Океан времени

«Вот веселье над потоком…»

Вот веселье над потоком, Может быть реки истоком, Плавной и большой… Как он скачет боком, боком, Дикого козленка скоком Вниз с горы крутой… Но уже и страшновата Что-то мутное куда-то Мчащая вода — Мутное полей весенних,— На вершинах молода, Здесь она уже в сомненьях Зрелого труда: То сильна, то как бы мякнет Весь ее порыв. Синий ждет ее залив… Досягнет или иссякнет, Цель чудесную забыв?

«Здешний родственник саврасок…»

Здешний родственник саврасок, Жеребенок скок да скок. Он коричневый, в заплатах Белизны. В зеленоватых Все и розовых тонах, И, конечно, золотистых (Из-за солнца). На холмах Весь надолго в птичьих свистах (Извините, это звук Не особенно любимый) — Сплошь черно-зеленый сук Сосен…. А над ними дымы: Облака не облака, Не лазурь и не сиянье Тоже краской, но слегка Тронутое, как платка Поезду вослед мельканье Ранящее… О, тоска Поцелуя на прощанье!

«Друг и гений мой…»

Друг и гений мой, О, живи и пой. Ты, как фея, брызнула Мертвой и живой На меня водой. К счастию ты вызвала Душу юных лет, Спавших под развалинами, На меня наваленными Непрерывным нет. О, моя звезда! Раз такое может быть В образе таком, Это мне поможет жить, И перед концом, Пусть уничтожающим,— С миром навсегда Я благословляющим Распрощаюсь да!

«Не забуду горных звуков…»

Не забуду горных звуков Я, доколе не умру. Начинаю с дятла стуков В дерева кору. Иглы с шорохом и шишки Осыпаются, С цокотом с сосновой вышки Белки озираются. Падая, журчит ручей, И того же лада — Те же дактиль и хорей, Словно твой, Эллада, Царственных трагедий хор — Эхо водопада. Счет ведет цикада Стоп, и мелодичен треск Скрипки под сурдинку. В вышине, как солнца блеск, Крылышки и спинку Озарившего Жаворонку в небе, Блещет пение его… Что-то вроде «baby» В ушко хочется шепнуть Осторожной лани — Замерла — и снова в путь! Звук ее молчаний — Тоже, сердце, не забудь.

«Я люблю изящество…»

Я люблю изящество, Например, гавота, С ним недаром сходное У тебя есть что-то. Я тебя, как музыку, Слышу, и волнуюсь. Между нами сотни верст, А не налюбуюсь. Я смотрю в глаза твои — До чего большие И, при всей их доброте, Строгие какие. Но улыбка нежности В них уже сияет, И не только снизу лоб Что-то озаряет. Он высок и так хорош В дымчатой короне, Ушки закрывающей Прядью двусторонней. Вот я вижу: ты встаешь И твои движенья Гармоничны и просты, Как душа творенья. Ты само изящество, Например, гавота, Только есть у твоего Поважнее что-то. Огненное, южное Брио у Россини, Но твоя мелодия — Путь к первопричине. Что-то очень русское В чистоте смиренной, За которой молнии Прелести надменной. Все заметнее в тебе Замысел большого Автора. Люблю твое Пение и слово. Радости изящества Так разнообразны, Что-то есть у твоего, Перед чем соблазны Легкомысленных утех И несчастие, и грех.

«Я люблю тебя тысячу лет…»

Я люблю тебя тысячу лет. Я люблю тебя — ты умирала, Умирал за тобою поэт, И любовь начиналась с начала. Я люблю тебя, муж и жена, И любовники — лучшие в мире — Понимают, что вечность, одна И что вовсе она не в эфире. Не она ли волна за волной И с моею сплетается кровью И состав переполнила мой: Я люблю тебя вечной любовью.

«Мне холодно очень…»

Мне холодно очень, Мой домик непрочен, Я — ласточки счастие летнее, Морозами ранено я. Что горше и что безответней, Чем ранняя гибель моя? Лишь слезы еще незаметнее С надменной сбегают щеки, И ужас еще беспредметнее У верного сердца тоски — По хрупкой, и дальней, и милой, Которую, Боже, помилуй.

«Словно с плеч, спадающий…»

Словно с плеч, спадающий С дерева наряд — Этот листопад, Звуки заменяющий. Да, скудеет звук, Тише радость птичья, И каштана стук В землю — словно гвоздь Загоняют в гроб Летнего величья, Холода озноб В теле вызывая… Нежеланный гость — Осень, и от грая В сучьях воронья Вздрагиваю я… Маленькая грация — Ласточка, летай В небесах Горация, Где сегодня рай.

«Моя поредела семья…»

Моя поредела семья, Уж солнце не греет, и тень его Две ласточки ловят везде. Нахохленные и продрогшие, Они растерялись в беде И крылышки греют намокшие Друг другу в холодном гнезде. Уж за комарами и мошками Не гнаться — повымерли все. На сжатой давно полосе Напрасно и клювом, и ножками Промерзлую землю — тоска! — Тревожить, ища червяка. На вашу беду, не ко времени Вы (поздно, увы) родились, Другие из вашего племени Уж как хлопотали: учись Летать, и пример подавали, и Вот, не дождавшись (как жаль), На юг улетели Италии, В такую даль… И чувствуя смерть неизбежную, Летя через улицу снежную — Так низко и трудно, людей, Ту немощь жалеющих нежную, Вы раните… Так о твоей Болезненной хрупкости думаю И всю мою нежность, и всю мою Любовь умоляю: согрей До лучших, до радостных дней Озябшие крылышки ей!

«Горы осенние…»

Горы осенние, Сжатая рожь, Стань на колени и Помни — умрешь… Ветки под беличьей Тяжестью дрожь, Звуки свирели — чьей?.. Помни — умрешь… «Душу веди мою, Кто ты — скажи?» «В ручку любимую Руку вложи».

Природа

Для убивающих — Мне все равно, — Для заменяющих Всех погибающих, Но увядающих, Как суждено Только одно Дно: Я — шелестящая Лапкой, крылом, Птица, и чаща я, Горы, и гром… Волчье и беличье, Жабье и девичье, Чье не мое Житье-бытье? Юная, милая, Да ни к чему: Что подарила я, Все отниму! Но благородное, Даже негодное И обреченное Сердце стучит И, несравненную, Вечную, тленную, Все же вселенную Благодарит.

«Куры спят и петухи…»

Куры спят и петухи, Спит собака на полу, Спят на столике стихи, Сочинитель спит в углу. Он деревней утомлен, Он смертельно устает, Слишком ясно видит он Жесткой жизни кровь и пот. Два вола одним ярмом В глыбу свинчены одну, Их хозяин, хоть с кнутом, В том же старится плену. В чистых избах гнет семьи Часто рабства тяжелей… Визг прирезанных свиней Здесь ласкает слух детей. Здесь не то чтобы страшней, Чем в тревоге городской, Здесь жестокость жизни всей Не прикрыта суетой.