Окаянные

По холодному, давно нетопленному помещению поплыл дурманящий аромат копчёной ветчины, ослепила солнечной корочкой половинка головки сыра и ещё всякая разность забытых сладостей ударила по глазам и в ноздри, отчего бедолага на койке, вытянув шею и напрягшись, некоторое время сумел продержаться на локте, но закашлялся и упал на подушку, едва выдавив из себя:

— Вы, значит, кхе, кхе, и есть тот самый…

— Тот-тот.

— Наш, кхе, кхе, спаситель.

— Ну что вы. Ваш спаситель вот, — Верховцев проводил глазами Гертруду, уносящую драгоценный свёрток на кухню, — милая эта целительница.

— Чтоб я без неё…

— Вам посчастливилось.

— А вы, значит?..

— А я постараюсь, чем могу.

— Мы вам, кхе, кхе, так благодарны.

И он надолго задохнулся в кашле.

Гертруда или не слышала на кухне, или задержалась с подносами, и Верховцев решил действовать самостоятельно.

— Не благодарите. Мне, не скрою, небезразлична Гертруда Карловна, но известны также и ваши отношения к ней. И слава богу. Вы нашли друг друга, пример тому — она не бросила вас в столь тяжкие времена и теперь не отходит от вас ни на час. Вы сделали для неё больше, чем смог сделать я. Уверен, она ценит это и, наверное, вас любит…

— Молодой человек… — попытался возразить смутившийся Лазарь.

— Выслушайте меня и будьте благоразумны. Я спасу вас обоих, если не возражаете, но придётся соблюсти некоторые формальности.

— Ради бога, мы готовы на всё.

— Простите, но это касается, я бы сказал, некоторых ваших личных отношений с Гертрудой Карловной. Сугубо личных, я бы осмелился сказать.

— Я на всё готов. Вы же видите, мы в тупике оба. — Он закашлялся. — Этот чёртов кашель меня доконает. Невозможно дышать, жить, кхе, кхе, не хочется… Это последствия той страшной, перенесённой болезни. Я неделю, понимаете, неделю, был в беспамятстве! Как ей удалось? Мой возраст… А она меня вытащила… Но я был в могиле… Я чувствовал смрадный запах смерти и всё ещё никак не избавлюсь от того страшного ощущения…

— Мне позвать Гертруду?

— Нет-нет… Ни в коем случае…

— Вам плохо.

— Мне получше. Ваш приход, как глоток свежего воздуха… глоток жизни… Как там… на солнышке?

— Увы. Холодновато. — Верховцев поглядывал на дверь, где пропала, переигрывая комедию, сообщница, та или забылась, занятая принесёнными им продуктами, или сознательно не думала появляться слишком скоро. — И солнца никакого.

— Я ей обязан всем, — поймал его взгляд Лазарь Наумович. — И прежде всего этими мгновениями жизни. Право, не уверен, удастся ли мне окончательно выбраться. — Он сорвал верх укрывавшего его одеяла, попробовал отшвырнуть, но силы оставили его. — Вот видите?

— Всё будет хорошо.

— Я замучился. Как врач, я себя давно похоронил… и похоронен был бы в действительности, не будь рядом её. Это просто чудо, что ей удалось вытащить мертвеца с того света!

Он повторялся, похоже, начиналась истерика.

— А теперь, — резко перебивая его, приподнялся со стула Верховцев, — чтобы окончательно, как вы выразились, вернуться в активную жизнь, вам, любезный Лазарь Наумович, надо слушаться меня!

— Что?

— Вам надо жениться!

— Что?! Как вы сказали?

— Да-да! Вы не ослышались, и я не шучу.

— Позвольте, но это просто!.. Вы издеваетесь надо мной?

— Вам следует официально зарегистрировать ваши отношения с Гертрудой Карловной! — чётко и жёстко произнёс Верховцев так, что приподнявшийся на локоть старик застыл в изумлении. — Стать мужем и женой!

