Охотники на дьявола

Она спала.

Франк задул лампу и медленно пошел в свою комнату.

Теперь он не хотел больше думать. Он хотел спать сейчас, немедленно. Закрыл глаза и стиснул зубы.

Он хотел спать.

И заснул.

* * *

Из черепа выползали сотни крыс…

Занавес поднят и сцена изображает зал пророка. Здесь и Сибилла, и Пьетро, и Ронхи и другие. Все собрались: ждали своей реплики. Он сидел перед ними в суфлерской будке. Его собственный череп служил этой будкой.

И сотни крыс выскочили из черепа и разбежались по сцене.

Они смеялись, что-то хотели сказать. Потом на него поползли сотни длинных, голых червей. Они лезли в рот, в уши, в глаза, заползали в ноздри…

Он закричал…

Когда он проснулся, его виски пылали, и кровь молотком стучала в мозгу.

— Я болен, — прошептал он. — У меня начинается горячка.

Уснуть уж он больше не мог. Крысы и черви — мысли — все прибывали. От них некуда было уйти: он был наг и бос, и вся его вера разбита вдребезги. Без веры он стал нищим, и все его царство исчезло, как дым.

Еще сегодня он думал, что девушка может повести его за собой. Когда он верил в себя, — весь мир принадлежал ему; а в те часы он верил в себя. Теперь вера пропала. Он думал только о том, что произошло у Американца. Все видели чудо и верили в него. Почему он один не мог уверовать в него? Почему ему были известны сотни таких же исцелений, и он знал, как легко найти им объяснение?

Он знал много чудес, но прекрасно понимал, что управлять автомобилем труднее, нежели совершить все чудеса в мире, вместе взятые.

Он вспомнил о Терезе. Она лежала теперь и спала без сновидений. Но завтра она сделает то, что он приказал…

Еще одной святой больше среди сотен других! Что в этом великого? Разве мало того, что уже есть?

— Нет! Нет! — воскликнул он. — Нужно положить конец.

Браун вскочил и пошел в комнату Терезы. Усевшись на кровати, он стал прислушиваться к ее тихому, спокойному дыханию; потом с силой начал трясти ее. Она проснулась в испуге.

— Тереза! — закричал он.

— Что? — спросонья ответила она. — Что тебе?

— Тереза, ты не сделаешь того, что я сказал тебе. Ничто не должно совершиться — ты слышишь? Ничто!

Она поднялась и протерла глаза.

— Чего я не должна делать? — удивленно спросила она.

Он повторил:

— Ты не должна. — и закусил язык: он забыл, что она не спала!

Он быстро схватил ее руку и нажал нерв.

Она моментально уснула. Повторив настойчиво, что никогда, — ни во сне, ни наяву, — не должно у нее явиться и мысли о том, что он ей внушил, он снова разбудил ее, оставил в постели и вернулся к себе.

Его губы горько опустились.

«Священник сказал бы, наверно, что я сделал доброе дело. Но все мои добродетели — мои тягчайшие грехи, а моими величайшими грехами были всегда добродетели. Ах, если бы я только мог знать разницу между ними!»

Его охватило величайшее сострадание к себе самому…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Франк Браун взглянул на измятую постель. Он чувствовал, что уснуть ему больше не удастся.

Машинально натянул на себя платье и спустился с лестницы.

«Куда же идти? Все равно, лишь бы вон из Валь-ди-Ско-дра».

Войдя в комнату хозяина, он оставил записку: «Я ушел в город», — и решил уйти немедленно, хоть пешком, только бы поскорее отсюда. За вещами можно будет послать когда угодно.

Франк Браун тяжело вздохнул и вышел на дорогу; вскоре он заметил, что сбился с пути: он шел по направленно к Чимее, и ему следовало повернуть обратно. Но ему не хотелось возвращаться.

«В таком случае, я пойду в Чимею», — подумал он и шел все вперед, не оглядываясь. Так он шел несколько часов, то карабкаясь по утесам, то спускаясь в долины. Его лихорадило, ноги болели, при каждом вздохе кололо в груди, но отдохнуть он не мог.

Наступили сумерки; Франк Браун решил сделать последнее усилие и, измученный, продрогший, побежал. Когда уже совсем стемнело, Франк сел на камень и решил дальше не идти.

«Все равно, — подумал он, — буду ли я сидеть здесь или буду бежать. Быть может, кто-нибудь придет сюда».

Далеко внизу он услыхал звон колокольчиков: то паслись коровы.

«Нужно спуститься вниз; да — нужно спуститься» — повторял он сквозь зубы.

Он пошел, но ноги с трудом повиновались ему. Наконец, вблизи показались огоньки. Франк постучался в двери первой попавшейся избушки. Его не впустили, но сообщили, что Чимея совсем близко отсюда.

— В таком случае, везите меня к жандарму Дренкеру! — потребовал Франк.

* * *

— Черт побери! Что с вами? На вас лица нет! — с испугом воскликнул жандарм, увидев Франка.

— Да. У меня лихорадка, — ответил последний.

Жандарм помог ему раздеться, дал ему чистую рубашку и заботливо уложил в постель.

Франк Браун серьезно заболел. То его мучила бессонница, то он лежал в тяжелом забытье; и в боку сильно кололо.

Жандарм ухаживал за ним заботливо и нежно, как нянька.

Через несколько дней Франку стало несколько легче: жар спал, колотье в боку прошло, и он уже мог немного ходить. Тогда он рассказал своему хозяину о чудесном исцелении Сибиллы Мадруццо и об исповеди Матильды Венье.

Жандарм вскипел.

— Ах, каналья! И она еще била ребенка!

И Дренкер рассказал о своем приключении с Матильдой Венье.

— Я свалял дурака тогда! — заявил он. — Она держала меня целыми ночами в этой проклятой дыре — Валь-ди-Скодра, а муженек ее тем временем провозил контрабанду.

Он прекрасно знал, что делала его жена, и в обманутых был не он, а я! На собрании у мистера Питера он ничего нового не узнал. Но я расшибу ему череп, посмей он тронуть хоть один волосок на голове ребенка!