скорости все перекрыв, Я выхожу из пике! Я – главный, а сзади… Ну чтоб я сгорел! — Где же он, мой ведомый? Вот он задымился, кивнул – и запел: «Мир вашему дому!» И тот, который в моем черепке, Остался один – и влип, — Меня в заблужденье он ввел – и в пике Прямо из мертвой петли. Он рвет на себя – и нагрузки вдвойне, — Эх, тоже мне – летчик-ас!.. Но снова приходится слушаться мне, — И это – в последний раз! Я больше не буду покорным – клянусь! — Уж лучше лежать на земле… Ну что ж он не слышит, как бесится пульс: Бензин – моя кровь – на нуле! Терпенью машины бывает предел. И время его истекло, — И тот, который во мне сидел, Вдруг ткнулся лицом в стекло. Убит! Наконец-то лечу налегке. Последние силы жгу… Но что это, что?! Я – в глубоком пике. — И выйти никак не могу! Досадно, что сам я не много успел, — Но пусть повезет другому! Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому!» 1968 ПЕСЕНКА НИ ПРО ЧТО, ИЛИ ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ Одна семейная хроника В желтой жаркой Африке, В центральной ее части, Как-то вдруг вне графика Случилося несчастье, — Слон сказал, не разобрав: «Видно, быть потопу!..» В общем, так: один Жираф Влюбился в Антилопу! Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» «Что же что рога у ней, — Кричал Жираф любовно, — Нынче в нашей фауне Равны все пороговно! Если вся моя родня Будет ей не рада — Не пеняйте на меня, — Я уйду из стада!» Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» Папе Антилопьему Зачем такого сына: Все равно – что в лоб ему, Что по лбу – все едино! И Жирафов зять брюзжит: «Видали остолопа?!» И ушли к Бизонам жить С Жирафом Антилопа. Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» В желтой жаркой Африке Не видать идиллий — Льют Жираф с Жирафихой Слезы крокодильи, — Только горю не помочь — Нет теперь закона: У Жирафов вышла дочь Замуж – за Бизона! …Пусть Жираф был не прав, — Но виновен не Жираф, А тот, кто крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» 1968 ПЕСНЯ РЯБОГО На реке ль, на озере — Работал на бульдозере, Весь в комбинезоне и в пыли, — Вкалывал я до зари, Считал, что черви – козыри, Из грунта выколачивал рубли. Не судьба меня манила, И не золотая жила, — А широкая моя кость И природная моя злость. Мне ты не подставь щеки: Не ангелы мы – сплавщики, — Недоступны заповеди нам… Будь ты хоть сам бог Аллах, Зато я знаю толк в стволах И весело хожу по штабелям. Не судьба меня манила, И не золотая жила, — А широкая моя кость И природная моя злость. 1968 КУПЛЕТЫ БЕНГАЛЬСКОГО Дамы, господа! Других не вижу здесь. Блеск, изыск и общество – прелестно! Сотвори Господь хоть пятьдесят Одесс — Все равно в Одессе будет тесно. Говорят, что здесь бывала Королева из Непала И какой-то крупный лорд из Эдинбурга, И отсюда много ближе До Берлина и Парижа, Чем из даже самого Санкт-Петербурга. Вот приехал в город меценат и крез — Весь в деньгах, с задатками повесы, — Если был он с гонором, так будет – без, Шаг ступив по улицам Одессы. Из подробностей пикантных — Две: мужчин столь элегантных В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы, Ну а женщины Одессы — Все скромны, все – поэтессы, Все умны, а в крайнем случае – красивы. Грузчики в порту, которым равных нет, Отдыхают с баснями Крылова. Если вы чуть-чуть художник и поэт — Вас поймут в Одессе с полуслова. Нет прохода здесь, клянусь вам, От любителей искусства, И об этом много раз писали в прессе. Если в Англии и в Штатах Недостаток в меценатах — Пусть приедут, позаимствуют в Одессе. Дамы, господа! Я восхищен и смят. Мадам, месьё! Я счастлив, что таиться! Леди, джентльмены! Я готов стократ Умереть и снова здесь родиться. Всё в Одессе – море, песни, Порт, бульвар и много лестниц, Крабы, устрицы, акации, мезон шанте, — Да, наш город процветает, Но в Одессе не хватает Самой малости – театра-варьете! 