Окно в Полночь

Владлен Матвеевич налил нам чаю и сел. Посмотрел с болью на жену и тихо сказал:

— Серафима была очень сильным провидцем. Она училась у отца, и тогда же мы познакомились. И поженились. С детьми только не складывалось, она творчеством жила… А когда Дуся умерла, писец за Симу взялся. Второй писец в семье, Василек. Конкурент. Игнат ведь тоже на нее переключился и… Все было, как с сестрой. У меня нет доказательств, указывающих на одного и того же человека… Но способность изменять прошлое — редкий дар летописца. Очень редкий. Чтобы взять под контроль сущность, писцы добавляли свои выводы, но в событийность не вмешивались. Не в их это власти.

— Но почему бабушка не выдержала, а… — я запнулась. — И почему «была провидцем»?

— Сумасшествие выжигает дар. Писцы — приемники. Они ловят сигнал, настраиваются на нужную волну и открывают дверь. А когда мозг не в порядке… Сигнал ловится, а вот настроиться на волну, связно описать видения не выходит. И писец окончательно сходит с ума, а после выгорает, — двоюродный дед опустил глаза, посмотрел на свои колени и глухо закончил: — Дуси очень не хватает… Двадцать пять лет… а как вчера все случилось. Она верно поступила, Василек. Она смогла сберечь дар.

— И он перешел ко мне со всеми проблемами прошлого… — пробормотала я и приникла к чашке с чаем.

Пила и не чувствовала вкуса. Этот… реально рядом должен быть. Я нахмурилась. Ведь нужно быть в курсе событий — в курсе того, что хочешь изменить. А раз он действует через людей, то знать нужно не только о жизни писца. Но и о жизни… «инструмента». У меня, в отличие от бабушки, круг общения узок донельзя — семья и Валик. Все. А если его жизнь меняли… Подробности о том же речном происшествии знают только… родители. Я похолодела. Мама… Маргарита Степановна… Неужели?.. Нет, бред это. Точно. Однако…

— Сколько лет дар не проявлял себя? — я тряхнула головой, запрещая себе хлюпать носом. — Когда вы поняли, что он… пробудился?

— А когда ты ключ увидела? — улыбнулся двоюродный дед. — В пять лет? Тогда и к нам вернулась способность видеть. Игнат поумнел за три года слепоты, убедился, как важно беречь семейного писца…

— …но все равно работал со сторонними? — я поставила чашку на стол и внимательно посмотрела на своего собеседника. — Вы знали, что дар ко мне перейдет?

— Или к тебе, или к Алевтине. Сестра вас обожала. Другие родичи тоже надеялись на писца, но я всегда знал — или ты им станешь, или Алевтина. Но слухи пользу принесли. Неизвестный затаился. Выжидал, проверял, вынюхивал… И очень глубоко залег. Я так и не выследил, — и поднял на меня серьезный взгляд: — Он где-то рядом, Василек. Думай. Кто мог увидеть тебя с ключом?

Я хмуро погрызла хворост, макая печенье в малиновое варенье. Да кто угодно. Муз не таился. И в кафе мог появиться, и на улице, и на работе. На работе… Я невольно вспомнила недавний случай в кафе. Гриша с его порталам и тень, которая мне почудилась. И Муза шеф тоже «видел». В гришину «писцовость» я не верила, но свои подозрения озвучила.

— Проверю, — коротко решил двоюродный дед и снова встал покурить.

Серафима Ильинична устало клевала носом над пасьянсом. Я посмотрела на нее и тихо спросила:

— Вы так и… всю жизнь вместе? С тех пор?..

— Я очень люблю Симу, — просто ответил Владлен Матвеевич, — и в том, что случилось, и моя вина есть. Не уберег. И отказаться не смог, когда понял, — он стряхнул дрогнувшей рукой пепел и добавил: — И не дай бог и тебе придется выбирать между сердцем и разумом, между совестью и логикой…

— К чему вы это сказали? — я напряглась.

— К этому, — и кивнул на стену.

Я обернулась. Вообще-то для появления тени не то время… но она появилась. Опять. Темной кляксой расползлась по полосатым обоям, сверкнула зелеными глазищами. У меня защемило сердце и на глаза навернулись слезы. Да. Опять. Но рядом с болью появилось и понимание. Невозможного.

— Иннокентий Матвеевич сказал, что рядом с писцом не может быть двух сущностей… — я запнулась на секунду. — Почему у меня иначе? Откуда он вообще взялся?

Я имела в виду тень, а мой собеседник решил, что не только.

— Ключ — это творческая субстанция. Семейная реликвия. Он формируется веками и передается по наследству.

«Субстанция», словно почуяв, появилась из ниоткуда и плюхнулась на стол. Посмотрела на меня сердито и озвучила свое недовольство:

— Ящур достал. Мечется, психует и не знает, куда себя девать.

А у меня, впервые за несколько дней, привычно зачесались руки. И из подсознания выползла картинка — «герой» стоит у стены и усердно пишет пылью на старых камнях, а рядом парит мышь. Я улыбнулась Музу и пододвинула к нему пиалку с медом. Наконец-то!..

— А покрепче ничего нет? — возмутился он, брезгливо изучая мед.

Владлен Матвеевич смущенно крякнул:

— Да-а-а… Отразилось… И отец мой любил принять, и прадед без этого не писал вообще… Вот и получилось… наследие.

— Сам такой! — окрысился Муз и повернулся к нему спиной. И хрипло хмыкнул, завидя тень: — Надо ж!.. Прицепился, а!

— Объясните, в чем дело! — потребовала я.

— Ты не инициирована, и формально место рядом с тобой не занято, — отозвался двоюродный дед, с усмешкой наблюдая за Музом. — Если дар завещан, инициация не требуется. Если нет — необходима. Чтобы ты им управляла, а не он тобой. Чтобы ты лучше «слышала». Чтобы сама находила миры и героев. Твоя инициация, Василек, начата, но не закончена — по лицу вижу. Инициировать писца может только писец.

Все. Пазл сложился. Начата, но не закончена? «Герою» не тень нужна. Судя по тому, что я о нем знаю… Он сам к бабушке за инициацией рванул, когда жареным запахло. Даже если у писца есть право выбирать между… Ему вполне могли в этом праве отказать. Есть уже сущность — и вали отсюда. Нет инициации — твои проблемы. И он забил тревогу. И бабушка услышала. И записала. И спасла. А теперь… он идет отдавать долг? Инициирует меня так же… как его инициировала бабушка? Вот я безмозглый параноик…

— Ты дусины записи не читала, так? — Владлен Матвеевич верно оценил мое смятение и покрасневшие уши.

— Он же тоже писец, — отозвалась невпопад. — Думала, он тут… химичит.

Однако прав Муз насчет меня… И про тень «героя» сообразила, что про невозможность двоих знала, но, блин… Блондинка. Натуральная.

— Ладно, не воротишь сделанного, — смешливо хмыкнул двоюродный дед. — Но выбирать придется. Или ключ, или… совесть. И память.

Я невольно сглотнула. Повернулась и посмотрела на тень.

— А если выберу… его?

— Я те как выберу, бестолочь! — рявкнул Муз.

— Не знаю, — покачал головой Владлен Матвеевич. — Я не могу понять, что оно такое. То ли часть сущности, то ли… Но будь осторожна. Сейчас он питается и ведет себя тихо, а как наестся… Неизвестно, что из него получится. Но двоих рядом быть не может. И тебепридется выбрать ключ, Василек. Он уже часть тебя. А была бы инициированной — это не зацепилось бы.