— Но… Вы… Так шутить над нами?!

— Она согласна. Я ей объяснил. Это единственный выход, чтобы спасти и вас, и ваш дом, и ваше будущее от неминуемой гибели в той ситуации, куда вас загнала обоих сволочная обстановка в городе. Голод и тифозный мор свирепствуют.

— Но…

— Она всё поняла. Брак образует обязательства, без которых моё желание спасти вас — пустой звук.

— Объясните…

— Ваше спасение не только в Гертруде Карловне, которая сделала для вас всё, что могла и что было в её силах, но теперь ваше будущее, как, впрочем, и её, — в этом доме. — Верховцев обвёл руками стены вокруг себя. — Лишь стань вы мужем и женой, особняк превратится в вашу общую собственность… И в ваше спасение…

— Я не совсем вас понимаю… Каким образом?

— В случае вашей, простите, смерти, о которой вы так чувственно распинались, поддавшись низменным страстям, — Верховцев постарался не жалеть старика, подбирая выражения пообидней и пожёстче, — смирившись, не желая мыслить прагматично, всё вами нажитое и созданное рухнет в тартарары, всё перейдёт в собственность государства. Наследников у вас нет?

— Нет…

— Гертруда Карловна вытащила вас с того света, но никаких прав на особняк не имеет.

Лазарь Наумович лишь закашлялся на его злые слова, сказанные с явной укоризной.

— Но как порядочная женщина она и не предпринимает какие-либо меры, чтобы на это претендовать. Она же сама не предлагала вам руки?

— Ну что вы… разве она позволит. Но я был бы счастлив.

— Гертруда Карловна никаких прав на дом не имеет, — безжалостно вбивал своё потерявшемуся бедолаге Верховцев, — и, следовательно, будет выдворена властями на улицу.

Он выдержал паузу, потянулся за портсигаром, но, глянув назад и увидев застывшую на пороге с подносом предмет их диалога, решительно поспешил с заключением.

— Впрочем, власти уже положили глаз на ваш особняк. Им негде разместить больных красноармейцев. Госпиталь переполнен. Для этих нужд используются любые мало-мальски пригодные помещения. А здесь, извините, пустует настоящий дворец. — Он всё же вытянул папироску и задымил. — Я слышал по своим каналам, что решение такое уже готовится.

— Позвольте, но это же откровенное грабительство, надругательство над!.. — Лазарь задохнулся от негодования и кашля.

— Гертруда Карловна — в некотором роде врач, как мне известно, — не слушая его, невозмутимо продолжил Верховцев. — С моей помощью она, став вашей женой и совладелицей дома, сможет воспрепятствовать такому решению. Я полагаю, вы сознаёте, что погорячились с упрёками в адрес бесправия властей, во всяком случае, ничего подобного я не слышал и не подозреваю вас в контрреволюционных высказываниях или настроении. — Он затянулся поглубже и выпустил облачко дыма в сторону больного. — Я повторяю, что берусь помочь Гертруде Карловне возглавить временный госпиталь в вашем особняке, оставив за вами одну-две комнаты, плюс вы будете обеспечены бесплатными лекарствами и продуктами питания наравне с выздоравливающими бойцами. Обещаю, тифозные сюда не попадут.

— Это был бы прекрасный выход, Лазарь Наумович. — Поставив поднос на стол, Гертруда наклонилась над больным.

— Ну а ваш брак, в конце концов, лишь пустая формальность, — гася папироску и откупоривая бутылку вина, продолжил Верховцев. — В любое время вы вправе оба его расторгнуть. Впрочем, решайте. — Он плеснул вина в стакан и выпил.

— Любезная Гертруда Карловна, голубушка, я не нахожу слов, — закашлялся Лазарь. — Вы-то как? Я не ослышался? Добрая душа, вы снова протягиваете мне руку…