1968 РОМАНС Было так – я любил и страдал. Было так – я о ней лишь мечтал. Я ее видел тайно во сне Амазонкой на белом коне. Что мне была вся мудрость скучных книг, Когда к следам ее губами мог припасть я! Что с вами было, королева грез моих? Что с вами стало, мое призрачное счастье? Наши души купались в весне, Плыли головы наши в огне. И печаль, с ней и боль – далеки, И казалось – не будет тоски. Ну а теперь – хоть саван ей готовь, — Смеюсь сквозь слезы я и плачу без причины. Вам вечным холодом и льдом сковало кровь От страха жить и от предчувствия кончины. Понял я – больше песен не петь, Понял я – больше снов не смотреть. Дни тянулись с ней нитями лжи, С нею были одни миражи. Я жгу остатки праздничных одежд, Я струны рву, освобождаясь от дурмана, — Мне не служить рабом у призрачных надежд, Не поклоняться больше идолам обмана! 1968 БАНЬКА ПО-БЕЛОМУ Протопи ты мне баньку, хозяюшка, — Раскалю я себя, распалю, На полоке, у самого краюшка, Я сомненья в себе истреблю. Разомлею я до неприличности, Ковш холодной – и всё позади, — И наколка времен культа личности Засинеет на левой груди. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Сколько веры и лесу повалено, Сколь изведано горя и трасс! А на левой груди – профиль Сталина, А на правой – Маринка анфас. Эх, за веру мою беззаветную Сколько лет отдыхал я в раю! Променял я на жизнь беспросветную Несусветную глупость мою. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Вспоминаю, как утречком раненько Брату крикнуть успел: «Пособи!» — И меня два красивых охранника Повезли из Сибири в Сибирь. А потом на карьере ли, в топи ли, Наглотавшись слезы и сырца, Ближе к сердцу кололи мы профили, Чтоб он слышал, как рвутся сердца. Не топи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Ох, знобит от рассказа дотошного! Пар мне мысли прогнал от ума. Из тумана холодного прошлого Окунаюсь в горячий туман. Застучали мне мысли под темечком: Получилось – я зря им клеймен, — И хлещу я березовым веничком По наследию мрачных времен. Протопи ты мне баньку по-белому, — Чтоб я к белому свету привык, — Угорю я – и мне, угорелому, Ковш холодной развяжет язык. Протопи!.. Не топи!.. Протопи!.. 1968 ПЕСНЯ О ДВУХ КРАСИВЫХ АВТОМОБИЛЯХ Без запретов и следов, Об асфальт сжигая шины, Из кошмара городов Рвутся за город машины, — И громоздкие, как танки, «Форды», «Линкольны», «Селены», Элегантные «Мустанги», «Мерседесы», «Ситроены». Будто знают – игра стоит свеч, — Это будет как кровная месть городам! Поскорей – только б свечи не сжечь, Карбюратор… и что у них есть еще там… И не видно полотна — Лимузины, лимузины… Среди них – как два пятна Две красивые машины, — Будто связанные тросом (А где тонко, там и рвется). Аксельраторам, подсосам Больше дела не найдется. Будто знают – игра стоит свеч, — Только б вырваться – выплатят всё по счетам! Ну а может, он скажет ей речь На клаксоне… и что у них есть еще там… Это скопище машин На тебя таит обиду, — Светло-серый лимузин, Не теряй ее из виду! Впереди, гляди, разъезд, — Больше риска, больше веры! Опоздаешь!.. Так и есть — Ты промедлил, светло-серый! Они знали – игра стоит свеч, — А теперь – что ж сигналить рекламным щитам?! Ну а может, гора ему с плеч, — Иль с капота… и что у них есть еще там… Нет, развилка – как беда: Стрелки врозь – и вот не здесь ты! Неужели никогда Не сближают нас разъезды? Этот – сходится, один! — И, врубив седьмую скорость, Светло-серый лимузин Позабыл нажать на тормоз… Что ж, съезжаться – пустые мечты? Или это есть кровная месть городам?.. Покатились колеса, мосты, — И сердца… или что у них есть еще там… 1968

* * *

Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. Я больше не избавлюсь от покоя: Ведь всё, что было на душе на год вперед, Не ведая, она взяла с собою — Сначала в порт, а после – в самолет. Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. В душе моей – пустынная пустыня, — Ну что стоите над пустой моей душой! Обрывки песен там и паутина, — А остальное всё она взяла с собой. Теперь мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. В душе моей – всё цели без дороги, — Поройтесь в ней – и вы найдете лишь Две полуфразы, полудиалоги, — А остальное – Франция, Париж… И пусть мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — Но не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. 