Око Соломона

– И что тебе сказал апостол Петр во время последнего посещения? – спросил граф у истощенного постами и молитвами капеллана.

– Он назвал имя человека, знающего тайну, – закатил глаза к потолку Анжильский. – Его зовут Бертелеми.

– А где его искать, апостол, случайно, не указал? – усмехнулся в густые усы шевалье де Монбар.

– Я его уже нашел, благородный Аршамбо, – тихо ответил капеллан. – Он сейчас стоит за дверью.

Шевалье де Монбар был вольнодумцем. Сент-Омер даже подозревал его в ереси, и не один раз за последние дни намекал благородному Раймунду, что Монбар далеко не случайно зачастил к армянину Самвелу, где, по слухам, велись разговоры, не одобряемые церковью. Однако Сен-Жилль, человек фанатично преданный христовой вере, смотрел сквозь пальцы на отлучки Аршамбо. А причина такого странного, по мнению Готфрида поведения, оказалась на удивления банальной. Благородный Раймунд, как истинный южанин, не мог долго обходиться без вина, отсутствие которого повергало его в тоску и уныние. Запасы Сен-Жилля истощились на седьмой день осады, и теперь единственным его поставщиком был как раз шевалье де Монбар, подворовывавший вино у почтенного Самвела. Армянин оказался очень предусмотрительным человеком, в отличие от многих крестоносцев он позаботился не только о пище, но и о вине. И теперь подкармливал оголодавших рыцарей, ходивших к нему не столько за проповедями, сколько за хлебом, мясом и вином.

– Зови, – махнул рукой Сен-Жилль и опустился в кресло византийской работы. Дом, который благородный Раймунд избрал для постоя, принадлежал то ли самому атабеку Аги-Сияну, то ли его сыну. Но в любом случае это был едва ли не самый роскошный дворец в Антиохии. К сожалению, обитатели этого дворца успели укрыться в цитадели, прихватив с собой не только драгоценности, но и запасы продовольствия. Конечно, граф Тулузский не голодал, подобно тысячам простолюдинов, но определенное беспокойство уже чувствовал. Еще неделя осады, и ему придется есть конину, а потом, кто знает, возможно, дойдет черед и до кожаной упряжи.

Бертелеми оказался ражим детиной высокого роста, но исхудавшим до такой степени, что сквозь кожу лица просвечивал череп. Живыми на мертвенно бледном лице были только глаза горевшие безумием.

– Я его видел! – начал он с порога хриплым простуженным голосом. – Пять раз он являлся мне во сне.

– Кто он? – уточнил существенное Сент-Омер.

– Апостол Петр, – дернул кадыком Бертелеми. – Ведь именно Петр был первым епископом Антиохии и служил в храме, который носит его имя. Апостол сказал, что священная реликвия покоится под плитой у алтаря.

– А что это за реликвия? – полюбопытствовал Сен-Жилль.

– Копье, которым римский воин Лонгин пронзил бедро Иисуса, висевшего на кресте. И еще он сказал, что этим копьем мы поразим неверных. Что в нем наше спасение.

Бертелеми задрожал как осиновый лист, то ли от священного трепета, то ли от голода. Смотреть на него было тягостно, и потому благородный Раймунд махнул капеллану рукой:

– Накорми его, он едва на ногах держится.

Проводив Бертелеми и Раймунда Анжильского глазами, Сен-Жилль обернулся к шевалье, стоявшим за его спиной. Аршамбо скептически улыбался, Сент-Омер пребывал в задумчивости.

– От голода может привидеться все что угодно, – отозвался Монбар на немой вопрос графа.

– А если в этом видении наше спасение? – возразил ему Сент-Омер. – Тем более что о святом копье говорит уже весь город – не только простолюдины, но и рыцари. Рано или поздно, они пойдут в храм, дабы убедиться во всем собственными глазами. Ты можешь либо возглавить поиски, благородный Раймунд, либо остаться в стороне.

– А что по поводу видения думает твой приятель Самвел? – холодно спросил Сен-Жилль у шевалье де Монбара.

– Он циник, – усмехнулся Аршамбо. – Потому и рассуждает здраво. Если бы этого копья не было, то его следовало бы придумать.

– Что ты этим хочешь сказать? – насторожился Сент-Омер.

