Окаянные

В редких встречах на явочных квартирах Верховцев успокаивал его, заглаживать пытался неурядицу за рюмкой-другой, терпения требовал, сулил лучшие времена, но пустела бутылка, кончались наставления, а на душе Платона не светлело, хотя порой засиживались до рассвета. Одно маячило впереди каждый день — безысходность; в конторе в агенте человека не зрят, всё под страшным секретом, лишнего не скажи, а путаницы и безалаберщины не разгрести корявыми и грозными приказами. Только вот слух в народе живуч со времён прежней ЧК, люд помнит, его не обманешь: хоть и сменилась вывеска на конторе, а суровей управы нет, а значит, порядка и дисциплины в ней самой поболее. По первой и Платон так рассуждал, пока не столкнулся с бестолковщиной. Взять, к примеру, хотя бы вот эту идиотски обставленную облаву: ради одного засранца торчит на ушах вся агентура. Однако каким образом названное инкогнито заявится в город — по воде или всё же железкой прикатит, доподлинно неизвестно. А могли бы напрячься — последние кораблики на носу, кончается навигация.

"А если он поумней, сиганёт в лодочку тёмной ночью, до города не доплывая, да и заявится вовсе нежданно-негаданно на телеге? — тишком поделился сомнением с Сивко имевший на все дела собственное мнение Егорка Булычёв, смышлёный малый, недавно принятый из заводских. — Кто же тогда его споймает?.." В общем, копились вопросы не перечесть. И чем больше летело времени, тем более их собиралось. Ответов не было. А тут, не прошло и недели, сменилась и сама загадка, не исключено, что незваных гостей прибудет двое. "Значит, перестраивать всю стратегию?" — зачесал затылок Чернохвост. Евсей и без того последнее время не находил себе места, а после такого известия совсем почернел лицом. Было отчего лохмы чесать — если второй, то, конечно, заявится для прикрытия первого, то есть главного, и уж обязательно с багажом. А что за багаж? Не бомбы случаем? С бомбистами Чернохвост, слава богу, не встречался, но весьма наслышан об их зверствах и, как мог, провёл с младшим составом инструктаж. Из его впечатлительных назиданий Платон внял вполне доходчиво одно: греть животы на земле спасением не обернётся, от бомбистов укроет лишь подворотня. Но кого бомбить в их глухой окраине? Когда красные шибко прижучили и Сивко уносил ноги из родного Саратова, глуше здешнего провинциального городка не сыскал, однако позже, во время ночных посиделок с Верховцевым, мнение его пошатнулось — и этот мирный муравейник разворошила шальная волна революции. Вводя его в курс, Верховцев посвятил его в некоторые тайны секретного их ведомства. Оказывается, подопечный самого Ульянова Сергей Киров отстаивал тут власть большевиков. Вот тогда-то, просвещал Лев Соломонович, едва и не развалилась местная "чрезвычайка". Жадного до крови беспредельщика Жорку Атарбекова, пришлого с Кавказа начальника особистов, арестовали сами здешние красноармейцы и пустили бы в расход за зверства над населением, но вступился Киров. Отправил злодея тайком ночным эшелоном в Кремль к Дзержинскому будто бы для следствия и суда. Тем и спас. О "горном орле" наслышан был и Ленин, а правительство крайне нуждалось в кровавых палачах, поэтому комиссары в Москве нашли Атарбекову место не хуже прежнего, а шелупонь из его подручных, кто разбежаться не успел, зачистили. С тех пор недоверие к властям у местного населения сохраняется. Бывали и вспышки гнева, волнения со стрельбой и кровью. Сам Петерс, правая рука Дзержинского, наведывался порядок наводить, но напряжение не остывает.

Лев Соломонович поговаривал, что, глядя на начавшиеся после покушения на Ленина склоки в Кремле, здешние партийные отцы тоже между собой грызню затеяли, властные чинуши друг друга оппозиционерами кроют и чистки учиняют одну за другой. А чистки те пуще воровских разборок; случалось, прищучивали зарвавшегося негодяя, так выворачивали всю его подноготную чуть ли не с пелёнок, а уж тогда — никакой пощады, хоть он днём ранее в товарищах значился и "Интернационал" вместе горланили. Замаскировавшегося врага мигом волокли на распыл без суда и следствия.

Платон передёрнул плечами, заозирался по сторонам. "Не приведи господи попасть в лапы тех, к кому поневоле примазаться пришлось!" — похолодело нутро.

Между тем на причал ступала публика уже со второй, верхней палубы. Народ степенный. Этот с достоинством несёт своё тело, вприпрыжку не скачет. Супружеские пары — под ручки, пожилые — со всем семейством в почтенном окружении. Багаж наперёд матросиками на руках сносится вместе с живностью — кисками да собачками. Матросики шугают невесть откуда объявившихся наглых и крикливых цыганят, норовящих подобраться к хозяевам и путающихся под ногами. Враз брань, шум, гвалт. И хотя бранят поганцев беспощадно, от шпаны деться некуда.

