Око Соломона

Графу Тарентскому сразу стало легче. Одно дело отдавать свое, завоеванное потом и кровью, и совсем другое – уступать то, что тебе еще не принадлежит и, возможно, не будет принадлежать никогда. Боэмунд покосился на епископа Адемара, почему-то решившего принять участие в этом непростом разговоре и, судя по всему, настроенного поддержать претензии французов, даже в ущерб своему другу графу Сен-Жиллю. Впрочем, папский легат не замедлил прояснить свою позицию:

– Если мы хотим утвердиться на Востоке, то благородным рыцарям, не говоря уже о сержантах и простолюдинах, придется выбирать жен из местных уроженок. Лучше, конечно, из христианок, но в данном случае это не существенно. Благородный Гуго заверил меня, что девушка готова поменять веру. Крестоносцы должны врасти корнями в эту землю, породниться с местным населением, иначе нас просто сметут. Этот брак привлечет к нам симпатии населения Антиохии, значительно подорванные бесчинствами, чинимыми крестоносцами в отношении местных женщин. Я хочу положить конец безобразиям, благородный Боэмунд, и очень надеюсь на твое содействие.

Это решение нелегко далось Адемару де Пюи по многим причинам. Во-первых, он был монахом, добровольно отказавшимся от плотских утех, во-вторых, он был другом благородного Раймунда Тулузского, чьи интересы сейчас предавал. Однако папский легат очень хорошо понимал, что другого выхода из создавшейся ситуации нет. Завозить женщин из Европы – слишком дорогое удовольствие. Не говоря уже о том, что женщин детородного возраста на Западе гораздо меньше, чем мужчин. Слишком уж часто они умирают при родах. Крестовый поход и без того лишил многие земли сильных работоспособных мужчин, если оттуда изъять еще и женщин, то это может обернуться большой бедою.

Пока епископ Адемар тихим голосом излагал свой взгляд на ситуацию, сложившуюся в Антиохии, Боэмунд слушал его с большим вниманием. В конце концов, речь шла не о юном Гвидо и его невесте, а о будущем земли, которую граф Тарентский уже считал своею. Любой город можно взять, но удержать его за собой куда труднее. Крестоносцы потратили слишком много усилий, чтобы вот просто уйти с завоеванных земель, оставив здесь тела павших товарищей. Однако для того, чтобы осесть в Сирии и Палестине, нужны сильные люди, такие как шевалье де Лузарш, способные защитить свои земли от любых посягательств.

– Хорошо, – кивнул головой Боэмунд. – Я согласен.

О сговоре между Вермондуа и Боэмундом Тарентским благородный Раймунд Тулузский узнал от шевалье де Монбара. Благородный Аршамбо улыбался, когда рассказывал эту историю графу, но Сен-Жилль не видел в создавшейся ситуации ничего забавного. Того же мнения придерживался и шевалье де Сент-Омер, огорченный за своего сюзерена.

– Пикантность ситуации состоит в том, что мы получили первого барона Антиохии в лице Глеба де Руси, первого рыцаря нового графства в лице Гвидо де Шамбли, но вот что касается правителя Сирии, то здесь возникает множество вопросов. Во всяком случае, так считают посол князя Тороса почтенный Самвел, и один из самых близких к графу Вермондуа людей шевалье Ги де Санлис. Благородный Ги очень зол на благородного Гуго за то, что тот отдал дочь бека юнцу Гвидо, проигнорировав просьбу одного из самых преданных и храбрых своих рыцарей. А виной всему женщина, жена убитого бека Юсуфа, в которую без памяти влюбился Вермондуа. Эта полонянка взяла над графом такую власть, что Санлис вполне серьезно называет ее ведьмой. Кстати, она родом из русов, а они, как известно, язычники.

– У тебя неверные сведения, благородный Аршамбо, – усмехнулся шевалье Сент-Омер, – русы приняли крещение еще сто лет назад. Мой дед по матери был послом Генриха в Киевскую Русь и оставил любопытные записки об этой заснеженной стране.

– Спасибо за ценные сведения, Годфрид, – кивнул шевалье де Монбар. – Я обязательно поделюсь ими с Санлисом.

Сент-Омер был доволен тем, что ему удалось посадить в лужу провинциала, которого благородный Раймунд приблизил к себе невесть за какие заслуги. Конечно, Аршамбо далеко не глуп, уже успел отличиться в битвах, но его познания слишком незначительны, чтобы давать советы одному из самых могущественных государей Европы.