– У простолюдина Бертелеми есть право на ошибку, а вот у графа Тулузского такого права нет, – сказал Аршамбо, пристально глядя сюзерену в глаза. – И уж если ты возглавишь эти поиски, благородный Раймунд, копье должно быть обязательно найдено. В противном случае – взбунтуется чернь. Тебя, граф, обвинят в том, что ты спрятал святое копье, дабы помешать христову воинству одолеть сарацин. И не важно, что ты будешь говорить в ответ, тебя все равно посчитают виновным.

Сент-Омер промолчал. Пожалуй, это был первый и последний случай, когда Готфрид признал правоту шевалье де Монбара. Впрочем, благородный Раймунд и сам понимал, что подвергает себя чудовищному риску, от которого открестились все прочие вожди похода, включая Боэмунда Тарентского. В конце концов, слухи о видении Бертелеми уже распространились по городу и просто не могли не дойти до ушей баронов.

– Сегодня ночью Антиохию покинули около сотни рыцарей, – вздохнул Сент-Омер, – и среди них де Менг. Говорят, Готфрид Бульонский, узнав о бегстве виконта, пришел в бешенство, но благородного Леона уже и след простыл.

– Де Менг никогда не отличался доблестью, – усмехнулся Аршамбо, – но дело, конечно, не только в нем. С каждым днем веревочников будет становиться все больше.

– Каких веревочников? – не понял Раймунд.

– Так прозвал беглецов шевалье де Санлис, – усмехнулся Монбар. – Они действительно спускаются с городских стен по веревкам. Многие умудряются унести с собой даже ценности, награбленные в Антиохии.

– Не награбленные, а взятые в честном бою, – нахмурился Сент-Омер.

– Это мы с тобой будем объяснять Аги-Сияну, когда окажемся в плену у сельджуков, – презрительно пожал плечами Аршамбо. – Боевой дух среди крестоносцев стремительно падает, и все больше людей считает, что из нынешнего почти безнадежного положения есть только два выхода – либо бегство, либо сдача в плен.

– Я вижу третий, – гордо вскинул голову Готфрид. – Заручиться поддержкою неба. Не забывай, благородный Аршамбо, мы воины Христа, и на святое дело нас благословил сам папа.

– Я помню, – кивнул шевалье де Монбар. – И готов сделать все, чтобы об этом не забыли другие.

Взгляды рыцарей обратились на графа Сен-Жилль, и благородный Раймунд оправдал их надежды:

– Я тоже готов, шевалье, выполнить свой долг до конца.

Боэмунд узнал о раскопках, ведущихся в храме Святого Петра от племянника. Благородный Танкред пришел к дяде с голубем в руках. Граф Тарентский не сразу догадался, что отважный рыцарь принес ему вестника, а не мясо для обеда. Голубей в Антиохии истребили еще раньше, чем собак, а этот, похоже, уцелел только потому, что сумел найти дорогу к родному дому. Танкред перекусил крепкими белыми зубами шнурок и передал дяде кусочек пергамента, исписанный мелкими латинскими буквами.

– Приятно все же иметь дело с грамотным человеком, – усмехнулся Боэмунд. – К сожалению, не все обладают талантами барона де Руси.

Танкред взял из рук дяди пергамент и углубился в чтение. Довольная ухмылка, появившаяся на его губах, заставила Боэмунда облегченно перевести дух. Все-таки не зря он сделал ставку на Лузарша. Новоявленный барон Антиохии, судя по всему, оказался очень расторопным человеком.

– Значит, Ролан де Бове добрался до замка Ульбаш, – констатировал Боэмунд, с людоедской усмешкой глядя на голубя, воркующего на подоконнике.

– А ты полагал, что он сбежит вслед за своим сюзереном Леоном де Менгом? – вскинул бровь Танкред.

– Случай удобный, – пожал плечами граф Тарентский.

– Ролан де Бове служит не виконту, а нашему другу Самвелу. Армянин ручался за его честность и оказался прав.

– И что нам пишет Лузарш? – спросил Боэмунд.

– Барон де Руси уже прибрал к рукам два замка на границе с Киликией.

– И бывают же такие расторопные люди! – огорчился Боэмунд. – Но ведь мы договаривались об одном?!