Сивко без прежнего внимания и интереса рассеянным взглядом процеживал приезжих. Чужаки здесь, как на ладони, разом обозначатся. Нервотрёпка, похоже, близилась к концу. В завершение, прикидывал он, предстоит зачистка команды и парохода, но к тому времени Чернохвостов успеет подтянуть остальных агентов, которые дежурят по улочкам и закоулкам на подступах к порту. Тогда можно будет и вовсе расслабиться. А мутить Евсею мозги собственными видениями, пригрезившимися то ли от недосыпа, то ли с голодухи, Платон не станет. Только опять нарвётся на хамство и недоверие. Чернохвост определённо заподозрил чего-то или озадачили его сверху, принюхивается да приглядывается к нему как-то особливо, за каждое ненароком обронённое слово цепляется. Намекни ему теперь про мелькнувший призрак инкогнито, засмеёт и опозорит перед всем младшим составом. Лучше поделиться потом своими соображениями со Львом Соломоновичем…

Задумавшись, Платон вздрогнул от неожиданности, приметив вдруг вдалеке выставившегося из-за портовой арки Верховцева. Как сотрудник по особым поручениям, тот непосредственно в операции задействован не был, находиться ему в столь ранний час в подобном месте не пристало, к тому же и выглядел он необычно, словно на минуту-другую только что выпорхнул из разгульного ресторана "Аркадия" [63] . Глаза ему прикрывали поля роскошной шляпы песочного цвета, а приподнятый воротник тонкого пальто в том же выспреннем тоне прятал подбородок. Словом, его было не узнать, однако теперь он пренебрегал этим. Подпрыгивая на носках и размахивая светлой перчаткой, Верховцев безуспешно старался привлечь его внимание. Губы раскрытого рта нервно дёргались, выкрикивая неслышные ругательства — это Платон понял даже с неблизкого расстояния — наставник, не сдерживаясь, проклинал подопечного.

63

Театр с садом, ресторанами и развлекательными сооружениями, самое популярное место отдыха горожан. Лишь был построен в 1886 г., получив название в честь древних райских садов, сгорел (1898 г.), восстановлен краше прежнего. Окончательно сгорел в советское время (1976 г.) и больше уже не восстанавливался.

Внезапное появление Верховцева в столь необычном одеянии и нервное его поведение свидетельствовали об одном — случилось что-то непредвиденное и страшное.

Бесцеремонно расталкивая путавшихся под ногами, Сивко поспешил к портовой арке, нарушая все правила конспирации. Довольно скоро достигнув цели, он готов был застыть в привычной стойке, приветствуя начальство, но шагнувший навстречу Верховцев опередил его. Схватив запыхавшегося агента под локоть, он увлёк его в темноту арки, где, притиснув к стене, дыхнул в самое ухо:

— Ни слова, Платон Тарасыч!

— Здравия желаю… — выкатив глаза, только и успел прохрипеть тот, угодив в железные тиски.

— Ну как же так, голубчик! Как можно? Я надрываюсь здесь!..

— Вот…

— Молчите! Где же ваше?.. А, чёрт!

— Я извиняюсь…

— Результаты есть?

— Задушите. — Сивко, задыхаясь, попытался вырваться.

Физической силой он был не обижен, но справиться с взбешённым Верховцевым не удавалось.

— Простите, — наконец разжал тот пальцы на его горле. — Что известно?

— Мне показалось… — Сивко, судорожно глотнув воздух, поперхнулся.

— Ваши догадки мне не нужны! — Налившиеся кровью стальные глаза Верховцева сверкнули гневным огнём.

— Так точно! — невпопад ляпнул агент.

— Что скажете конкретного?

— Никак нет.

— Значит, пока никто не объявился? Я вас правильно понял, чёрт возьми!

— Да, — икнул Платон, теряя дар речи.

Верховцев изменился в лице, обмяк, сползая с Сивко, тяжело перевёл дух и сунулся в пальто за портсигаром.

— Не чуял до вас успеть.

Платон помалкивал. В таком состоянии видеть наставника ему не приходилось.

— Гость прибыл этим рейсом. Если вами он не замечен, значит, проскочив засаду, он уже в городе. — Выпустил струю дыма в лицо Сивко, Верховцев кивнул на пароход: — Я здесь по другому поводу. Спешил, опасаясь провала. Известие получил с запозданием.

— Гость? — возвращался к реальности Платон, поведение всегда выдержанного наставника изрядно его потрясло.

— Гость! Гость! Кого вам всем поручено не проморгать! — Верховцев вонзил взгляд в агента, снова пригвоздил его спину к стене. — И это прекрасно, что проворонили! Теперь, мой дружок, всё зависит от вас.

— От меня?

— Где Чернохвостов? Пробираясь сюда, я что-то его не заметил.

— Евсей? — ничего не понимал Сивко. — Помилуйте, Лев Соломонович, объясните.

— Потом. Всё потом, — смял папироску Верховцев. — Время дорого.

— Евсей с минуты на минуту должен быть здесь. Агентов скликает для общей зачистки парохода.

— Вам надо опередить его, любезный Платон Тарасович. — Голос Верховцева посуровел, он в упор приблизил лицо и встряхнул плечи Сивко так, что тому стало не по себе. — Непременно!