1968 ПОЕЗДКА В ГОРОД Я – самый непьющий из всех мужуков: Во мне есть моральная сила, — И наша семья большинством голосов, Снабдив меня списком на восемь листов, В столицу меня снарядила. Чтобы я привез снохе с ейным мужем по дохе, Чтобы брату с бабой – кофе растворимый, Двум невесткам – по ковру, зятю – черную икру, Тестю – что-нибудь армянского разлива. Я ранен, контужен – я малость боюсь Забыть, что кому по порядку, — Я список вещей заучил наизусть, А деньги зашил за подкладку. Значит, брату – две дохи, сестрин муж – ему духи, Тесть сказал: «Давай бери что попадется!» Двум невесткам – по ковру, зятю – заячью икру, Куму – водки литра два, – пущай зальется! Я тыкался в спины, блуждал по ногам, Шел грудью к плащам и рубахам. Чтоб список вещей не достался врагам, Его проглотил я без страха. Помню: шубу просит брат, куму с бабой – всё подряд, Тестю – водки ереванского разлива, Двум невесткам – по ковру, зятю – заячью нору, А сестре – плевать чего, но чтоб – красиво! Да что ж мне – пустым возвращаться назад?! Но вот я набрел на товары. «Какая валюта у вас?» – говорят. «Не бойсь, – говорю, – не доллары!» Растворимой мне махры, зять – подохнет без икры, Тестю, мол, даешь духи для опохмелки! Двум невесткам – все равно, мужу сестрину – вино, Ну а мне – вот это желтое в тарелке! Не помню про фунты, про стервинги слов, Сраженный ужасной загадкой: Зачем я тогда проливал свою кровь, Зачем ел тот список на восемь листов, Зачем мне рубли за подкладкой?! Где же все же взять доху, зятю – кофе на меху? Тестю – хрен, а кум и пивом обойдется. Где мне взять коньяк в пуху, растворимую сноху? Ну а брат и с самогоном перебьется! 1969 НОЛЬ СЕМЬ Для меня эта ночь – вне закона. Я пишу – по ночам больше тем. Я хватаюсь за диск телефона, Набираю вечное ноль семь. «Девушка, здравствуйте! Как вас звать?» – «Тома». «Семьдесят вторая! Жду дыханье затая… Быть не может, повторите, я уверен – дома!.. Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!» Эта ночь для меня вне закона, Я не сплю – я кричу: «Поскорей!..» Почему мне в кредит, по талону Предлагают любимых людей! «Девушка, слушайте! Семьдесят вторая! Не могу дождаться, и часы мои стоят… К дьяволу все линии – я завтра улетаю!.. Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!» Телефон для меня – как икона, Телефонная книга – триптих, Стала телефонистка мадонной, Расстоянье на миг сократив. «Девушка, милая! Я прошу – продлите! Вы теперь как ангел – не сходите ж с алтаря! Самое главное – впереди, поймите… Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!» Что, опять поврежденье на трассе? Что, реле там с ячейкой шалят? Мне плевать – буду ждать, – я согласен Начинать каждый вечер с нуля! «Ноль семь, здравствуйте! Снова я». – «Да что вам?» «Нет, уже не нужно, – нужен город Магадан. Не даю вам слова, что звонить не буду снова, — Просто друг один – узнать, как он, бедняга, там…» Эта ночь для меня вне закона, Ночи все у меня не для сна, — А усну – мне приснится мадонна, На кого-то похожа она. «Девушка, милая! Снова я, Тома! Не могу дождаться – жду дыханье затая… Да, меня!.. Конечно, я!.. Да, я! Конечно, дома!» «Вызываю… Отвечайте…» – «Здравствуй, это я!» 1969 ПЕСЕНКА О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ДУШ Кто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Исуса, Кто ни во что не верит – даже в черта, назло всем, — Хорошую религию придумали индусы: Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. Стремилась ввысь душа твоя — Родишься вновь с мечтою, Но если жил ты как свинья — Останешься свиньею. Пусть косо смотрят на тебя – привыкни к укоризне, — Досадно – что ж, родишься вновь на колкости горазд. А если видел смерть врага еще при этой жизни — В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз. Живи себе нормальненько — Есть повод веселиться: Ведь, может быть, в начальника Душа твоя вселится. Пускай живешь ты дворником – родишься вновь прорабом, А после из прораба до министра дорастешь, — Но если туп как дерево – родишься баобабом И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь. Досадно попугаем жить, Гадюкой с длинным веком, — Не лучше ли при жизни быть Приличным человеком?! Так кто есть кто, так кто был кем? – мы никогда не знаем. Кто был никем, тот станет всем, – задумайся о том! Быть может, тот облезлый кот – был раньше негодяем, А этот милый человек – был раньше добрым псом. Я от восторга прыгаю, Я обхожу искусы, — Удобную религию Придумали индусы! 1969