Окно в Полночь

— Буквы, — сказала женщина хрипло. — Смотри. И выбирай.

Я присмотрелся к надписям. Некоторые буквы казались… другими. Они выпирали из общего ряда, пульсируя, то съеживаясь, то раздуваясь. Я молча указывал на нужные, и пришелица одну за другой вынимала буквы из слов, небрежно отбрасывая клочки тьмы в сторону. А те сами собой складывались в малопонятное слово и зависали в шаге от меня.

— Все, — я придирчиво изучил надпись.

Она подошла к слову и на ощупь изучила каждую букву. А я затылком ощутил дыхание сущности ключа. Костлявые лапы обхватили мои плечи, стягивая лохмотья силового «плаща», тень от распахнувших крыльев упала на лицо. И мышь замерла.

— Ты! — женщина требовательно посмотрела на сущность. — Наклонись, я до тебя не допрыгну.

Сущность послушалась. Костлявый подбородок уперся в мое правое плечо. Женщина из последних сил толкнула «слово» ко мне, и тьма враз лишила и слуха, и зрения, облепив мою голову. Рядом сипло выдохнула сущность, пискнула мышь… и меня с головой накрыла боль. Правую сторону лица рвали стальные крючья, вспарывая кожу и дробя кости. И спускаясь ниже. Там, где сидела мышь, грудная клетка вспыхнула огнем, прожигая, испепеляя, выворачивая наизнанку…

— Ш-ш-ш, все-все… — тонкие пальцы погладили по голове, и чья-то рука легко дернула за косу. — Все, мой мальчик… Вставай. Это больно, но не смертельно. Зато теперь — все… — бездна удовлетворения в сиплом голосе.

Я не спешил вставать. Собрал в кулак все свои силы, направляя их на лечение, и не сразу поверил собственным ощущениям. Все цело. Ни переломов, ни ожогов. Ни царапины. Только слабость от болевого воздействия. И… очень странный свет вокруг. Яркая сирень. Я моргнул, но свет не менялся.

— Странно видишь, да? — надо мной склонилось усталое морщинистое лицо. — Это взгляд тени. Теперь она у тебя здесь, — одна ледяная ладонь легла на правый глаз, а вторая погладила по щеке. В указанных местах противно заворочалась тупая боль.

И женщина торжественно добавила:

— Инициация — это частичное слияние. Пока не работаешь — ключ в тебе, невидимый, но отбрасывающий тень. А нужен будет — выползет.

Я невольно сморщился. Ладно. Привыкну. Зато свет… свет уже не пугал, как прежде. Я поднял правую руку и с любопытством посмотрел на сияющую ладонь. Теперь я ношу свет в себе. Пришелица, враз постаревшая и изможденная, устало улыбнулась:

— Все, парень. Мне пора. Не забудь об обещании.

— А имя? — вырвалось невольное.

Она хмыкнула:

— А как тебя звали до? Так и зовись. Имя мы даем сущности, ее силе. Это ей улетать на поиски новых миров, а не тебе. Тебе — звать ее обратно. Имя ключа — путь от него к тебе и обратно. А ты — зовись, как звался, — и неловко попыталась встать.

Я встал с пола и помог пришелице. Едва держась на ногах, она уцепилась за мои плечи, и заозиралась:

— Хранитель здесь? Мне бы его на пару слов…

И нечему удивляться. Смертная из мира, лишенного магии, на короткой ноге с тенью могущественного мага прошлого. Впрочем, писцы, как говорила мама, все ненормальные. И, вероятно, на короткой ноге друг с другом. Мне их мир еще предстоит узнать.

Я окликнул хранителя, и его тень приблизилась. Женщина посмотрела на меня:

— Переведешь? Я его не слышу. Вернее… язык ваш древний не очень понимаю.

Я предсказуемо кивнул.

— Расскажи, как стать… таким, — попросила она. — Как сохранить часть себя после смерти?

«Скажи, пусть прочтет, — прошелестел голос тени. — Но у нее ничего не выйдет. Это древняя магия Эрении, не наша».

— Плевать, — бодро заметила пришелица. — Покажи. Разберусь.

Сквозь сияние проступила вязь слов.

Глава 5

«А дальше — это главное — похожий на тебя,

В долгом пути я заплету волосы лентой.

И, неспособный на покой, я знак подам тебе рукой…»

(«Би-2» и «Чичерина»)

Я бродила по кабинету из угла в угол. От елки — к столу, от стола — к шкафу, от шкафа — обратно к елке. Тихо ныла и очень себя жалела. Писать не хотелось. Вообще. Даже несмотря на Муза. Последний сидел на столе в обнимку с вышивкой и недовольно сопел. И руки чесались, и эпилог один остался, но… Внутри колючим ежом шевелился страх. А в душе — тоска, да. Зеленая и унылая. Ы-ы-ы…

— Васют, завязывай, — Сайел сидел на подоконнике, вытянув ноги, и насмешливо наблюдал за моими метаниями. — Тебе всего ничего осталось — три-четыре странички!

— Ничего себе, «всего ничего»… — возмутилась я устало. — Это для тебя — «всего ничего»! А для меня… Видел, как марафонцы бегают? Бодренько чешут сорок два километра по жаре, а потом им остается всего ничего — сто девяносто пять метров. После сорока-то километров — мелочь, да? А усталость от дистанции не в счет?

— Не оправдывай свою лень! Имей силу воли!

— Я и так ее каждый день имею! И не по разу! На ней, бедной, уже живого места нет!

— Хватит скулить! Работать!

— Отвали!

Ненавижу… Ненавижу всю эту писанину… Ненавижу все эти книги, «редактуры», «героев» и прочих… психотипов… Р-р-р…

— Вася, ты невозможно трусливое и безвольное существо!

— И горжусь этим! — я с ненавистью посмотрела на комп.

Да, мне страшно! Три странички написать — ни о чем! Наверстывая упущенное, я за вечер по бабушкиным черновикам пятьдесят пять листов написала. Ровно пять испытаний начерно плюс немного отсебятины. А потом часы пробили полночь, меня привычно вырубило за компом, и явился «герой». Подмигнул мне и бодро рванул за десятым символом. И на встречу с бабушкой. И они благополучно встретились и поговорили. А я проснулась к обеду, разбитая, с головной болью и глухой ненавистью к текстам, порталам и прочим сущностям. Глянула на себя в зеркало, и ненависть сменилась страхом. Ибо. Символ сложился. Десять частей — разноцветные завитушки и полосочки — от помятой физиономии и по всему телу, до ступни, четко по левой стороне. И я на всякий случай испугалась. Ага, ибо.

Упрямо игнорируя ехидный взгляд саламандра и зов Муза, я ушла в спальню, взобралась на подоконник и обняла колени. Боже, как я устала… Нервы и страхи, бессонные ночи и бездна информации, Валик и маньяк этот… И Баюна — след простыл. Я облазила всю квартиру, но кота так и не нашла. И его зверски не хватало — от сущностей уже тошнит, к живому хочется… Я тихо хлюпнула носом. Домой хочу… к маме. Забраться под крылышко и послушать о том, что все будет хорошо. И пусть в это давно не верится. И полезнее верить в то, что все плохо, и понимать, почему, но… Хочу!..