– Тем не менее, – продолжал гнуть свое Монбар, – вопрос о графе Антиохийском еще очень далек от своего окончательного разрешения. Я полагаю, что благородному Раймунду не следует опускать руки. А что касается союзников, то их мы можем найти в самых неожиданных местах.

– Например? – нахмурился Сен-Жилль.

– Речь идет о почтенном Самвеле, очень влиятельном в здешних краях человеке. Тебе, благородный Раймунд, давно следовало обратить на него внимание. По моим сведениям, именно Самвел свел Боэмунда с Фирузом и тем самым помог графу Тарентскому овладеть Антиохией.

– Негодяй! – процедил сквозь зубы Сент-Омер.

– Самвел действительно не ангел, – отчасти согласился с мнением Готфрида шевалье де Монбар, – но именно благодаря его усилиям мы сейчас сидим за этим столом и пируем в свое удовольствие.

– Самвел – еретик! – возмутился Сент-Омер. – Во всяком случае, так считает благочестивый Петр Отшельник.

– И что с того, – пожал плечами Аршамбо. – Если Гвидо де Шамбли, племянник барона де Руси, берет в жены сарацинку, дочь сельджука Юсуфа, а венчает их не кто иной, как папский легат, то почему граф Тулузский должен проявлять ненужную щепетильность в выборе своих знакомых. Самвел зол на Боэмунда, а потому самое время привлечь его на нашу сторону.

– Боюсь, ты опоздал с началом интриги, благородный Аршамбо, – вздохнул Готфрид. – Сельджуки атабека Мосульского уже стучаться в ворота Антиохии.

– Это всего лишь означает, дорогой Сент-Омер, что пришло время графу Тулузскому заявить о себе в полный голос. Ибо осада будет долгой, а благородный Боэмунд не позаботился о продовольствии, чем обрек на лишения и голод доверившихся ему людей. Через десять дней все забудут о заслугах графа Тарентского, и будут проклинать его за промахи и недальновидность. Вот тогда и пробьет твой час, благородный Раймунд.

Пророчества Аршамбо де Монбара стали сбываться даже раньше, чем граф Тулузский мог предположить. Во-первых, сельджуки, которых и ждали и не ждали, подошли к стенам Антиохии и обложили город со всех сторон. Благородный Раймунд лично поднялся на башню, вверенную заботам его провансальцев, и ужаснулся от одного только вида многочисленных врагов. Армия Кербоги насчитывала более ста тысяч человек, а многие утверждали, что сельджуков вдвое больше. Во-вторых, в городе действительно не было продовольствия. Сначала долгая осада, а потом безумная расточительность крестоносцев, захвативших город, привели к тому, что все склады и хранилища Антиохии оказались пусты. Спохватившийся Боэмунд попытался было отобрать излишки продовольствия у запасливых людей, что едва не привело к бунту. Против незадачливого графа Тарентского поднялись даже бароны, не говоря уже о рыцарях и сержантах. Что же касается простолюдинов, то среди них голод начался почти сразу же после начала осады. Оголодавшие шайки бродили по городу и грабили уже и без того ограбленных обывателей, вызывая у последних праведный гнев. Потом началась безумная охота за собаками и кошками. Благородный Раймунд собственными глазами с тоской наблюдал, как шайка оборванцев прямо под его окнами рвет на части несчастную собаку, виновную лишь в том, что она не подохла во время предыдущей осады.

– Вряд ли они ограничатся собаками, – заметил шевалье де Монбар, стоявший за спиной графа. – Еще десяти дней осады не прошло, а люди уже бегут из города.

– Но ведь Антиохия окружена сельджуками? – удивился Сен-Жилль.

– Лазейку всегда найти можно, – усмехнулся Аршамбо. – По городу ходят упорные слухи, что атабек Кербога приказал не препятствовать беглецам.

– Разумное решение, – вздохнул капеллан Раймунд Анжильский и посмотрел на графа чистыми как слеза младенца глазами.

Сен-Жилль никак не мог разобраться в этом человеке. Аршамбо де Монбар утверждал с полной уверенностью, что капеллан глупец, а Сент-Омер, возможно в пику своему вечному сопернику, считал Раймунда Анжильского блаженным. В любом случае в этом худеньком, невысоком человеке была внутренняя сила, которая порой прорывалась самым неожиданным образом. Капеллан постился уже почти неделю, хотя особой необходимости в этом не было, не мудрено, что ему стали являться во сне святые апостолы. И не просто являться, но и наставлять на путь истины и без того безгрешного человека.