Окно в Полночь

«И тебе придется писать дальше, — он улыбнулся, заметив мой настороженный взгляд. — Пока ты не пройдешь инициацию, наша с тобой связь не прервется. Если сейчас я дам тебе время, историю нужно будет продолжить. Пока не закончим дело. Запоминай все, что необходимо. И уходи. И… возвращайся. Я подожду. Ради окна в Полночь…».

Я тоже улыбнулась. Конечно, он же пишет мою жизнь, еще бы ему не знать мои мысли… Я, правда, его мысли читать не могу, но у меня и инициация не пройдена, и опыта такого нет. Кстати, о птичках…

— А что еще дает инициация, чем она важна? — спросила вслух, но мой собеседник понял.

Кивнул. И показал. Мелькнули костлявые руки, хлопнули крылья плаща, вспыхнули ядовитой сиренью глаза, на правую половину лица наползла тень, и парень неуловимо изменился. Левая половина тела осталась прежней, а правая — мутировала в женскую. Со всеми прилагающимися признаками. Включая красное платье и французскую косу через плечо. И мою половину лица. Только правый глаз по-прежнему горел сиренью. Я сглотнула. Крыша, ни-ни…

«Без инициации ты наблюдаешь со стороны и записываешь то, что говорят, — пояснил он. — А с ней ты становишься тем, о ком пишешь. И чувствуешь героя, читаешь его мысли, проживаешь его жизнь. Прошлую, настоящую или будущую — неважно. Важно, что ты держишь историю в руках, а не она тебя. Важно, что она быстрее пишется. И быстрее протаптываются тропы, быстрее находятся двери».

И он вновь стал собой. А Муз тихо кашлянул:

— Домой?..

Пол дрогнул и начал проседать.

«Сохрани дар, — серьезно попросил «герой» на прощание. — Обязательно сохрани. И дар, и себя. Наши семьи всегда помогали друг другу, и мы еще многое можем сделать. И друг для друга, и для поколений будущих писцов. Обязательно сохрани дар».

Я кивнула и покраснела под доброжелательным взглядом. Да-да, история повторяется. И мне очень перед ним стыдно. Но не за кровожадные намерения, как ему было стыдно перед бабушкой, а за собственную глупость и недальновидность. Парень понимающе ухмыльнулся и опять показал мне большой палец.

«До встречи».

И пол исчез. Напоследок мигнуло и погасло сияние. Короткое мгновение полета, опустевшее правое плечо, и мои ноги вновь коснулись пола. В очень знакомом кабинете. Выключенные компы, полутьма и окно. Которого в нашем проходном рабочем кабинете быть не должно. И полная луна. Которой по календарю тоже быть должно. И…

— Зря отказалась от инициации. Зря, Вась.

…и зеленая сущность, которой тоже быть не должно, сгребла меня в охапку. В голосе — укор, а в потусторонних глазах — благодарность.

— Почему зря? — я крепко обняла его в ответ.

— Ты чем слушаешь? — опять укор. — Или слышишь, но выводы не делаешь? Ты можешь становиться тем, о ком пишешь. И получать его силу. Пока история пишется, вы делите не только жизнь, но и способности. Все, вплоть до магии.

Звучит заманчиво. Но. Но! «Геройская» магия мне сейчас не поможет ни разу. Ее осваивать — на элементарном уровне — не день и не два. Только больше крышей поеду.

— Я рехнусь без тебя, — призналась глухо. — И… у меня есть вопросы.

— Эгоистка, — хмыкнул Валик.

— Как часто мужчины, влюбляясь в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке, — фальшиво посочувствовала я и, встретив ироничный взгляд, пожала плечами: — Зацепился за одно — принимай и все остальное и не жалуйся. И нечего так на меня смотреть! А то ты не знаешь, что я — неблагодарный потребитель, бессовестно паразитирующий на «угодных»! Я вот… знаю. Теперь. И что в этом смешного?.. — насупилась.

Валик захохотал. Причем так искреннее и душевно, что захотелось поддержать. Но я воздержалась. Отвернулась, оперлась о подоконник, и посмотрела на луну. И пусть, смех, говорят, продлевает жизнь… Глаза защипало. М-да.

— Ладно, спрашивай, — посмеиваясь, он тоже оперся о подоконник.

— Ты… измененный, — я украдкой промокнула глаза, упрямо глядя на луну. — Не помнишь, как, когда, кто?..

— Как и когда — ты знаешь и сама, — ответил негромко. — Мое прошлое переписано с речного происшествия, и другое — истинное — я уже не помню. И никогда не вспомню. Как и ты. И на то расчет. Мы сами находим ему обоснования и верим в случившееся. А вот с проработкой будущего у него проблемы. Поэтому возникает эффект «редактуры». Нестыковки в событиях, люди, возникающие из неоткуда. Летописец, что с него взять… Но кто он, Вась, я не знаю.

— А должен, — возразила я упрямо. — Многие ли были в курсе того, что случилось на реке?

— Ты что… на маму намекаешь? — осторожно уточнил Валик.

— А больше некому, — я хмуро смотрела в окно. Снежные сугробы серебрились в лунном свете, ветер раскачивал макушки деревьев. — Если она не писец, то информатор. Никто кроме нее столько про нас с тобой не знает, — и задумчиво потерла подбородок: — Так что за мужик к ней шастает? И давно ли?

— А ведь не зря просил проверить, — снова укор.

— А прямым текстом сказать никак? — огрызнулась в ответ. — У меня и так крыша едет от всего… нового. И «герой», и деды, и ты…

— Бедная моя несчастная девочка… — теперь фальшиво сочувствовал уже он. — Тебя пожалеть или обойдемся пендюлем?

— Пожалеть себя и сама могу! — нахохлилась я. Но не отказалась бы… — Лучше попробуй вспомнить, кто!.. И… зачем.

— Вась, я же сказал — не знаю! — Валик недовольно взъерошился. — Все, что помню, — это размытую рожу, голос в голове и поводок. Все.

— Поводок? — я насторожилась.

Однако нестыковка. Владлен Матвеевич прямым текстом сказал, что писцы держать и направлять сущность не могут. Этим занимаются помощники.

— Поводок. Любая сущность сидит на поводке. И за мой в любой момент могли дернуть и сказать «фас», — и виновато добавил: — Мне вообще нужно было держаться от тебя подальше… Но не смог. Сопротивления хватило, чтобы близко не подходить. И выйти из игры, как только подвернулся случай.

Сердце болезненно сжалось. Как только подвернулся случай… И мне бы сейчас расчувствоваться. Пустить слезу и сказать Валику, какой он замечательный, что я не сержусь на него ни разу. Но мой мозг ухватил мысль. И заработал совсем в другом направлении.

— У того писца есть помощники? Те, которые держат сущностей?

— Похоже, что… нет, — Валик уселся на подоконник и задумался.

Я тоже взобралась на подоконник. Рассеянно расправила складки юбки и посмотрела на свой рабочий стол. Похоже… у маньяка нет Муза. Он — семейная реликвия, сказал Владлен Матвеевич, которая формируется веками. А семей, подобных нашей, мало. И потомственных писцов мало. Может ли быть… писец без сущности? Без ключа к историям? Я нахмурилась. Я могу писать и без Муза. Но вот идеи историй, образы, видение чужого мира приносит он. Писец без ключа… калека. Писать хочется, а писать не о чем. Дар требует выхода, ищет, но не находит. Почти как… выгоревший. Он точно ненормальный. Абсолютно.